Ее чуть согнутыми коленями, и тем, что называется знакомым словом «талия», Лиён забыл о своих претензиях.
Она поднимала руки на уровне глаз, чтобы нанести очередной удар по полену, короткая жилетка вслед за руками приподнималась, и на мгновение появлялся мягкий изгиб, плавно перетекающий в бедра.
– Слишком узкая талия, ей сложно будет вынашивать потомство, хотя тазовые кости хорошо развиты, ноги крепкие, устойчивые, густые сильные волосы – это признак хорошего здоровья. Судя по тому, как она попадает точно в центр, у нее хороший глазомер. Что бы добиться таких результатов, надо много тренироваться. У нее был учитель? – вдруг подумалось Лиёну, и он ощутил легкий укол ревности. Он и сам мог бы многому ее научить. Тряхнув головой, он отогнал недостойные мысли.
– О-Лунь-Каа, ты владеешь мастерством стрельбы из лука?
А, нагулялся, касатик? – она вонзила инструмент в колоду, прогнула спину, сделала несколько взмахов руками и насмешливо ответила, – нет, не владею, а ты владеешь мастерством колоть дрова?
– Конечно.
Он легко выдернул топор и потянулся за поленом.
– Погоди-ка, я тебе «свеженьких» принесу. Она сбегала в сарай и вынесла три сучковатые чурочки. Одну поставила на колоду, остальные бросила рядом и отошла со словами. – Ну, давай, показывай умение.
Лиён, аккуратно отставил острый инструмент, взял в руки обрубок дерева, рассмотрел его со всех сторон, перевернул сучками вниз, пальцами нащупал еле заметные трещинки. Три раза, легко и без усилий взмахнул топором, и презрительно глянул на Оленьку, – у меня были лучшие учителя, а у тебя?
– И у «меня», даже Николай Второй, не гнушался этим увлекательным занятием, что уж о нас говорить, в лесу живем, дело-то естественное.
– Это твой наставник?
– Нет, это наш бывший император.
– Ты с ним знакома? Это он тебя обучал?
– Нет, бабушка рассказывала. Меня Арина зовет, я ухожу, а объем работ могу со спокойной душой на тебя оставить, договорились? – и, не дожидаясь ответа, она пошла в избу.
Лиён провожал ее взглядом, – хороша девица, вот только бледная очень, непривычно.
Глава 7
«Боги, братчина». Избушка в лесу. 1925 год
Лиён споткнулся об распростертый труп врага, потерял равновесие и с ужасом увидел занесенный над ним меч. «Это конец», подумал он, и тут же услышал над головой пение стрелы, «Ла-ла-ла» пропела она, почему-то мелодичным женским голосом, и вонзилась в горло врага, который готов был опустить свое оружие ему на голову. Он оглянулся назад и увидел, как Син-Сунгём коротко кивнув ему, уже натягивая тетиву, что бы поразить метким выстрелом очередную цель.
Страх отступил, уступая место гневу. Перебросив свой меч в левую руку, он вытер предательски вспотевшую ладонь и уже двумя руками сделал выпад по мятежнику, что с криком бежал прямо на него, пытаясь использовать замешательство. Стиснув зубы, он наносил удары, не обращая внимания на крики раненых, на ржание перепуганных лошадей. «Тук-тук-тук, цок-цок-цок, ха-ха-ха – Ты не умеешь, давай покажу». В недоумении он стал оглядываться, кто смеет насмехаться над ним? И вдруг увидел своего друга с кинжалом в груди, он падал с лошади, все еще натягивая тетиву. «Син – Сунгём!» Хотелось крикнуть, – держись, я сейчас! Но ноги вязли в кровавом месиве, каждый шаг давался с трудом, ниоткуда взялся густой туман, уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, да и рук своих он не увидел.
Лиён вздрогнул и открыл глаза. Сквозь занавеску пробивался яркий свет. На фоне приглушенного гомона, рокотал уверенный голос человека в летах: «Лёка, грибочки не надо так мелко сечь, надобно, чтобы на зуб чего пожевать попадало, дай ка я научу, смотри – ножку отделила, ииии – раз-два-три, готово!
– Да я так и делаю, дядя Сева, – смеялась Оленька.
– Так да не так, смотри, у меня кружочки все как один, ровненькие… Смотри, ещё – тук-тук-тук, – уверенно стучал по столу ножик, – вот так, перекладывай, блинчик, грибочки, блинчик, курочка, блинчик, рис, а теперь заворачивай ручками своими нежными, так-так, аккуратненько, молодец, готово! -явственно послышался «чмок».
– Дядя, зачем тесто целуете? – уже хохотала Оленька…
– И ничего – то ты не понимаешь, пчелка моя золотая, тесто, оно живое, ему тоже внимание и ласка нужна, нет-нет, я сам, сам поставлю, ты только заслонку открой…
– А ну, молчать, всем! – послышался удар кулаком по столу, и действительно, воцарилась тишина. – Ты кому это в глаз тычешь, Данка? Молоко на губах не обсохло, а туда же!?
– Да что я такого сказала? Руки омыть перед трапезой, святое дело. В самом деле, под ногтями траур, смотреть противно.
Лиён приоткрыл занавеску.
За длинным столом, покрытым вышитой скатертью, уставленным яствами, сидели четыре девушки, одна из них была Арина. Вровень с ними стоял на стуле старик, его длинная бороденка прикрывала не очень опрятные одежды, на макушке так и вовсе торчал одинокий унылый колтун, а жидкие, давно немытые волосенки, спускались ниже плеч. Но взор его сверкал праведным гневом. Заметив Лиёна, он вопросительно на него воззрился.
Лиён, на всякий случай поклонился.
Оленька стояла возле жаркой печи, на которой урчали, шипели и булькали всевозможных размеров кастрюльки. Седовласый мужчина, высокий, статный, грудь колесом, сжимал в руках ухват с чугунком, от которого исходил такой аромат, что у проснувшегося, заурчало в животе. Он еще ниже отвесил поклон, в сторону печи, мгновенно определив степень подчиненности по иерархической лестнице.
– Тише, Гриня, гостя нашего разбудил, – и, уже обращаясь к Лиёну, Арина продолжила – проходи, сынок, присаживайся за стол, у нас, вишь-ка домашние посиделки. Знакомьтесь, это наш гость, Ван Лиён, он прибыл к нам издалека, прошу любить и жаловать и не обижать.
Арина предложила ему стул рядом с Оленькой в торец стола. Напротив, с черпаком в руке, стоял «старший», так подумал гость, а Оленька прошептала ему на ухо: Это дядя Всевладий, любитель что ни будь сварганить на кухне. Ты его не бойся, вид у него грозный, но нраву доброго, смешливого, придирается только к стряпне.
Хмуря ржавые брови, словно они у него были обожжены огнем, поглаживая короткую светлую бородку, он осмотрел яства на столе, и удовлетворенно крякнув, провозгласил: «Восславим же, други братчину, восславим же печь нашу матушку, нижайший поклон хозяюшке, передаю тебе Арина, ковш сей благословенный, выкованный мною самолично из серебра, дабы позволила нам вкусить щец из этого чугунка, а хлебушек у нас с собой припасен, доставай, Ладушка, угощай родню.
– Это Лада, жена дяди Севы, – прошептала Оленька.
Лиён смотрел на девушку, что кротко улыбнувшись, отбросив золотистую косу за спину, доставала из льняного мешочка круглые хлебцы. Ее головку украшал веночек из голубеньких цветочков, белое платье было украшено лишь красным пояском под грудью.
– Олицетворение женственности, покорности, – свезло так свезло этому дядьке, – подавляя в себе раздражение, подумал Лиён, – и откуда из меня лезут эти пошлые словечки? Прочь, прочь, дурные мысли, не забывай,