Читать интересную книгу Белый шаман - Николай Шундик

Пойгин закашлялся, хватаясь за грудь, в приступе удушья.

Несколько дней не мог подняться Пойгин на ноги. Кайти ухаживала за ним. Часто в полог наведывался Эттыкай, необычайно участливый, добрый. Велел убить для Пойгина молодого оленя, заговаривал с больным, как с самым близким другом. Заглядывал и Гатле, когда в пологе Эттыкая наступал сон.

– Я весть услышал, – тихо сказал он однажды, разглядывая Пойгина преданными глазами. – Рыжебородый устраивает в долине Золотого камня праздник…

Пойгин впервые за эти дни заметно оживился. Приподняв голову, он спросил:

– Кто сказал?

– Приезжал Выльпа из стойбища Рырки. Сказал, что поедет на праздник, а потом на берег в стойбище Рыжебородого. Там его дочь…

– Да, я знаю. Я видел Рагтыну. Что-то она часто снится мне…

Кайти настороженно вскинула руку, умоляя говорить потише, чтобы не услышали хозяева яранги.

На следующий день весть о празднике в долине Золотого камня передал Пойгину и сам Эттыкай.

– Как думаешь, следует ли нам ехать на этот праздник? – спросил он заискивающим тоном, всеми силами стараясь показать, что чрезвычайно нуждается в совете Пойгина.

– Не знаю, – отчуждённо ответил тот.

– А ты поедешь?

– На чём?

– Я дам тебе лучших оленей, и ты победишь в гонке. Тебе достанется главный инэпирин.

Глаза у Пойгина невольно засветились жаждой поединка.

– Хорошо бы, конечно, – мечтательно сказал он. – Только я очень слаб…

– Мы будем все эти дни до отъезда хорошо тебя кормить. Может, я сам поеду в долину Золотого камня. Надо же и мне самому посмотреть на Рыжебородого.

9

На праздник Настоящего человека, как его назвал Рыжебородый, приехали все главные люди тундры. Они долго, в строжайшем секрете от Пойгина и от всех других пастухов, советовались, как им вести себя на этом празднике. И только перед самым отъездом пригласили Пойгина в полог Эттыкая.

– Могу ли я надеяться, что ты не скажешь о нас ничего плохого Рыжебородому? – спросил Эттыкай.

– Если Вапыскат сожжёт шкуру чёрной собаки – не скажу.

Чёрный шаман было взвился, но Эттыкай остановил его:

– Подожди, Вапыскат. Да, мы сожжём шкуру и станем верными друзьями.

– Другом чёрному шаману не стану, – возразил Пойгин. – Пусть уж тогда лучше будет цела его шкура, пусть он нюхает её и днём и ночью.

Вапыскат застонал от унижения, отвернулся в сторону.

– Смотри, Пойгин, как бы снова не пришлось нюхать эту шкуру тебе, – пригрозил Рырка.

– Ну вот, сейчас опять разругаемся! – сокрушался Эттыкай. – Надо ли давать волю ветру вражды, если мы собираемся все вместе посмотреть на пришельцев?

В долину Золотого камня выехали на оленях. Через два перегона оказались на месте. Здесь уже было много гостей. Стояло несколько палаток, яранг, паслось десятка три оленей, предназначенных на убой для угощения гостей. Оленей закупила культбаза в стойбищах, кочевавших вблизи долины Золотого камня.

Пойгин издали, стараясь быть незамеченным, наблюдал за Рыжебородым. Вспоминалось, как они совсем ещё недавно жгли здесь костёр. Огонь того костра, казалось, растопил в душе Пойгина лёд недоверия к этому человеку. Вернее всего было бы подойти к нему и сказать, что он рад его видеть. Правда ли рад? Ведь Пойгин сказал главным людям тундры, что пока не знает, кто ему этот пришелец: друг или враг. Но что ещё мешает Пойгину подойти к Рыжебородому? Не хочет ли он показать главным людям тундры, что он не ищет у Рыжебородого защиты от них? Это верно – гордость есть гордость, и Пойгин не из тех, кто легко поступается ею. К тому же после недавней борьбы за жизнь, когда его едва не задушили, он чувствовал такой упадок сил, что ему всё было безразлично.

Полыхал костёр из амольгина которым был завален берег реки. Да, здесь можно разжечь жаркие костры. Один из горных выступов глубоко вдавался в долину, самый конец его увенчивался высоким каменным столбом золотистого цвета. Пойгин долго смотрел на столб. Наверное, ещё с первых дней творения этот одинокий молчаливый великан оглядывает долину, запоминая, что здесь происходит, – хорошо бы подойти к нему, всмотреться в его лик, пожалуй, туда не очень трудно добраться.

На долину наплывала густая синева после быстротечной встречи утренней зари с вечерней. Молчаливый великан, прозванный Золотым камнем, словно бы плыл в этой синеве. Полыхали костры, возле которых женщины разделывали убитых оленей. Надо было взять с собой Кайти…

Рыжебородый возился у высокого шеста, кажется, прикреплял к верёвке кусок красной материи, которая, по его словам, имеет суть солнечного начала. Может, он говорил правду? Тогда надо бы подойти к нему и сказать: «Разреши мне потянуть верёвку, чтобы от моих рук красная материя начала солнечное восхождение». Наверное, он разрешил бы это сделать. Пойгин перевёл взгляд на молчаливого великана, имя которого Золотой камень. Смотрит молчаливый великан на то, что происходит в долине, и всё запоминает…

Над самой большой палаткой трепетал на ветру кусок красной материи; Рыжебородый часто входил в эту палатку, снова выходил. Гости чувствовали себя всё смелее, толпились у костров, громко переговаривались, весело смеялись. Рырка заметил у одного из костров своего бывшего пастуха Выльпу, сказал Пойгину тоном повеления:

– Позови этого лодыря ко мне.

Пойгин бросил на Рырку сумрачный взгляд:

– Зови, если тебе он нужен.

– Опять хотите поругаться, – досадливо упрекнул Эттыкай. – Я сам его позову, только не перегрызитесь, как собаки.

Но Эттыкай не успел сделать и шагу: из палатки с трубой в руках вышел Рыжебородый. Приложив конец трубы ко рту, он заревел протяжно и призывно. Вапыскат, оттолкнув Рырку и Эттыкая, казалось, готов был ринуться на Рыжебородого, но всё-таки сдержал себя, предпочтя разглядывать пришельца издали.

– Вот, вот она, та проклятая труба! – наконец тихо промолвил он. – Голос у неё совсем как у неземного существа. Похоже, что из её горла вылетают самые свирепые духи. Так и передайте всем, пусть получше затыкают уши.

– Однако ты свои уши почему-то не затыкаешь, – насмешливо сказал Пойгин.

– Я чёрный шаман! Я ничего не боюсь, даже этой трубы! – с хвастливой заносчивостью ответил Вапыскат.

Пойгин посмотрел на молчаливого великана: не шевельнётся ли он от неслыханного и невиданного им? На голову великана опустился тильмытиль – орёл. Посидел мгновение-другое и снова взмыл, словно дума великана обратилась в орла и поднялась высоко-высоко, чтобы понять, что же происходит в долине.

Рыжебородый наконец перестал трубить, подошёл к шесту, громко сказал:

– Здесь должен быть очень дорогой для нас гость, которому уже знакомо солнечное восхождение красного флага. Пусть он подойдёт сюда и поднимет вверх красный флаг.

Пойгин почувствовал, что кровь отхлынула от его лица: конечно же, Рыжебородый имел в виду именно его.

– Он, кажется, приглашает тебя, – изумлённо сказал Эттыкай Пойгину.

– Может, и меня…

– Ну что ж, видно, дорогой для нас гость почему-то не смог прибыть на праздник Настоящего человека, – казалось, совершенно искренне сокрушался Рыжебородый.

«Это он нарочно сказал, что гость не пришёл, – подумал Пойгин, не понимая, радоваться ему или досадовать. – Он, наверное, всё же увидел меня, но догадался, что я от него прячусь».

Рыжебородый ещё раз протрубил в трубу и сказал:

– Прошу моих помощников подойти ко мне.

Из самой большой палатки вышло несколько русских и чукчей с карабинами в руках, выстроились у шеста в ровную линию, подняли карабины кверху. Рыжебородый потянул верёвку, прикреплённую к самой верхушке шеста, и кусок красной материи начал медленно подниматься. Как только он достиг вершины шеста, Рыжебородый взмахнул рукой, что-то выкрикнул, и его помощники все разом выстрелили в небо.

– Ка кумэй! – пронеслись возгласы изумления над толпами гостей.

– А в нас они стрелять не станут? – приходя всё больше в возбуждение, спросил Вапыскат, обращаясь к Пойгину.

– Откуда я знаю, – ответил тот безучастно.

– Ты жёг с ним костёр, пил чай, отстриг клок его бороды…

– Он сам отстриг клок бороды – как раз для тебя. Можешь подойти и спросить. Он не пожалеет, ещё отстрижёт.

Рыжебородый между тем снова огласил долину Золотого камня протяжным голосом солнечно сверкающей трубы и громко возвестил:

– Слушайте, слушайте добрые вести! Мы начинаем праздник Настоящего человека. Вы только что видели восхождение красного флага. Я знаю, как вы встречаете восход солнца. Тогда чаще всего звучит ваше замечательное слово «ынанкен! ынанкен!» – «что за диво!». Мне известно, с каким нетерпением вы ждёте после долгой ночи наступления дня. День, говорят в вашем народе, – это надежда на благосклонность судьбы. И первый восход солнца не зря у вас именуется Днём благосклонности. Но судьба тогда благосклонна к человеку, когда он берёт её в свои руки. И вот восхождение красного флага на празднике Настоящего человека означает, что отныне вы берёте судьбу в собственные руки.