Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в результате – возвращаться на Землю чужими для того общества, ценности которого прогрессор взялся утверждать в других мирах:
«Ежегодно десятки прогрессоров возвращаются с чужих планет – свирепые зверюги, жесткие и шершавые как перчатки из акульей кожи. Каждый проходит рекондиционирование, заново приспосабливается к условиям Мира Полдня, где ему ничто не грозит и где он тоже не должен кому-либо грозить. По сути – та же проблема «нравственных уродов», причем – в массовых масштабах».
Помочь нельзя – но и не помогать невозможно. Стругацкие, выявляя проблему ответственности людей перед отстающими обществами и перед своей совестью, показывают, что в этом отношении возникала серия моральных парадоксов: мораль требовала избавить других от отрицаемых ею социальных практик, – но для избавления от них было необходимо погрузиться в мир этих практик. Вмешиваясь, они оказывались париями для тех, кто жил по ими же разделяемым нормам, не вмешиваясь – становились париями для самих себя.
Во всех произведениях, начиная с «Трудно быть богом», Стругацкие приходят к выводу о недопустимости силового вмешательства в жизнь иных сообществ – но, отвечая на вопрос, почему Румата, герой этого романа все же обнажил оружие в борьбе против существующей в этом мире диктатуры, Б. Стругацкий замечает: вопрос не в том, почему он это сделал – вопрос в том, почему он вмешался так поздно.
И здесь – некая перекличка со скрытыми моментами итога «Далекой Радуги»: все расчеты показывают, что успеть создать укрытие от катастрофы невозможно. Но невозможная цель становится возможной, если те, кто посвящает себя ей, не признают ее невозможности. Точно так же, как писал М. Вебер: возможное часто становилось возможным благодаря тому, что стремились к невозможному.
2.3. Прогресс и человек
Исследование работ Стругацких дает основания говорить, что в их рефлексии и их модели политического прогресса соединяются три мировоззренческие и ценностные начала:
• антропологический оптимизм;
• признание значимости и ценности исторического прогресса;
• представление о познаваемости и познанности законов исторического развития (в романе «Обитаемый остров» они используют термин «Теория исторических последовательностей»).
Ход истории для них является сочетанием:
• оптимистического сценария – поскольку прогресс, с их точки зрения, неодолим;
• реалистического: прогресс осуществляется через трагедии для человека и преодоление им препятствий;
• и пессимистического, который грозит осуществиться в случае, если человек откажется от прогресса из страха перед трудностями преодоления препятствий.
Представление о факторе прогресса как последовательного и неизбежного восхождения человеческого общества от низших стадий развития к высшим, для Стругацких является само по себе неоспоримым. Однако, в то же время, строя свою модель будущего мира именно на этой основе, они и его рассматривают не как беспроблемный процесс улучшения, а как сложный и рождающий свои противоречия путь восхождения и преодоления встающих на его пути препятствий. В своих работах они не дают отдельного определения данного термина, судя по всему, рассматривая его как интуитивно очевидный. Однако, исходя из общей логики их работ и представлений, можно сказать, что для Стругацких прогресс заключается в создании условий для освобождения и саморазвития человека, возможности для него посвятить себя свободному труду, становящемуся и для него, и для всего общества высшей целью и смыслом.
В целом, в понимании Стругацкими прогресса можно выделить четыре аспекта:
• представление о нем, как непреодолимом историческом процессе;
• проблема встречи человека с будущим, готовности его узнать, как по определению изначально незнакомого, не познанного состояния;
• проблема морального выбора человека, встающего перед ним в условиях такого соприкосновения с прогрессом;
• проблема последствий отказа от движения в будущее, рожденного страхом перед встающими на этом пути проблемами.
2.3.1. Непреодолимость прогресса
И атмосфера времени, в которое сформировались философско-политические представления Стругацких, и основные постулаты идеологии, носителями и сознательными приверженцами которой они являлись, и присущий им антропологический оптимизм определяли естественность для них идеи инвариантности и неизбежности социального прогресса: «…через сто, двести лет действительно наступит время, когда – от каждого по способностям, каждому по потребностям, когда – изобилие материальных благ, нет необходимости вцепляться друг другу в глотки, когда – разработана теория воспитания, и с детства человека выращивают добрым и хорошим, а значит, мир постепенно населяют только добрые и хорошие люди, когда, наконец, будут реализованы вещи, казавшиеся разумными еще тысячелетия назад»[256].
В начальный период их творчества, когда они пишут цикл о «Ближайшем будущем» – конце XX – начале XXI века и исходный роман о Мире Полдня, идея прогресса существует для них в своего рода «снятом виде» – новое, коммунистическое общество, по их мысли, утвердится просто потому, что это естественно и быть иного не может. Прогресс присутствует в результате – и сам по себе не подвергается анализу.
Однако как только картина будущего становится для них законченной в ее позитивном содержании, они обращаются к ее углубленному анализу, встают перед проблемами противоречий будущего и контакта с обществами прошлого. Противоречия будущего ставят перед выбором либо их преодоления, либо остановки развития, встреча с прошлым – перед проблемой возможности ускорить движение отсталых обществ к будущему. В обоих случаях речь идет об отношении к прогрессу, и он сам становится для них объектом рассмотрения.
Уже в первой их проблемной повести о будущем, «Попытке к бегству», кроме затронутой выше темы недопустимости произвольного вмешательства в непонятный тебе социум, присутствуют два проблемных образа. Первый – «дорога машин» по которой идет бесконечное движение непонятных движущихся механизмов, абсолютно несоответствующих раннефеодальному этапу существующей на планете цивилизации и который является символом «неуклонности хода Истории, который (ход) задан не нами и не нам его изменить»[257]. Второй – образ одного из землян, попавших на эту планету вместе с людьми будущего, Саула, сумевшего бежать с гитлеровской каторги и оказаться в будущем. В конце повести он осознанно возвращается обратно и гибнет в схватке с преследующими его нацистами, придя в прочтении Стругацких к мысли, что никто не имеет права на подарок в виде счастливого идеального будущего – не «отстреляв последнюю обойму в бою с прошлым»[258].
В прологе «Трудно быть богом» есть образ старой заброшенной дороги («анизотропное шоссе») с дорожным знаком запрета движения («кирпичом»), по которой герой произведения пошел. Пошел, чтобы не прийти никуда. Этот же сюжет вспоминается и в эпилоге, когда его друзья обсуждают его действия в стране, где он был земным наблюдателем и где сделал попытку вмешаться в события: «Я теперь часто вспоминаю это шоссе, – сказал Пашка. – Будто есть какая-то связь… Шоссе было анизотропное, как история. Назад идти нельзя. А он пошел. И наткнулся на прикованный скелет»[259].
По мысли Стругацких, развитие человеческого общества осуществляется через решение тех проблем, которые в современной ему действительности не позволяют человеку в полной мере реализовать все свои потенциальные способности.
«Проблемы эти, как и многие другие, старые и новые, легче всего было бы решить в результате утверждения и полной победы во всей массе человечества новых, коммунистических представлений»[260].
Но и постулируя это положение, Стругацкие вставали перед новой проблемой: что станет основой развития человеческого общества Мира Полдня:
«Где у Мира Полдня стимул к развитию? И есть ли он вообще, такой стимул? Мы не нашли ответа на этот вопрос. Мы только придумали Вертикальный Прогресс, как символ выхода человечества из плоскости привычных представлений и задач в некое новое пространство (оставшееся для нас вполне таинственным)»[261].
Понятие «Вертикальный Прогресс» упоминается во многих случаях, но все время авторы подчеркивают, что оно не имеет позитивного определения и означает одно: иной тип прогресса, по сравнению с существовавшим до этапа описанного ими мира. Последний имеет грубый стимул к выживанию, внутреннюю или внешнюю агрессию – общество, избавленное от этих угроз, должно развиваться на иных началах, что единственно и подчеркивается авторским термином[262].
Но вводя понятие, которое они по изначальному определению признавали непознанным, и одновременно признавая его родство с прогрессом прежнего типа, Стругацкие по существу обозначали определенный момент непознанности в самом общем понятии: известно в чем Прогресс заключался до сих пор, известно – что он будет и в будущем – но неизвестно, каким он будет и что будет его двигателем. То есть, они в общем констатировали, что для человека оказываются известны проявления законов, действующих на данный момент – и в ближайшем будущем – но могут оказаться неизвестны их проявления в будущем.
- Знаем ли мы русский язык? История происхождения слов увлекательнее любого романа и таинственнее любого детектива! - Мария Аксенова - Языкознание
- От первых слов до первого класса - Александр Гвоздев - Языкознание
- Как Это Сказать По-Английски? - Инна Гивенталь - Языкознание
- Русский моностих: Очерк истории и теории - Дмитрий Кузьмин - Языкознание
- О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот» - Монахиня Ксения (Соломина-Минихен) - Языкознание