самый безумный, самый грязный и приятный опыт в моей жизни. Но я чувствую себя такой использованной.
Честно говоря, я не удивлюсь, если он высадит меня на обочине дороги, чтобы заставить добираться домой автостопом с туристами. Все это лишь фасад Кэша.
Тогда, какая же его часть реальна?
— Что это было? — спрашиваю я, указывая в направлении пустой парковки.
— Секс. — говорит он.
Я сжимаю кулаки.
Он что, издевается надо мной?
— Ты познакомился с моей мамой только для того, чтобы потом, вот так меня использовать? — говорю я, повышая голос. — А? Чтобы ты мог избавиться от меня, как от паршивой секретарши? В чем, черт возьми, твоя проблема.
Он не сводит глаз с дороги, между нами образуется холод. Все, что касается Кэша, успокаивает. Независимо от того, насколько громко я говорю или насколько я зла, каждый мускул в его теле всегда расслаблен, как будто ему действительно все равно, что я говорю.
И это сводит меня с ума.
— Теперь мы квиты. — говорит он. — Я сходил на ужин. Ты позволила мне использовать тебя.
Наконец, он смотрит на меня, и на его губах появляется намек на веселье.
— Ты снова пыталась отравить меня, не так ли?
Гнев пронзает меня горячей вспышкой света. Я скрещиваю руки на груди и смотрю в окно.
Откуда он все знает?
— Почему ты этого не сделала? — спрашивает он.
Самое паршивое, что я не знаю. Я должна была это сделать. Это было бы лучше всего для Дженны, и, возможно, это было бы лучше и для меня тоже.
Мое лицо горит, но я не могу удержать слова, которые срываются с моих губ.
— Ты согласился пойти на ужин с моей мамой, потому что, что-то чувствуешь ко мне. Мне все равно, что ты говоришь самому себе, но в глубине души ты это знаешь. У тебя есть чувства ко мне, Кэш.
Он резко нажимает на тормоза посреди пустой дороги. Ремень безопасности натягивается у меня на груди, и я задыхаюсь, но не из-за внезапной остановки, а из-за выражения лица Кэша.
Его виски напряжены, вена на лбу пульсирует, как будто он готов разорвать меня на части.
Он хватает меня за затылок, заставляя посмотреть на него.
— Я сделаю для тебя все, что угодно. — говорит он. — Познакомлюсь с твоей матерью. Скрою твои преступления. Я даже убью ради тебя, Ремеди.
От этих слов у меня бьется сердце и дыхание перехватывает в горле.
Он убьет ради меня? Эти слова кажутся правдой.
Но он насильник. Манипулятор. И, прежде всего, лжец. Однако я не могу избавиться от инстинктивного ощущения, что он говорит правду. Он действительно сделает для меня все, что угодно.
— Но ты не поцелуешь меня. — говорю я, мой пристальный взгляд скользит по его темным глазам туда-сюда.
Он делает глубокий вдох, затем достает небольшой предмет из запертого отделения на центральной консоли. Это флешка ярко-серого цвета. Он бросает её мне на колени.
— Это видео, на котором ты пытаешься убить меня в ту ночь.
Я моргаю. Он серьезно?
— Это единственная копия? — спрашиваю я.
— Да.
Я пристально смотрю на него, но он больше ничего не говорит.
Что он пытается доказать?
Никто из нас больше не произносит ни слова, даже когда он высаживает меня у моего съемного дома. Я остаюсь на крыльце, наблюдая за его темно-серой, импортной, спортивной машиной, пока она не исчезает из виду.
У меня пересыхает в горле, и мне трудно глотать, но я больше не понимаю, что мне с ним делать. Может быть, мне нужно подойти к этому по-другому. Может быть, убить его это не совсем правильный поступок. Может быть, я даже не должна его шантажировать.
В его поместье повсюду установлены камеры. Я могу раздобыть записи наших сексуальных контактов и использовать их, чтобы разрушить его репутацию. Это даже не будет так уж плохо, потому что это будет правдой. Я просто должна сделать это, пока не передумала, как в случае с его напитком.
Но внутри я не знаю, сделаю ли я что-нибудь. Может быть, я больше не хочу уничтожать его.
На следующий день Кэш оставляет меня одну в поместье, пока бегает по работе, что для него хорошо.
С каждым днем он все больше и больше выезжает из поместья. Но я не могу избавиться от неприятного ощущения в животе, которое кричит, что это проверка.
Он знает, что флешка теперь у меня. Это почти как если бы он давал мне шанс пойти в полицию. Но я не иду. Вместо этого я убеждаюсь, что моя личная камера все еще работает в его офисе, затем проверяю, могу ли я получить доступ к его компьютерам, но ни одна из моих попыток ввести пароль не срабатывает.
После этого я выполняю свои задачи на день: перепроверяю одну из его заявок, выставляю счет подрядчику за некоторые работы по утеплению и отвожу Бонс к ветеринару на осмотр. Когда у меня выдается несколько свободных секунд, я проверяю спальню наверху слева, но дверь по-прежнему заперта.
Я сгибаю свои заколки для волос, пока у меня не получаются отмычка и рычаг, но я не могу разобраться с фиксирующими штифтами. Я не уверена, смогу ли это сделать.
Или Кэш каким-то образом заблокировал этот замок, или я сдаюсь слишком рано, потому что уважаю его. Вместо этого я опускаюсь на колени, резко вдыхая от боли в ободранных коленях, затем ложусь на землю, прижимаясь носом к маленькой щели под дверью. Но я ничего не вижу, не чувствую и не слышу.
Там ничего нет, как и на бесстрастном лице Кэша. Прямо перед обедом Дженна просит зайти в гастроном в перерыве между нашими заданиями, и я так взволнована, что отправляю ей цепочку смайликов, чтобы сказать «да!»
Когда я вижу ее, она выглядит лучше, чем в последнее время, может быть, в последние несколько месяцев. Ее кожа сияет свежим загаром, а губы яркие и глянцевые. В ее походке чувствуется пружинистость. Она тоже улыбается.
— Я скучала по тебе! — говорю я.
— Я тоже скучала по тебе! — говорит она. — Я скучала по миру.
Она машет мужчине в фартуке за прилавком. Он кивает нам.
— Как ты думаешь, он скучал по нам? — шепчет она и я смеюсь.
После того, как мы берем наши обычные бутерброды и усаживаемся за единственный, шаткий, металлический столик снаружи, я поправляю брюки. Ткань продолжает задевать мои колени, раздражая раны. Я пытаюсь устроиться поудобнее, но это трудно. Откусывая кусочек своего панини я вытираю рот.
— Значит,