— Ну и хорошо, — кивнул он.
Они приехали на улицу Кристалгаде. Синагога из желтого кирпича стояла к улице боком, словно выставила плечо в попытке защититься от враждебного мира. Чтобы никто оттуда не ускользнул, Петер поставил у ворот Эллегарда.
Из еврейского дома для престарелых, который стоял по соседству, вышел старик в ермолке.
— Я могу вам помочь? — любезно осведомился он.
— Мы из полиции, — представился Петер. — Кто вы такой?
Лицо старика выразило такой страх, что Петер почти ему посочувствовал.
— Я Горм Расмуссен, дневной смотритель дома, — запинаясь, проговорил тот.
— У вас ключи от синагоги?
— Да.
— Откройте.
Старик вынул из кармана связку ключей и отворил дверь.
Большую часть здания занимала молельня — богато украшенное помещение с золочеными египетскими колоннами, на которые опирались нависающие с двух сторон галереи.
— У этих евреев денег куры не клюют, — пробормотал Конрад.
— Покажите мне список прихожан, — приказал Петер Расмуссену.
— Прихожан? Что вы имеете в виду?
— У вас должен быть список имен и адресов всех, кто входит в общину.
— Нет. Мы рады любому еврею.
Что-то подсказывало Петеру, что старик говорит правду, но обыскать храм следовало в любом случае.
— Здесь есть служебные помещения?
— Только комнатка, где облачаются рабби и служки, и гардеробная для верхней одежды молящихся.
Петер кивнул Дреслеру и Конраду: «Проверьте там все», — а сам прошел к тому месту, откуда проповедуют, и поднялся по лесенке на возвышение. Там за занавесью обнаружилась ниша.
— Что в ней?
— Свитки Торы, — отозвался Расмуссен.
Это были шесть больших, тяжелых на вид свитков, любовно завернутых в бархатную ткань, — идеальное место что-то припрятать.
— Разверните их все и расстелите на полу, чтобы я убедился, что внутри ничего нет.
Пока старик выполнял приказание, Петер подошел к Тильде и заговорил с ней, с подозрением косясь на Расмуссена.
— Ты как?
— Я же сказала.
— Если мы что-то найдем, признаешь, что я был прав?
Она улыбнулась.
— А если ничего не найдем, ты признаешь, что был не прав?
Он кивнул, довольный, что девушка на него не сердится.
Расмуссен расстелил свитки, покрытые письменами. Ничего подозрительного Петер не заметил. Может, действительно служащие синагоги не регистрируют свою паству, но скорее всего списки прихожан велись, просто с приходом нацистов их, от греха подальше, уничтожили. Неприятно. Разрешение на этот рейд досталось ему с трудом, и с начальником отношения он испортил. Обидно будет ничего не найти.
Дреслер и Конрад вернулись с разных концов здания: Дреслер — с пустыми руками, Конрад — со свежим номером «Положения дел».
Петер взял у него газету и показал Расмуссену.
— Иметь это противозаконно.
— Извините, — виновато отозвался старик. — Нам суют их в почтовый ящик.
Тех, кто печатал и распространял газету, полиция не искала, поэтому те, кто ее всего лишь читал, ничего противозаконного не совершали. Но Расмуссен этого не знал, и Петер его незнанием воспользовался.
— Не может быть, чтобы вы никогда не писали писем членам общины, — воскликнул он.
— Конечно, руководителям иногда пишем, — признал старик. — Но списков у нас нет. Мы же знаем своих руководителей. — Он попытался улыбнуться. — Да и вы их, я думаю, знаете.
Петер в самом деле знал имена примерно дюжины видных евреев: среди них были два банкира, судья, несколько университетских профессоров, двое-трое политических деятелей и художник. Но они его не интересовали: слишком известны, чтобы пойти в шпионы. Такие люди не будут стоять в порту, подсчитывая корабли: их тут же заметят.
— А разве вы не посылаете писем обычным людям, извещая их о мероприятиях, которые проводите, — празднествах, пикниках, концертах?
— Нет. Мы просто вешаем объявление в общинном центре.
— Ага! — обрадовался Петер. — Есть общинный центр! И где он находится?
— Поблизости от Кристиансборга, на Новой Королевской улице.
«В полумиле отсюда».
— Дреслер, попридержи старика минут пятнадцать, — велел Петер, — чтобы никого не предупредил.
Еврейский общинный центр располагался в большом здании восемнадцатого века, с внутренним двориком и нарядной парадной лестницей, которое, впрочем, весьма нуждалось в ремонте. Кафетерий оказался закрыт, и никто не играл в пинг-понг в цокольном этаже. В дирекции обнаружился секретарь, хорошо одетый молодой человек высокомерного вида. Он заявил, что никаких списков они не держат, но сыщики тем не менее принялись за обыск.
Звали молодого человека Ингемар Гаммель, и что-то в нем насторожило Петера. В отличие от старика Расмуссена Гаммель не испугался. Но если в случае с Расмуссеном Петер чувствовал, что тот пусть и перепуган, но чист, Гаммель производил прямо противоположное впечатление.
Он сидел за письменным столом, в жилете, из кармашка которого свисала цепочка часов, и спокойно смотрел, как роются в его кабинете. Одет вроде бы дорого. С какой стати состоятельный молодой человек подвизался здесь на должности, подобающей скорее девицам, которым принято недоплачивать, или среднего достатка матронам, чьи дети уже разлетелись из дому?
— Думаю, вот то, что мы ищем, босс. — Конрад передал Петеру черную папку. — Список крысиных нор.
Петер открыл папку и увидел страницы, заполненные именами и адресами, несколько сотен страниц.
— Опа! Отлично, Конрад. Продолжайте искать — может, еще что-нибудь подвернется. — Шестое чувство подсказывало, что так и будет.
Он листал страницы, выискивая что-нибудь необычное или знакомое, или… ну что-то. Грызла неудовлетворенность, однако глаз ни