прости. Я всю жизнь провела в Ветрисе – трудно осознавать, что у других людей не так.
– Король Среф поощряет действия Гавика, – снимает И’шеннрия нарастающее напряжение. – Частично из-за того, что они давние друзья, частично из-за того, что король Среф правит с помощью страха. И чем больше Гавик подкармливает страх, тем больше власти у Срефа.
– Королева Колисса… – начинаю я.
– Королева бессильна, – с неожиданной силой обрывает Фиона. – Гавик все для этого сделал.
– Бессильна? Она же королева.
– Гавик убедил остальных министров отменить старые традиции, предоставляющие королеве власть в политических вопросах. – И’шеннрия деликатно отпивает чай. – Раньше она активно участвовала в политике, но после смерти принцессы Варии главной заботой королевы стало защищать жизнь единственного сына. От всего – и особенно от магии.
– Мой дядя лишь разжигает ее боязнь ведьм. – Фиона откашливается. – Практически парализует ее волю.
– Твой дядя, – повторяю я. – Так ты племянница эрцгерцога Гавика?
Повисает пауза, затем она кивает, потревожив кудряшки. Неудивительно, что И’шеннрия ее завербовала. Но зачем Фионе идти на риск, предавая столь влиятельного родственника? Судя по тому, что я узнала о дворянах, не удивлюсь, если она делает это, чтобы пощекотать нервы или разнообразить пресыщенную жизнь ветрисианской верхушки. А может, племянница Гавика двойной шпион, готовый в любой момент выдать наши секреты Гавику.
Словно услышав моим мысли, И’шеннрия встревает в разговор.
– Я безоговорочно ей доверяю, Зера. И ты тоже будешь.
– Ты не можешь приказать мне, что думать, – тихо бормочу я.
– Ты здесь не для того, чтобы думать, – холодно парирует И’шеннрия, каждое ее слово точно острое лезвие. – Ты здесь для того, чтобы выглядеть привлекательно, говорить фразы, которым я тебя научила, и заслужить симпатию принца.
Как она посмела? Как посмела выставлять меня тупым орудием и при этом продолжать расхваливать Фиону? Я рискую не меньше Фионы – даже больше! Внутри поднимается ярость, гнев умоляет вцепиться в нее.
Она уже лишилась части кожи на шее, – насмехается голод, – не будет скучать и по глазам.
– Ты будешь работать с леди Химинтелл, – настаивает И’шеннрия. – Она многое знает о королевском дворе и поможет нам достичь цели.
Какая властность – то, как И’шеннрия говорит со мной, и то, как общается с Фионой. Два разных тона для разных созданий – человека и монстра. Я перевожу взгляд со слабой улыбки Фионы на собственные руки – руки, вырывавшие куски плоти из пятерых человек. Она сидит как аристократка, а я – как ее бледная копия. Ее маска леди полностью непроницаема, а моя спадает во время разговора.
Я вскакиваю из кресла и марширую в свою комнату, изо всех сил хлопая дверью. Как по-детски. Я слышу, как снизу едва доносится голос И’шеннрии. Извиняется за меня, словно это я сделала что-то неправильное. Это не так. Ноктюрна виновата, что обратила меня, вместо того чтобы позволить мне умереть.
Ты хладнокровно убила тех людей. Людей, которые когда-то были детьми. Когда-то были живыми. Мучительно. Ты играла в Бога. И заплатила за смерть и страдания еще большими смертями и страданиями.
Ты все сделала неправильно.
Проходят минуты, прежде чем я слышу, как Фиона извиняется сахарным голоском, и входная дверь захлопывается. Из-за кружевных занавесок своего окна я наблюдаю, как она забирается в серебристую карету, и желаю, чтобы отчаяние сжигало ее изнутри так же, как и меня.
* * *
Мои сны неспокойны. Проносятся, словно буря, – вспышки и завывания. Пока тьма и холод не сменяются утонченным, прекрасным видом.
Это место мне знакомо. Дворцовый Зал Времени, повсюду витражи. Но в этом сне стекло движется, изображенные на стенах баталии как будто происходят вновь. Красное стекло расцветает, когда проливается кровь: люди и келеоны протыкают ведьм, а Бессердечные терзают людей своими клыками и когтями. Черное пламя сжигает смертных заживо. Человеческий огонь, оранжевый, прожигает кожу чудовищных Бессердечных.
И каждая фигура на стекле кричит, встретив смерть, тысяча измученных голосов эхом отдается у меня в голове. Зал Времени разбивается под силой этого звука, облака осколков, мерцая и переливаясь всеми цветами радуги, оседают вокруг меня, превращаясь в смертоносный снег.
Сквозь мерцание я вижу нечто деревянное. Два предмета. Направляюсь к ним, но напарываюсь на стекло, и боль во сне в тысячу раз хуже настоящей. Я осознаю, с потрясающей ясностью, что это лишь сон. Но мне плевать. Нечто внутри меня жаждет добраться до тех деревянных предметов. Я борюсь, голыми руками вытаскиваю кусочки радужного стекла из ног. Стеклянный снег впивается в босые ступни, кровь и боль. Но я иду. С разодранными ногами, оставляя на полу кровавый след, я подхожу к деревянным предметам – теперь уже можно различить их очертания.
Две нити четок, на каждой подвеска в виде дерева. Такие простые. Такие маленькие. И все же я абсолютно уверена, они крайне важны.
Я протягиваю окровавленные пальцы, готовясь вот-вот дотронуться до них, но в этот момент сон покидает меня, и я вновь оказываюсь в темноте своей комнаты, где холодный пот покрывает мое измученное тело.
* * *
Воспоминание об этом сне – или правильнее называть его кошмаром? – быстро вытесняется реальностью. Все следующее утро я провожу, примеряя платья, в попытке избежать встречи с И’шеннрией, убежать от собственной детской ревности к их отношениям с Фионой. Рюши скрывают мой гнев. Шелковые перчатки помогают моим рукам выглядеть чистыми, не запятнанными кровавыми грехами, о которых известно лишь мне. Зеркала шепчут, что я красива, хотя в отражении я вижу лишь уродливую, извивающуюся тьму вместо сердца, сочащуюся из всех пор моего тела. Пускать Мэйв, чтобы помочь мне принять ванну, я отказываюсь, и в конце концов пожилая женщина уходит с тяжелым вздохом.
Сегодня званый обед – помню, И’шеннрия говорила об этом. И вместо того, чтобы готовиться, я запираюсь в комнате. Выхожу лишь чтобы поесть на кухне свежей печенки, однако И’шеннрия меня не замечает и даже не здоровается. Она сидит в гостиной и читает. Но возвращаясь обратно с кухни, я замечаю ее в холле. Она что-то крепит к стене – огненный календарь. Дощечка из дорогого красного дерева, тонкая, но прочная, а на ней ровными рядами вырезаны дни месяца. И’шеннрия подносит свечу к дате на дощечке, и пламя едва-едва облизывает поверхность. Жар оставляет темную отметину на этой дате, означающую, что день закончился. Двигаясь по ряду дальше, И’шеннрия отмечает миновавшие дни. С сегодняшнего дня до Зеленалия осталось полторы недели.
Закончив, И’шеннрия молча окидывает меня многозначительным взглядом и возвращается к чтению. Каждая темная отметина словно бы насмехается надо мной, оглушающе хохочет над