тысяч), их дополняли жители соседних сел и деревень.
Крестьяне кустарничали: плели корзины, изготовляли бороны, плуги, сани, колеса; валили лес, рубили дрова, бондарничали. В течение года устраивались три ярмарки: Афанасьевская — на престольный праздник Мологского Афанасьевского монастыря 18 января по старому стилю, Средокрестная — в среду Крестопоклонной недели Великого поста, Ильинская — на Ильин день. Кроме того, каждая суббота считалась торговой.
Ярмарки проходили в Мологе до конца 20-х годов нашего века. Особенно выделялась летняя — Ильинская — ярмарка. Приезжали на пароходах, на лошадях, многие добирались пешком. На площади устраивались карусели, балаганы — шум, гам, крики продавцов, оживленный торг, играют гармошки… На ярмарках продавалось и покупалось все: различные виды продовольствия, бондарные, гончарные, кузнечные изделия, лошади, коровы, телята, овцы, козы…
Здесь же, на центральной Базарной площади, вымощенной диким камнем (позднее — Сенной, затем имени К. Маркса), стояла пожарная каланча с мезонином, построенная по проекту ярославского архитектора А. М. Достоевского, брата великого писателя. По воспоминаниям мологжан, наверху каланчи день и ночь ходили пожарные-дежурные, которые оповещали о температуре воздуха, а в морозы вывешивали флаг. Достопримечательностью города были церкви: главный Воскресенский собор вблизи мологской пристани, возведенный на месте древнего деревянного храма в 1767 году, с приделами в честь Николая-Чудотворца и Ильи-пророка; самая старая каменная Вознесенская церковь на окраине города в Заручье, построенная в 1756 году, с приделом во имя святых князей Бориса и Глеба; красавец Богоявленский «новый собор», возведенный в 1882 году на средства крупного мологского мецената, торговца льном Павла Михайловича Подосенова; Всесвятская церковь на кладбище, освященная в 1805 году. Когда-то на Ярославской улице недалеко от центра города стояла деревянная оштукатуренная Воздвиженская церковь, в которой был на обедне император Павел I во время своего визита в Мо-логу в 1798 году, но она не сохранилась.
Краевед прошлого века А. Фенютин, описывая жителей Мологи, отмечал, что они «росту средственного, лицом не дурны, темно-русы, речисты, замысловаты в торговле, трудолюбивы. Исстари они усердны к церкви, и духовенство здесь, особенно отцы духовные, в большом почете». Молились мологжане своеобразно: «…всякий считал непременной обязанностью иметь в церкви свою икону, и каждый раз, входя в церковь, покупал свечу, зажигал ее и сам ставил перед своим образом, усердно при этом молясь ему. Иконы эти назывались мирскими».
Красивейший вид открывался на Мологу с парохода, следующего из Рыбинска — тянулись вдоль берега дома, церкви, золотые песчаные пляжи… В городе было всего четыре улицы — они шли параллельно на добрых четыре с половиной километра: Ярославская, Петербургская, Череповецкая и Задняя; после 17-го их переименовали соответственно духу времени — Республиканская, Коммунистическая, Пролетарская и Советская. Фантазия новой власти была, конечно, неистощима… В центре города стояло необычное двухъярусное деревянное здание, окруженное густыми липовыми и березовыми аллеями — гимнастическая школа, или Манеж — гордость мологжан. В 80-х годах 19-го века земский врач Всеволод Васильевич Рудин выдвинул идею спортивно-эстетического воспитания детей, а купец П.М. Подосенов активно поддержал ее, сразу же ассигновав на строительство 20 тысяч рублей. Для школы был специально заложен сквер с дорожками для прогулок, бега, верховой езды и конных упражнений — вот почему школу прозвали Манеж.
Здесь проходили спектакли, концерты, новогодние елки и прочее — вся общественно-культурная и спортивно-оздоровительная жизнь города. В Манеже состоялось и последнее собрание мологжан — событие это происходило 4 сентября 1936 года и называлось «расширенный пленум Мологского горсовета с жителями Мологи». На нем присутствовало 826 человек, в повестке дня стоял один-единственный вопрос — «О реконструкции реки Волги и переселении Мологи».
Когда читаешь опубликованные документы тех лет — а их очень мало, этих публикаций — возникает странное чувство раздвоенной реальности, как будто кто топором рубанул по живому, и это живое стало одновременно и живым, и мертвым.
Реальное и нереальное сочетаются в мологской трагедии с потрясающей силой. Крик «Этого не может быть!» словно застрял в горле у каждого из мологских переселенцев-выселенцев.
«Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять», — читаем в предисловии к интервью с начальником Волгостроя Я. Д. Рапопортом, оно опубликовано в газете «Северный рабочий» 1 апреля 1936 года. Это первое официальное заявление о переселении Мологи не умещалось в сознании мологжан, а потому никто не хотел верить в реальность надвигающихся событий.
И уж тем более за развернувшимся грандиозным строительством мало кто видел духовный смысл происходящего, а он — тот же самый, что в «Легенде о сокровенном граде Китеже»: татарская ли орда или большевистская — какая разница? Осквернение святынь, уничтожение народа, вопль и стон на святой Руси…
Интересен факт, что в Мологском крае нет прославленных святых, за исключением погибшего в битве у реки Сити великого князя Георгия Всеволодовича да взятого в плен молодого его племянника, ростовского князя Василько, да и те, строго говоря, к мологской земле имеют отношение только в связи с исторической битвой. Все мологские подвижники — а они были, начиная от какого-то отшельника, в далекие времена спасавшегося на Святоозере, что находилось в закладбищенском лесу недалеко от города Мологи — это озеро и получило свое название от безвестного святого, питавшегося только рыбой из него — и кончая мологским юродивым Ле-шинькой Клюкиным, о котором память сохранил только отец Павел, а молился этот Лешинька так, что столп света стоял от земли до неба — так вот, все мологские подвижники остались неведомы миру. Это те самые, о которых поется в церкви в День Всех Святых, в земле Российской просиявших, когда поминаются все русские святые «ведомые и неведомые»… Молога — край неведомых святых.
Да и что такое та ушедшая от нас Русь, которую и доселе зовут Святой? Разве святость ее только в именах великих подвижников, а не в той соборной народной святости, где даже имен нет?
— Думаю, у отца Павла святость в генах была, — сказал мне как-то в разговоре один старый священник. — Такое не рождается ниоткуда. Помню, спросил его: «Отец Павел, кто у вас в роду святой?» Он ответил немедля: «Тятя».
Александр Иванович Груздев, с малых лет отданный в люди, на заработки, получил специальность мясника в лавке небогатого мологского купца Иевлева и всю жизнь трудился не покладая рук. «Что же это за святость такая?» — возможно, удивится иной читатель. Но этот мясник-работяга, иногда крепко выпивающий, но ни разу в жизни не забывший перекрестить лба — ни на раннюю зарю, ни на сон грядущий; вынесший на своих плечах первую мировую и гражданскую войны, едва не погибший от голода в окружении, чудом выздоровевший от тифа,