Читать интересную книгу Трофейщик - Алексей Рыбин

— Кто такой будешь? — пробасил голос из окошечка. Говорившего видно не было, и Роберт ответил безличному собеседнику:

— Да меня вот послали…

— Ха-ха, послали. Правильно послали. Чего надо?

— Поесть, сказали, можно…

— Ну, иди сюда. Иди, иди, не боись. — Голос за стенкой не выказывал агрессии, и Роберт робко подошел к раздаче. Оттуда выглянуло лицо, нет, даже не лицо, а словно вылепленный из теста и слегка подрумяненный колобок, с той только разницей, что колобок — он как бы по определению должен быть небольшой, а этот шар, шарище был такого размера, что почти заслонял амбразуру в стене. — Кашу будешь?

— Кашу буду.

— У Сергея Степановича-то был? Я вижу, ты тут человек новый, на, держи, Петя меня зовут, — без остановки вываливал круглые увесистые слова колобок Гаргантюа.

— У кого? — Роберт принял у Пети тарелку с гречневой кашей, блестевшей от обильной порции масла, яркий золотистый шмат которого лежал посредине коричневой горки и на глазах таял, растекался в пару, поднимавшемся от тарелки.

— А, понятно. Ну ладно, ешь пока, чай вот возьми. Тебе потом покажут, куда пройти. Да не боись, не боись. Не съедят. — Петя хмыкнул и исчез из окошечка.

Поев и слегка опьянев от горячего — редко он так завтракал последние месяцы, Роберт неуверенно взял пустую тарелку и стакан, ища глазами, куда бы их отнести.

— Да оставь, оставь, — послышался голос Пети.

«Вот так. Он за мной, значит, следил, — подумал Роберт с внезапной злобой. — Да что за черт? Где я, в конце концов?!»

— Иди обратно, все тебе расскажут. Не в тюрьме ты. Не понравится, пойдешь домой. Или где ты там обитаешь. Короче, иди давай.

Роберт отправился обратно по коридору и, дойдя до двери комнаты близнецов, затоптался на месте — дверь была по-прежнему открыта, молодые люди так же сидели у телефона. Услышав шаги Роберта, они повернули головы, и он снова увидел знакомые взгляды. «Ничего, ничего страшного. Все будет нормально. Где наша не пропадала!» — Роберт остановился наконец окончательно и внятно, по крайней мере так ему хотелось, произнес:

— Поел.

— Поели, вот и хорошо. — Первый близнец привстал и протянул ему руку. — Филипп. Проходите, проходите, давайте знакомиться.

— Роберт Карлович. — Роберт прошел к столу и пожал теплую, крепкую руку Филиппа. Та же процедура повторилась и со вторым юношей, назвавшимся Митей.

— Эх, Роберт Карлович, Роберт Карлович! Вы хоть помните, как здесь оказались?

Роберт посмотрел Мите прямо в глаза — он верил ему, нельзя было не верить. И обманывать его было бессмысленно — уж Митя-то явно лучше знал о вчерашних приключениях Роберта.

— Не помню. — Голос Роберта не выказывал ни смущения, ни раскаяния — в нем слышалось даже что-то вроде гордости.

— Это мы вас сюда притащили. Если бы мы вас не взяли, то быть бы вам в милиции. А поскольку денег у вас нет, побили бы вас просто да и выкинули снова на улицу. А там, что бы с вами сталось, одному Богу ведомо. Так-то вот. Следить нужно за собой, Роберт Карлович.

— Закурить не дадите?

— Закурить дадим, но советуем бросить. Просто так, по знакомству. Вредно это вам. — Андрей протянул Роберту пачку «Мальборо». — Курите. — Митя щелкнул зажигалкой.

— Значит, так, — продолжал Филипп. — Я сейчас схожу к Сергею Степановичу, узнаю, как и что, а потом вы, Роберт Карлович, с ним поговорите. Может быть, поможем вам. Пропадете же.

— Вот такие дела, Виталий Всеволодович, — закончил Андрей. Они сидели дома у Лебедева — он, Андрей и Компьютерный. — А мы-то, дураки, старались, коврик ему пластиком мазали, взрыватели ставили, а тут приехала машина, бах-бах — и в дамки. Кто такие — хрен их разберет.

— Да, ребята, задали вы мне задачу. — Лебедев хмурился. — Значит, говоришь, сказали, что я сам их знаю?

— Так точно, ваше благородие.

— Ну ладно, ладно, не до шуток сейчас. Знают они меня… Ты-то не веселись особенно. Раз меня знают, значит, и на тебя тоже, если что, выйдут. Да, собственно, и вышли уже. Ты сам на них, вернее, вышел. Ладно. Поезжайте по домам, я буду думать. Надо с этим разобраться. Во всем этом есть только один хороший момент — с Ильгизом все закончилось. Нет худа без добра.

Но думать Лебедеву долго не пришлось. Через полтора часа он уже сидел на даче Якова Михайловича в кабинете и ждал пояснений, зачем же тот так срочно его вызвал. Яков Михайлович ходил по комнате и молчал. Молчал и Лебедев, не желая опережать события. Наконец Яков Михайлович сел за письменный стол, пошелестел бумагами, передвинул с места на место тяжелую, зеленого стекла чернильницу — пустую, стоявшую для украшения широкого, похожего на аэродром стола, и тихо сказал:

— Ну, рассказывай.

— О чем, Яков Михайлович?

— Подумай. — Хозяин говорил так же тихо, но, хорошо зная его, Лебедев понял, что тот сейчас взорвется. Так и вышло. — Что, гаденыш?! — Глаза Лебедева сверкнули и тут же погасли, но Яков Михайлович это заметил. — Ну, ты еще позыркай, позыркай. Давай еще разок — га-де-ныш. Нравится? Нет? Ну, Виталик, выкладывай, что у тебя было с Ильгизом! Все выкладывай, с самого начала. И моли Бога, чтобы на этот раз тебе выкрутиться. Мы с тобой сколько уже работаем? Лет тридцать, да? Так вот, гаденыш, я с тобой даже связываться не буду. Твои же дружки тебя на части разорвут. Стоит мне пальцем пошевелить. Не зыркай, не зыркай, не страшно. Конченый ты человек, Виталик. Да и человек ли вообще? Я-то, по крайней мере, честно свою работу делал. Всю жизнь. Да, такая работа собачья, но раз уж я за нее взялся, то…

— И сейчас тоже, Яков Михайлович? — не выдержал Лебедев. — И выборы ваши — тоже честно? И денежки мои для ваших депутатов, и квартирки через меня для этих идиотов, и войско ваше подпольное — тоже честно?

— Слушай, дружок. — Яков Михайлович внезапно успокоился, встал и подошел к Лебедеву. — Виталий, ты что, совсем дурак? Не верю. Был бы дурак, столько бы не прожил при твоей-то работе. Что ты несешь? Ты что, не понимаешь, насколько у нас с тобой разные весовые категории? Мы с тобой столько лет валандаемся, даже не «мы», а я, лично я тебя из дерьма вытащил, жизнь тебе спас, можно сказать. Какую-никакую, а жизнь. Ты что, недоволен? Я твои слова, конечно, мог бы расценить как угрозу, в этом случае сегодняшний день стал бы для тебя последним. Но я этого делать не стану. Я буду считать это эмоциональным срывом от нервного перенапряжения, в котором ты, видимо, находился несколько последних дней. Или часов, что, как мне кажется, ближе к истине. Короче говоря, Виталий, не будем ссориться, это нам ни к чему. А ты мне расскажешь все, что было у тебя с Ильгизом. И пожалуйста, не утаивай ничего. Я же тебя знаю, для тебя деньги всегда были превыше всего и с денег здесь ведь все и началось, так ведь? Что вы с ним торговали? Чем ты его завлек, а? Это очень важно, Виталий, очень. А мне ты можешь верить — раз уж я тебя раньше не сдал, какой смысл теперь, на старости лет? Ну, не нервничай, не нервничай, — Яков Михайлович похлопал по плечу размякшего Лебедева, — не тушуйся. Давай по порядку — что ты ему предложил?

— Оружие. — Голос Лебедева был тих и бесцветен, он почти не шевелил губами, словно чревовещал.

— Оружие. Так, хорошо. И все?

— И золото.

— Все?

— Все.

— Ну, вот видишь, как просто. Как ты его нашел?

Лебедев что-то невнятно пробубнил.

— Что, что? Говори громче, здесь нет никого.

— Я говорю, это же моя работа, Яков Михайлович.

— А, ну да, я и запамятовал. Ну, а чего же ты его так грубо убрал?

— Я его пальцем не тронул, Яков Михайлович.

— Виталий, Виталий, ты же такими делами никогда не занимался, что тебе, делать больше нечего? Куда ты полез? Кто же еще, если не ты? Я же знал, что у тебя с ним что-то есть, специально тебе сказал, что мы его берем, а на следующий день — бац! — и нет Ильгиза. Я не верю в совпадения, Виталий, да еще в такие. Ну, все уже сказал, давай до конца.

— Яков Михайлович, — Лебедев встал, — Богом клянусь! — Яков Михайлович поморщился. — Не знаю я, кто это сделал, не знаю. Вам бы сказал. Не знаю…

Яков Михайлович внимательно смотрел на Виталия. Он действительно знал Лебедева тридцать лет.

Вернее, это Виталий думал, что тридцать, на самом деле Яков Михайлович заочно познакомился с ним еще раньше, когда следил за валютными махинациями и спекуляцией так называемыми предметами культа, которыми занималась преступная группа, возглавляемая молодым, наглым и дерзким Виталиком — Вилли, как он тогда себя называл. Вторым человеком в группе был некий Кашин. Остальные пять человек являлись грубой рабочей силой и не представляли из себя никакой ценности для органов. Этих-то пятерых и посадил тогда молодой офицер КГБ Яков Михайлович Сумской. Виталий же с Кашиным остались на свободе в качестве ценнейших осведомителей, сделавших Якову Михайловичу всю его дальнейшую карьеру, давших ему возможность построить эту дачу, обеспечить себя, своих детей и внуков и быть всегда на хорошем счету у начальства. Причем Кашин об этом вообще не подозревал. Все знал один Виталий. Миша Кашин же работал, что называется, на чистом глазу, засылался Лебедевым в те компании, где ему не доверяли, а потом Виталий благополучно сдавал всех и вся, а Яков Михайлович своими средствами обеспечивал Кашину безупречную репутацию в глазах подельников. Правда, Миша Кашин, став уже Михаилом Петровичем, начал попивать, причем приставка «по» быстро отпала, и он принялся просто пить с такой страшной силой, что Яков Михайлович стал подумывать, а не убрать ли его совсем, от греха подальше, но Лебедев отговорил его. И то правда — мозгов у Михаила Петровича оставалось все меньше и меньше, компании становились все хуже и хуже, и реальной опасности он из себя уже не представлял. Они оставили его в покое, а Лебедев даже выкупил кашинскую однокомнатную квартиру, которую тот умудрился пропить. Не то чтобы в буквальном смысле, но чуть было не лишился ее, попав в лапы спекулянтов недвижимостью, которые предложили поменять квартиру на комнату с фантастической доплатой. Кашин к тому времени уже вообще ничего не соображал и радостно заключил сделку. Все оказалось, конечно же, чистой липой, и бомжевать бы сейчас Михаилу Петровичу в лучшем случае, а в худшем — вообще не жить, если бы Лебедев случайно не позвонил ему — просто так, в приступе ностальгии, и не узнал о его новом коммерческом предприятии. Квартиру он спас, но общаться с Кашиным перестал, решив, что это последний шаг, который он предпринимает для спасения бывшего друга и теперь с него хватит. Правда, был еще нюансик.