отделявшую мир поломоек от сакрально-полутёмной сердцевины особняка.
Слуга пискнул, поджал лапы и уши, присел на хвост, но возразить (и, тем более, попытаться остановить меня) не посмел. Больше не оборачиваясь на бедолагу, я двинулся по широкому коридору крыла и попытался ещё раз настроиться на рабочий ритм.
А что, собственно, я хотел обнаружить?
Выцарапанный на стене автограф убийцы? Спрятанное завещание с прощальной запиской самоубийцы? Самого господина Нурсета в добром здравии, инсценировавшего уход по причинам делового характера?
Подняв «болтушку» и задумчиво пересыпая рабочие материалы из одной стопки в другую, я медленно шагал вдоль закрытых дверей…
Наверное, в другой день мне бы удалось высоко оценить убранство покоев семейства Фиитчи. Красивые стенные панели, портьеры, религиозную мазню с видами пустыни, мебель и искривлённые дорогущие статуэтки, испускающие такие коктейли авторских запахов, что меня начинало подташнивать.
Увы, сейчас я не считывал ничего лишнего — только маркеры «полосатых рубашек», прочерченные по полу нюхотрассы, которыми домочадцы сновали из одной комнаты в другую, и безмолвное опустошение.
Сверяясь с гаппи, сверил расположение нескольких камер наблюдения.
Обнаружил рабочий кабинет Нурсета, сунул голову через порог — огромный, втрое больше моей основной норы в «Куске угля». Внутри, конечно же, средств слежения нет… Обошёл коридор, выискивая скрытые камеры (ну вдруг?). Не спеша, почти не ускоряя записей, отсмотрел полученные данные, сам вставая на нужный ракурс съёмки.
Попытался представить, заглянуть в недавнее прошлое богатой норы, нащупать что-то интересное и наверняка упущенное. Несколько раз старательно прошёл коридор из конца в конец, убедившись в отсутствии «слепых пятен».
Снова включил записи.
Вот утро последних суток жизни Нурсета. Вот сам он, в шикарном домашнем халате, медленно идёт разбираться с почтой и рабочими данными — вальяжный, неторопливый, но отнюдь не жирный.
Вот слуги, только в его присутствии входящие в кабинет для лёгкой уборки. Ускользают минут через десять, молча и склонив головы. Далее на протяжении нескольких часов на записи совершенно пустой коридор; ни тени, лишь пару раз проползает вдоль стен автоматический пылесборник. Вероятно, еду господину доставляют (доставляли) специальным лифтом внутри кабинета.
Ускорение…
Вот днём в кабинет супруга заплывает Чинанда-Кси. Вот покидает его через 22 минуты, плавная, привычно скупая на жесты, умиротворённая, даже в норе носящая псевдобалахон кочевых стай.
Вот ближе к вечеру туда входит Аширна. Одета скромно, но явно для выхода в свет. Замедление записи, сверка со временем в отчётах расследования. В «Колесе» она говорила, что злосчастный вечер провела на боях в «Загоне».
Вот через 31 минуту предполагаемая убийца покидает кабинет. Ничего необычного, идёт к выходу из крыла… (я сделал пометку в рабочих материалах: ещё раз расспросить Аширну о последнем разговоре с мужем сестры). До предполагаемого времени смерти ещё несколько часов. Сам Нурсет не появляется…
Поставив запись на паузу, я зашёл в огромную комнату, где покойник провёл последние минуты своей обеспеченной жизни. Внимательно изучил здоровенный стол (куда больше и богаче того, за которым привык править Нискирич), удобное хозяйское кресло, мощнейшую консоль и добротный клавиатон, свето-струнный проектор. Затем внутренние помещения для отдыха и гигиенических процедур, нереально функциональный пищевой комбайн, на одних запасах которого можно продержаться неделю; лифт для доставки продуктов, слишком тесный даже для тщедушного хатьяра.
Всю технику тоже пометили светящимися маркерами расследования, как и кресло, подоконники, внутренние двери и гостевые кресла…
Специальный постамент у окна венчался огромной клеткой для дрессированных мышей, сейчас опустошённой. Рядом на красивой резной тумбе стоял припыленный поднос для пузатых бокалов и традиционной бутыли, не так давно переехавших в лаборатории «полосатых рубашек».
Покинув кабинет, я снова принялся листать «болтушку».
Вот ближе к утру (три-четыре часа после предполагаемого времени смерти) по тёмному коридору крыла со стороны лестницы идёт Чинанда-Кси. Вероятно, возвращаясь со всенощной службы в храме «Созидательного Отрицания» (на допросе Подмастерья подтвердили её присутствие, но я пометил себе лично переговорить со служителями Стаи). Она видит свет за дверью и заглядывает пожурить супруга, что засиделся за работой, совсем себя не бережёт, и вообще давно пора видеть сны.
Вот она выбегает.
Замедление записи.
Пасть вдовы открыта, глаза распахнуты, уши прижаты, а когти царапают пустоту. Запись беззвучна, но я догадываюсь, как госпожа Фиитчи зовёт прислугу, молит о помощи, причитает и молится (наверняка).
Вот она поднимает гаппи, тот самый, похожий на каменный браслет; вот кого-то вызывает, вероятнее всего, семейного врача или тетронов. Сверка с отчётом: и тех, и других, время совпадает. Вистар стоит почти на том же месте, где сейчас я, у стены с крючковатыми пометками бдительных нюхачей…
Опустив «болтушку», я задумчиво потёр лоб другой рукой.
Ещё раз осмотрелся, стараясь расфокусировать взгляд и ухватить нечто, неприметное до этого момента. Выругался. Захотел глотнуть паймы, но под наблюдением слуг решил не рисковать.
Всё совпадало — рассказ заказчицы, отчёты тупомордых, реальное расположение точек наблюдения, отсутствие пробелов в системе защиты и сколь-нибудь подозрительных деталей.
Ни следов взлома снаружи, ни доказательств засады в небольшой рабочей спальне или душевой внутри кабинета. Замки целы, как и оконные. Следов манипулирования с записями камер не обнаружено…
В голове снова заиграли визгливые аккорды духовых, отчётливо-медных, пронзительно-тоскливых. Я поморщился и медленно направился к лестнице.
Остановился, отступил в «мёртвую зону», где меня не могла слышать прислуга, и вызвал Сапфир. Наверное, можно было подождать до выхода на улицу, но, признаюсь откровенно, меня основательно распирало.
— Ну что там⁈
— Переживаешь?
Сапфир благоразумно не уточняла, но я был готов поклясться, что она улыбается.
— А есть причины?
— Нет, господин Скичира, не накручивайте усы. — И чуть понизив голос, изрядно повеселевший с нашей последней встречи: — Знаешь, Малыш, а твоя новая подружка может оказаться лучше, чем я решила сгоряча…
И не успел я удивиться, уточнить или добавить:
— Хватит переживать. У нас всё под контролем, сисадда? Заканчивай свои дела и поскорее возвращайся.
Что тут сказать? Наверное, на сердце у меня немного отлегло, ведь не станет же Сапфир откровенно врать, если в подвале «Куска» что-то пошло не так? Нет, точно не станет…
Полистав списки гаппи, я с сомнением уставился на ячейку Моноспектральной Чапати. Покусал губу, бросил вызов.
Ответили с помехами и далеко не сразу, заставив понервничать, а не передумала ли мицелистка, решившись расторгнуть уговор… Но ответили:
— Терюнаши? — Безжизненный, почти бесполый голос металлическим эхом разлетелся по моей черепной коробке.
Я невзначай отвернулся от камер, чтобы не дарить обитателям особняка даже призрачной возможности прочитать разговор по губам. Говорил негромко, то и дело поглядывая в сторону лестницы.
— Куо-куо, Моноспектральная. Не отвлекаю от сенсационных разоблачений?
— Отвлекаешь. Есть, что сказать, Ланс?
— Хотел задать этот вопрос тебе. Я сейчас в самой