трус, надеясь, что она снова откажется. Хотя, чем дольше он думал о том, что она избегала прогулки с ним в прошлый раз, тем более подозрительным это казалось. Она всегда была любопытной женщиной. В конце концов, зачем еще ей становиться воровкой?
Любопытство должно было взять над ней верх. В остальном она была жестокой женщиной, которая хотела брать, а не исследовать. И он не хотел думать о ней плохо.
Двери поместья открылись, и вышла женщина, сжавшая его разум железным кулаком. Она оделась для прогулки, хотя платье не совсем подходило ей. Коричневая ткань была тусклой, но от этого ее волосы казались еще ярче. Словно даже самое худшее платье не могло потушить огонь в ее душе.
— Значит, ты идешь, — крикнул он ей. — Я подумал, что сегодня может повториться последний раз, когда я был в городе.
— Я чувствую себя намного лучше, — она подошла к нему, и он поразился ее походке. Кто-то мог сказать, что она двигалась как мужчина, но он знал, что лучше так не думать. Она двигалась решительно, с широко расправленными плечами и свободными бедрами. Совсем не как леди, а как женщина, которая знала, чего хочет.
Если бы он только мог сказать, что она хочет его. Лютеру нужно было следить за своим поведением.
Кашлянув, он указал на карету.
— Тогда в путь! У нас впереди напряженный день. Надеюсь, я не слишком тебя утомлю.
— Утомишь меня? — она приподняла рыжую бровь. — Лютер. Думаю, мы оба знаем, что это невозможно.
О, разве он не хотел бы принять этот вызов? Он отдал бы все, чтобы доказать ей, как легко он мог утомить ее, если бы она только дала им шанс.
Нет, он не мог так думать. Черт! Он должен был сосредоточиться на помощи людям, которым он должен был помочь сегодня. В противном случае… хорошо. Он никому не поможет, и смысла не будет.
Он помог ей сесть в карету, а затем ударил кулаком по крыше. Они двинулись в путь, лошади впереди кареты протестовали против работы сегодня. Он чувствовал то же самое, честно. Но ответственность никогда не спала. Даже если он хотел.
— Куда мы едем? — спросила она.
— В город, — возможно, он намеренно говорил туманно, но хотел посмотреть, как она отреагирует, когда они доберутся до места назначения. Не так долго было ехать до дома фермера Баррена.
К счастью, старик не был одним из пострадавших от волка. Он ожидал, что Баррен хотя бы что-то об этом знает. Но старик промолчал по этому поводу и только покачал головой, а затем указал на поле. Лютер тогда видел старика в последний раз, и в Перекрёстке Мертвеца всё изменилось довольно быстро.
Выскочив из кареты, он повернулся, чтобы помочь Луне выбраться. Но он протянул руку к воздуху, понял, что она уже вышла.
Луна спрыгнула, уперла руки в бока и спросила:
— Так что же это такое? Мне кажется, это ферма.
— Так оно и есть, — эхом отозвался пожилой голос из-за кареты. Черный экипаж сдвинулся и показал изможденного фермера с другой стороны.
— Вот ты где, мой старый друг! — Лютер подошел к нему и хлопнул Баррена по плечу. — Я хотел, чтобы ты кое с кем познакомился.
Он заметил момент, когда Баррен начал оценивать Луну, а также момент, когда старик сложил два и два.
Баррен фыркнул, явно разочарованный, и проворчал:
— Думаю, с моей внучкой ты справился бы лучше, чем с этой. Она такая же, как и все остальные, Лютер. Кроткая и слишком хрупкая.
Баррен не оценил Луну. Он повернулся и пошел прочь от них двоих к полю, шаркая ногами и ворча на женщин, которые думали, что они достаточно сильны, чтобы выходить замуж за таких мужчин.
У Лютера отвисла челюсть.
— Я полагаю, ты думал, что эта встреча пройдет не так? — спросила Луна, останавливаясь рядом с ним.
— Совсем не так.
— Что ты должен был здесь делать? Это ферма, Лютер. Ты граф.
— Да, я знаю это, — он почесал затылок. — Я прихожу сюда, чтобы помочь Баррену с его работой с тех пор, как умер его сын. Он хороший человек, и он бы не пережил зиму, если бы не я. Не говоря уже об остальной его семье. У него достаточно ртов, и его тело подводит его быстрее, чем мне хотелось бы.
Она кивнула, затем обратила внимание на Баррена.
— Так это ты вспахал это поле?
— Да, — она уже уходила от него? Лютеру пришлось поспешить, чтобы не отставать от нее, когда она подошла к забору, где Баррен уже расставлял свой стул. — Почему мне кажется, что ты осуждаешь меня?
Он сделал то, что должен был, чтобы его город был здоровым. Если это означало, что он должен засучить рукава и помочь, то пусть будет так. Она не имела права осуждать его за то, что он активно пытался помочь людям, которые больше всего в нем нуждались.
Баррен снова фыркнул, затем отвернулся от Луны. Он сосредоточился на Лютере, указывая на поле.
— Можешь снова заняться ими, мальчик. Перед тем, как посадить луковицы на зиму, нужно перекопать землю.
— Опять? — он перевел взгляд на Луну, возвращаясь к разговору. — Луна, я не понимаю твоего тона, и я должен попросить тебя объясниться. Из всех людей я не ожидал, что ты осудишь меня за то, что я способен на грязную работу.
Это привлекло внимание Баррена. Старый фермер сосредоточился на них двоих с ликующим выражением лица. Об этом будет говорить весь город. Граф и его так называемая «жена» ссорились посреди поля, как простолюдины.
— Я не осуждаю тебя за работу в поле, — она указала на грядки. — Я осуждаю тебя, потому что это некачественная работа. Он не заставляет тебя копать снова, потому что нужно изменить почву. Он делает это, потому что твои ряды такие же прямые, как линии на детском рисунке.
У него не было возможности делать ровные грядки!
— И? — если в его ответе и был намек на гнев, то только потому, что у нее был такой же тон. Не потому, что печальный факт, что его грядки не были ровными, смущал его.
— Значит, ты усложняешь своему другу задачу достать что-нибудь из земли в следующем году. Ты вырастишь лабиринт из еды, но не сможешь ее собрать, — она прижала ладонь ко рту, а потом перестала пытаться сдержать смех. Вместо этого она запрокинула голову и позволила веселью вылететь наружу. — О, Лютер, я знаю, ты думаешь, что помогаешь этому человеку, но я думаю, ты приносишь больше вреда,