обнажая неприглядные кирпичные и бетонные фасады. Сквозь щели в стенах и бетонных стыках дороги пробивались к солнцу представители дикорастущей флоры, помогая процессу разрушения заброшенного фабричного городка. Ветер играл оторванным куском пыльного полиэтилена, заставляя его то взлетать, то медленно планировать на землю.
За последние несколько минут Кэтрин встретилась только грязная измождённая собака с выпирающими рёбрами и отвисшими сосками. Эта, когда-то, наверное, гордая представительница породы золотистых ретриверов, трусила по направлению к обитаемой части города в поисках еды. Кэтрин дождалась, когда псина пройдёт мимо, и, перейдя на другую сторону улицы, занялась маскированием велосипеда. Ещё в квартире у «тётушки», используя шпионскую поисковую программу, она приметила кучу строительного мусора, накрытую большим куском брезента. Приподняв один край, Кэтрин спрятала туда велосипед, прикрыв сверху тяжёлой металлической штуковиной.
В процессе разработки спасательной операции Кэтрин определила несколько зданий, в которых наиболее вероятно пребывание заложницы Береговой. Таких зданий было четыре. Теперь Кэтрин Джонс оставалось обыскать каждое из них, вывести в безопасное место российскую наблюдательницу и передать её представителям федерального бюро расследований, ну, или русским спецслужбам. Смотря, что прикажет её руководство.
Кэтрин достала из рюкзачка и надела наплечную кобуру с верным «Глоком», неоднократно спасавшим ей жизнь. И, определив ближайшее к ней здание из четырёх отмеченных, короткими перебежками двинулась по направлению к нему, стараясь держаться в тени домов.
Москва, Смоленская – Сенная площадь
2.30 ночи (18.30 по нью-йоркскому времени)
Взгляд генерал-полковника метал молнии и громы, что неудивительно, ведь вместо того, чтобы сейчас спать на удобной мягкой постели рядом с новой двадцатичетырёхлетней любовницей, Добровольскому приходилось проводить экстренное совещание. А всё из-за нерадивости подчинённых, из-за того, что не на кого сейчас положиться. Вот во времена Советского Союза наши разведчики не проваливали так глупо важных операций, потому что знали, чем им это грозит. А сейчас понабрали по объявлению молокососов и молокососок, ни мозгов, ни ответственности, ни способностей к шпионской работе. Раньше ко всему подходили творчески. В том числе и в их работе попадались такие художники, что хоть сразу записывай в живые классики. А сейчас всё поизносилось и измельчало. И разведчики тоже.
– Ну? – Грозным взором обвёл команду неудачников генерал-полковник Добровольский. – Есть ещё что-то, что я должен знать?
Иванов с Ефимцевым тут же вжали плечи и опустили глаза, прямо как нашкодившие школьники, Бородина делала вид, что рассматривает что-то интересное за окном, а Певцов рисовал в рабочем блокноте какие-то загогулины. Как же они его подвели! И это спустя столько лет продуктивной слаженной работы. Пора менять команду, решил Добровольский, пока самого принудительно не выпроводили на пенсию.
– Долго мне ждать доклада? – Повторил Добровольский нарочито спокойным тоном, что у него всегда было предвестником эмоционального взрыва.
Поэтому Григорий Сергеевич поспешил отчитаться:
– Агент специального назначения Кэтрин Джонс сумела определить местонахождение заложницы и в данный момент она совершает спасательную операцию.
– Одна?
Иванов слегка побледнел и искоса посмотрел на Кристину Михайловну, в чьей юрисдикции было дать добро на подключение дополнительных агентов. Бородина не дала разрешения Иванову с Ефимцевым несколько часов назад, объяснив отказ нерентабельностью и слишком высоким риском рассекречивания ценных агентов ради спасения одной гражданской.
– Кристина Михайловна сочла нерентабельным выделение боевой группы, – Григорий Сергеевич ещё раз скосил глаза на Бородину, на лице которой не дрогну ни один мускул.
– Кристина? – Протянул с вопросительной интонацией Добровольский.
Бородина впервые посмотрела прямо на генерал-полковника впервые с начала совещания.
– Евгений Викторович, я отвечаю за продуктивность агентурной работы и сохранение секретности, если вы помните, – с вызовом добавила она. – При формировании группы спасения существовал риск рассекречивания нескольких ценных и продуктивных агентов, а взамен – спасение одной гражданской. Лилия Берегова не является особо ценным кадром для Российской Федерации. Поэтому я сочла такой риск необоснованным и готова повторить это тем, кто чересчур эмоционально относится к рядовой сотруднице дипломатического ведомства.
– Но ведь и Катя может погибнуть! – Не заметив намёка, Ефимцев перешёл на повышенный тон.
– А вас, Константин Петрович, – Бородина смотрела ему прямо в глаза, – вообще следовало отстранить от расследования сразу же, как в него вступила ваша дочь.
Ефимцев съёжился и поник. Иванов ему сочувствовал, но ничем не мог помочь. Добровольский обдумывал слова Бородиной.
– Так, – сказал он, наконец, – я согласен с Кристиной Михайловной, мы должны заботиться о благе государства, а не рядовых его граждан. Поэтому я даю агенту Джонс время до вечера на спасение заложницы. Если операция не удастся, пусть сворачивается и возвращается к своему основному заданию. Вам понятно, Григорий Сергеевич?
Иванов молча кивнул. Он отвёл Кэтрин это же время на спасение Лилии Береговой. Главное, что гроза прошла мимо, и у девочек есть какой-то шанс, пусть и небольшой. И да поможет им Господь.
– Ну, раз всё ясно, заседание окончено, – Добровольский поднялся из кресла Григория Сергеевича, которое традиционно занимал в его кабинете, – для доклада и подведения предварительных итогов операции встречаемся завтра тем же составом в восемнадцать часов. Если не возникнет чрезвычайных ситуаций.
Добровольский с Певцовым покинули помещение. Кристина Бородина в дверях остановилась и обернулась к двоим оставшимся.
– Мне очень жаль, – сказала она прежде, чем выйти за дверь.
На Ефимцева было страшно смотреть. И не мудрено – в одной мясорубке и родная дочь, и та, к которой он относился, как к дочери.
– Костя, – Иванов положил руку на плечо друга. – Катерина справится, а мы будем молиться за них.
Григорий Сергеевич почувствовал, что плечи Ефимцева вздрагивают. Он ещё никогда не видел друга плачущим, поэтому, чтобы дать Константину Петровичу время успокоиться, он вышел из кабинета и тихонько прикрыл за собой дверь.
Заброшенное промышленное здание на окраине Нью-Йорка
18.37
Увидев, как я голыми руками пытаюсь разобрать кирпичную стену, Русофоб вдоволь повеселился, посмеялся над моей тщетной попыткой убежать от него. Впрочем, пусть смеётся, это лучше, чем если бы он разозлился и избил меня. В данный момент я почти его не боялась. Может быть, просто устала паниковать? Меня гораздо больше смущал тот факт, что посторонний мужчина видит меня в разорванном на груди платье. Я кое-как сцепила концы рукой и держала так, пока он не ушёл.
Оказалось, Трумэн принёс мне поесть. Он поставил металлическую миску на пол и, всё ещё посмеиваясь надо мной, вышел, не забыв запереть дверь на ключ.
Я с опаской подползла к тарелке (в данный момент такой способ виделся мне оптимальным для передвижения по комнате). Миска была большой, металлической, заполненной наполовину каким-то непонятным густым варевом. Хотя пахло неплохо, что-то вроде овощного рагу с ароматом тушёнки. А вот и фрагменты мяса. И с чего