кто ты есть на самом деле, Ван Ли Ён!
Круглый хлебц, сияя аки солнышко, лежал рядом с миской, в которую Арина наливала густой суп, цвета утреннего солнца. Золотистый с красным оттенком, только что извлеченный из огня… У Лиёна опять заурчало в животе, но он терпел, негоже младшему набрасываться на еду поперек старших. Он вдохнул поднимающийся пар, густой капустный дух щекотал ноздри. Лада взяла из рядом стоящей миски с зеленью одну веточку тимьяна и положила Всевладию в его миску с супом. Наверное, это ритуал у них такой, – подумал изнывающий от голода Лиён, глядя, как неспешно, соседи по столу опускали веточки зелени друг другу в суп. Наконец, и его посудина обрела завершенность. Все взяли ложки в руки, и смотрели на Всевладия.
Еще раз пригладив свою бородку, он оглядел присутствующих, зачерпнул немного супа, дунул на него несколько раз и, причмокивая втянул в себя.
– Хвала небесам! Удачный будет год, плодовитый, наваристый!
Все облегченно заулыбались, и, окуная ложки в похлебку, пробовали, хвалили Арину, переговариваясь меж собой. И только Гриня, мрачно вкушал этот восторг, который наполнял и желудок Лиёна, смывая раздражение.
Всевладий, откинувшись на спинку стула, зычно пробасил:
– Ну-с, Дана, твой черед, чем угощать будешь?
Поднялась из-за стола девушка, в голубеньком платьице с широкими рукавами, волосы цвета спелой пшеницы струились водопадом до пояса. Комнату наполнил странный запах, и Лиён склонившись к Оленьке, – спросил:
– Чем пахнет?
– Это водяные лилии. Любит, Дана эти цветы.
Лиён не отрывал взгляда от девушки. Она даже бледнее Оленьки, и кожа такая тонкая и прозрачная, ощущение, что можно увидеть сквозь нее стену и занавеску. На ее лице плещутся два прекрасных, слегка зеленоватых озера. Невесомой ручкой, на которой синели венки, она указала на блюдо с большими кусками рыбы, щедро сдобренные зеленью.
– Вот схаб белужий, дядюшка, угощайтесь, а это огнево, кому по нраву пожирней, а это щучий пласт. Деду Грине, наверное, понравится…
Словно завороженный он любовался не только хрупкой красотой девушки, но и тихим голосом, что журчал, словно ручеек, пробегая по мелким камушкам, манил чистотой и прохладой, ее улыбка озаряла всех присутствующих, или только его? Он уже жаждал услышать ее тихий, словно весенняя капель, смех, что слышался ему во сне.
–Дык, кто бы и сомневался, только не я! – опрокинув остатки супа прямо из миски себе в рот, воскликнул Гриня. – Кому-то пожирней, а мне так щучий хвост!?! Он длинно рыгнул, приведя в замешательство окружающих. Кто-то захихикал, помахивая ручкой возле носа, кто-то возмущенно отворачивался.
У Даны, от таких обидных слов, на глазах появились слезы, и она, захлопав ресницами, «прожурчала»:
– Дедушка, это же филейная часть, самая мягкая и самая вкусная, – голосок дрожал, крупные слезы, катились жемчужинами, гулко ударяясь о стол, а затем звонко об пол. Так, во всяком случае, показалось Лиёну, он сделал порывистое движение, что бы встать, но Оленька удержала его.
– Не вмешивайся, Дане плакать, что с горы катиться, да и весенний дождик лишним не будет.
– Можно мне, щучий пласт? – воскликнул он, сам не ожидая от себя такой наглости.
Гости недоуменно посмотрели в его сторону. Из глаз Даны мгновенно перестали сыпаться жемчужины, она благодарно взглянула на гостя, и спросила: «Можно, дядя Сева?»
Всевладий прожевал губами слова, известные только ему одному, сглотнул, его обожженные брови взлетели наверх, в глазах заплясали смешинки и, похохатывая, он ответил:
– Ну, что, тут такого, захотел человек «щучки», пусть отведает…
Дана, не дослушав, подхватила блюдо, и, втиснувшись, аккурат между ним и Оленькой, поставила его на стол. Убирая руки, она будто бы ненароком коснулась широким рукавом его щеки и шеи.
– Опять ошибся, «В чужой монастырь со своим уставом не лезут», – выскочила незнакомая фраза, хотя смысл ему был понятен, и он почувствовал, как краска стала заливать его лицо.
Все натянуто заулыбались, ну, а Гриня больше всех, конечно, он хохотал «мелким бесом», и сучил короткими ножками, приговаривая: «Веселуха, пошла, веселуха!».
– Твой черед, хохотун, показывай свои дары. – Всевладий опять нахмурился, постукивая ложкой по столешнице.
И тут действительно стало весело. Все знали, что дедушка скуп до неприличия. Никто не помнит, чтобы звал к себе в гости, кого-то одаривал. Подозревали, что чахнет он на своих несметных богатствах, хотя и не его они вовсе, а общие. Кто поставил деда сторожевать, уж никто и не помнит, самый старый он в роду у них.
Оленька на ухо Лиёну, прокомментировала сложившуюся ситуацию.
Вот и Дана заспорилась с дедом из-за кувшинчика, мол, сколько можно путников из ладошки поить, дай мне кувшинчик, дедушка. Но слово «дай», Гриня воспринимал как личное оскорбление. А тут она еще посмела указать на его колтун: – У тебя же гребень есть, костяной, почему не причешешься? После этой фразы и пробудился Лиён, дедушка в гневе молотил кулачком по столу.
Но, сейчас на него смешно и жалко было смотреть. Всевладию он не посмел возразить, и трясущимися ручонками, стал шарить по своим бесконечным карманам, каждый из которых застегивался на пуговицы, разного цвета и размера.
– Сговорились, сукины дети, сговорились… Всяк, старика обидеть может, сладили, да? Гуртом навалились?
Красава, девушка немного постарше Арины, молчавшая, до сих пор, укоризненно обвела всех взглядом. Вселились все, кроме нее, Лиён склонился над преподнесенной ему щукой, и никак не мог определиться, кушать ее или оставить нетронутой, а ведь это еще больше оскорбит хозяев.
– Кушай, кушай, Ваше Монаршество, не стесняйся, – посмеиваясь, прошептала ему на ухо, Оленька.
– О- Лу- Нькаа, прошу тебя, не называй меня так… их головы опять склонились друг к другу.
– Что так, почему? Не нравится?
– В твоих устах это звучит оскорбительно.
– А как же мне тебя называть?
– Не знаю, не сейчас, потом поговорим, хорошо?
– Всевладий! Громко сказала Красава, давай уже к моим дарам перейдем?
–Нет!!! Взвизгнул старик. Вот, нашел!!!! – и он протянул руку, зажимая между большим и указательным пальцем белый камушек, размером с фасолину.
За столом воцарилась мертвая тишина.
– Неужели это… «Бел-горюч камень?» – вдруг осипшим голосом проговорил Всевладий, – дай посмотреть…
– Да! Нет! – и предмет мгновенно исчез из поля зрения.
– Ну, Гриня, ты даешь! – разочарованно протянул дядя Сева, – а почему спрятал? Кому сей дар, предназначен?
– Знамо, кому! Кому предназначен, тому и отдам, время не пришло еще, посоревнуетесь у меня вражьи дети, ишь, глазенки загорелись, будете знать, как скупердяем обзываться… Одной рукой он алчно прижимал драгоценный камушек в кармане, а другой всхлипывая, утирал нос.
– Жалко деда, – подумал Лиён, нехорошо так со старшими обращаться. А дедушка, словно, подслушав его мысли, часто моргая и шмыгая носом, подозрительно уставился на него. – Да, не нужен мне ваш камушек, деда, – он чуть было не высказался вслух, но тут опять забасил Всевладий.
– Ну, так и быть, Ксана, твой черед, бери слово! – шумно выдохнул Всевладий, с трудом отрывая взгляд от карманов старика, у которого каждая