— Значит, я облысею?
— Не исключено.
— А ты?
— Не думаю. Я пошел в мать.
Это была правда. Арне взял от матери ее темные волосы и ореховые глаза. Харальд же был светловолос, как отец, и унаследовал от него пронзительный взгляд голубых глаз, которым священник нагонял страх на свою паству. Оба, и Харальд, и отец, имели внушительный рост. Рядом с ними Арне, которому немного недоставало до метра восьмидесяти, казался низковатым.
— Я хочу тебе кое-что сыграть, — признался Харальд.
Арне встал со стула, и Харальд занял его место у пианино.
— Выучил с пластинки, которую кто-то принес в школу. Знаешь Мэдса Кирке?
— Он двоюродный брат моего сослуживца Поуля.
— Точно. Так вот он — представляешь? — открыл американского пианиста по имени Кларенс Пайнтоп Смит. — Харальд помедлил. — А что сейчас старик делает?
— Пишет на завтра проповедь.
— Годится.
Из пасторского дома, стоящего метрах в пятидесяти от церкви, пианино не услыхать, да и вряд ли пастор оторвется от своих занятий, чтобы зачем-то пройтись до церкви, к тому же в такую погодку. И Харальд заиграл буги-вуги. Пространство церкви наполнилось страстными гармониями американского юга. Харальд был рьяный пианист, хотя мать и говорила, что рука у него тяжелая. Играя, он не усидел, поднялся, ногой отпихнул стул, да так, что тот повалился, и продолжил играть стоя, согнув над клавиатурой свое длинное тело. Так он больше мазал по клавишам, но ошибки мало что значили, если держать нужный ритм. Он жахнул последний аккорд и сказал по-английски: «That’s what I’m talkin’ about!» — в точности как Пайнтоп на пластинке.
— Недурно! — расхохотался Арне.
— Ты бы слышал оригинал!
— Пойдем постоим на крыльце. Я покурю.
Харальд встал.
— Старику это не понравится.
— Мне двадцать восемь, — пожал плечами Арне. — Я достаточно взрослый, чтобы отец не диктовал мне, что делать.
— Я-то с этим согласен… А он?
— Что, боишься?
— Конечно, боюсь. И мама боится, и все до исключения жители острова боятся… Даже ты.
— Ну ладно, может, немного. — Арне ухмыльнулся.
Они вышли из церкви, укрывшись от дождя под маленьким портиком. На дальнем конце песчаного участка темнел силуэт пасторского дома. В ромбовидном окошке, врезанном в кухонную дверь, светился огонек. Арне вынул пачку сигарет.
— Есть что-то от Хермии? — поинтересовался Харальд.
Арне был обручен с английской девушкой, которую больше года не видел, с тех пор как немцы оккупировали Данию.
Арне покачал головой.
— Я пытался ей написать. Раздобыл адрес британского консульства в Гетеборге. — Датчанам разрешалось посылать письма в нейтральную Швецию. — На конверте надписал ее имя, будто она живет в этом доме, а что там консульство — не указал. Думал, им меня не поймать, но не тут-то было. Цензоры не дураки. Командир вернул мне мое письмо и сказал, что если я еще раз выкину что-то подобное, меня отдадут под трибунал.
Харальду Хермия нравилась. Некоторые из подружек Арне были, как бы это сказать, туповатые блондинки, но у Хермии имелись и мозги, и характер. В первую их встречу Харальд робел перед ее яркой красотой и прямой манерой общения, но она завоевала его сердце тем, что обращалась с ним как с мужчиной, а не с чьим-то там младшим братиком. И потом, она потрясающе выглядела в купальнике.
— Ты все еще хочешь жениться на ней?
— Господи, еще бы! Если она жива. Могла ведь погибнуть, когда Лондон бомбили.
— Тяжело, наверное, не знать…
Арне кивнул и поинтересовался:
— А как у тебя? Есть успехи?
Харальд пожал плечами.
— Девушки моего возраста не интересуются школьниками. — Он постарался сказать это безразличным тоном, но на самом деле переживал. Его пару раз довольно безжалостно отвергли.
— Надо думать, они предпочитают ухаживания тех, у кого есть что на них потратить.
— Вот именно. А девушки помоложе… На Пасху я познакомился с одной, Биргит Клауссен.
— Из тех Клауссенов, которые судостроители в Морлунде?
— Да. Она миленькая, но ей только шестнадцать и говорить с ней не о чем.
— Оно и к лучшему. Клауссены — католики, наш старик был бы против.
— Я знаю, — нахмурился Харальд. — Вообще-то это, знаешь ли, странно. На Пасху проповедь была как раз о веротерпимости.
— Он примерно так же веротерпим, как граф Дракула. — Арне отбросил окурок. — Что ж, пойдем побеседуем со старым тираном.
— Послушай, я хотел спросить…
— Да?
— Как там вообще в армии?
— Погано. Мы не смогли защитить нашу страну, и летать нам не разрешают.
— Сколько это продлится?
— Кто его знает. Может, вечность. У нацистов все под пятой. Сопротивляются только британцы, да и те… на ниточке висят.
Харальд понизил голос, хотя слышать их было некому.
— Неужели в Копенгагене никто не думает о том, что пора организовать сопротивление?
Арне пожал плечами.
— Если даже и думает и мне об этом известно, я же не могу поделиться с тобой, правда?
Прежде чем Харальд успел ответить, Арне широкими скачками побежал под дождем на свет из кухонной двери.
* * *
Хермия Маунт с неудовольствием взирала на свой обед — две подгоревшие сосиски, ложка водянистого пюре да кучка переваренной капусты — и с тоской вспоминала ресторанчик на набережной Копенгагена, где подавали три