Соколов. – Когда они были недовольны, что вы им отказываете в том или другом обыске или практических мерах, они не высказывали угроз, что им придется прибегнуть к самосуду, к убийству тех лиц из общественных организаций, которых вы по их донесениям не арестовывали?
Климович. – Этого они мне прямо, категорически не говорили, но чувствовать это можно было. Это объясняется тем, что деятельность правых организаций – это было в феврале 1906 года, когда я в первый раз в жизни попал в Москву, – деятельность этих правых организаций выразилась в организации дружин для борьбы с выступлениями левых партий.
Председатель. – Для борьбы с кем?
Климович. – С выступлениями революционеров в 1905 году. Я этих дружин уже не застал. Они расплылись, когда я приехал. Но меня просил тот же Ознобишин помочь воссозданию этой организации. Я отнесся категорически определенно-отрицательно и сказал: «Если будут какие-нибудь организации, хотя бы с целью поддержания порядка, оказания помощи властям, то я знаю одно, что ружье заряженное, особенно когда находится в руках незрелых, юных, всегда стреляет само и, если они создадут эту организацию, я буду поставлен в необходимость с ними расправляться жестоким образом. Поэтому прошу меня избавить от этого». После этого он был со мною осторожнее.
Соколов. – Возвращаюсь к деятельности Андроникова. Вам известна была связь его с великим князем Александром Михайловичем?
Климович. – Я видел его один раз, по поводу сбора на воздушный флот, я знал, что он большой плут и шантажист. Но, слава богу, судьба меня от него избавила, и я с ним не сталкивался.
Соколов. – В поле вашего наблюдения не было общества возрождения русского флота?
Климович. – Нет, я сталкивался уже после того, как Александр Михайлович принял на себя устройство сбора в пользу воздушного флота.
Соколов. – А о деятельности неких Архипова и Баранова и Соколовского вы ничего не знаете?
Климович. – Нет.
Соколов. – Ваша служебная деятельность началась в городе Вильно?
Климович. – Нет, я был сначала в Житомире в корпусе жандармов. В полку я был в Люблине, потом перешел в Житомир… Потом я был в Вильно в 1904 году начальником охранного отделения и 7 месяцев полициймейстером.
Соколов. – Вы не были знакомы там с Комиссаровым?
Климович. – С Комиссаровым я воспитывался.
Соколов. – Вы не встретились с ним в Вильно в 1904 году?
Климович. – Нет, не встретился.
Соколов. – Ваша служебная деятельность не перекрещивалась с деятельностью Комиссарова?
Климович. – Она совпадала. Он был одно время помощником московского охранного отделения, когда я был заведующим особого отдела департамента полиции.
Соколов. – А в Вильно вы с ним не сталкивались?
Климович. – Нет.
Соколов. – Приблизительно в этих годах Комиссаров был капитаном артиллерии в Вильно?
Климович. – Он был в мортирном полку и приехал спросить меня о правилах поступления в корпус жандармов.
Соколов. – Вам известно, что прежде, чем явиться к вам, он принадлежал к военной революционной организации офицерской? По деятельности начальника охранного отделения, вам не приходилось это установить?
Климович. – Нет.
Председатель. – Мне хочется спросить вас относительно Абросимова. Вы относились положительно к его деятельности, но в вашем рассказе было какое-то «но». Что же вам в деятельности его не нравилось?
Климович. – Я себе позволю обобщить сказанное раньше относительно провокации вообще. Я должен сказать, что я не отрицаю наличность провокации, как несчастный случай, в смысле ошибок тех или других офицеров корпуса жандармов, ставших жертвой этой провокации. Я только скажу, что департамент полиции, это центральное учреждение, всеми силами и я, ваш обвиняемый в данную минуту, всеми силами и фибрами души, сколько было возможно, употребляли все силы, чтобы этого не было. Что касается Абросимова, я обращал внимание начальника охранного отделения, что он излишне резвый в своей деятельности, что он идет на лезвее, вот-вот может сорваться. Начальник мне ответил: «В этом отношении, я ему уже сделал указания и буду его удерживать».
Смиттен. – За время вашей службы, возникало против вас обвинение в неправильных по службе действиях?
Климович. – Нет, никогда.
Смиттен. – В форме расследования начальником или в форме судебных дел, против вас направленных?
Климович. – Может быть, мои действия когда-нибудь и проверялись начальством, но за всю свою служебную деятельность ни одного замечания, выговора или административного взыскания я не получал.
Председатель. – Относительно организации воейковской, вы мельком упомянули, а потом вы отошли от нее…
Климович. – У него своя дворцовая охрана, она содержалась также на средства департамента полиции, входила в бюджет пятимиллионного фонда.
Председатель. – Скажите, пожалуйста, что вы знаете о деятельности Спиридовича?
Климович. – Его деятельность протекала вне моего круга, ибо он принадлежал к дворцовой охране. Лично я не высоко расценивал его. Он был начальником охранного отделения в Казани[*] 12 лет тому назад, был там ранен, прострелен и после этого был в департаменте полиции некоторое время. У меня никакого соприкосновения с его работой не было.
Председатель. – Вы его плохо оценивали в каком отношении?
Климович. – Как большого карьериста, стремящегося к созданию чего-либо не для пользы дела, а для личного блага.
Председатель. – Где вы были, когда здесь был процесс о приготовлении к цареубийству, в котором фигурировала фамилия Спиридовича?
Климович. – Я не помню.
Председатель. – Это дело о лейтенанте флота Никитенко и почтовом чиновнике Наумове.
Климович. – Фамилия эта мне известна, но я процесса не помню. Во всяком случае это дело такое крупное, что оно меня коснулось бы, если бы я был здесь, но очевидно меня здесь не было. Когда я был директором департамента полиции, то деятельность петроградского охранного отделения протекала совершенно автономно.
Председатель. – Где вы были, когда Герасимов был начальником охранного отделения?
Климович. – Сначала в Вильно, Москве и, наконец, заведывающим особым отделом в департаменте полиции. И в это время для нас составляло, для меня и для директора департамента полиции Трусевича, некоторый кошмар то, что мы не могли добиться сведений от петроградского охранного отделения. Оно считало себя автономным, имея непосредственный доклад министру внутренних дел.
Председатель. – А когда министром стал Столыпин?
Климович. – Столыпин совершенно игнорировал нас. Департамент полиции был обречен с одной стороны на невозможность внести корректив в свою деятельность, а потом этот мощный аппарат, петроградский департамент полиции, для своей собственной информации, был лишен возможности получать сведения от охранного отделения, ибо Герасимов ничего не сообщал.
Председатель. – В каких отношениях был Герасимов со Спиридовичем?
Климович. – Вероятно в безразличных, не могу сказать, я не знаю. Во всяком случае не в плохих, в приличных, ни в особенно теплых, ни в холодных.
Председатель. – Ведь они служили одновременно: Герасимов начальником охранного отделения, а Спиридович начальником дворцовой охраны.
Климович. – Герасимов представлял такую мощную фигуру в то время, что Спиридович с ним считался.
Иванов. – Я просил бы опять возвратиться снова к вопросу, который я поднял. Вы вступили в должность непосредственно за Белецким и тут, столкнувшись с положением финансовым, с кредитами, пришли к заключению, что дело пришло в расстройство. Очевидно вы просматривали денежные дела; не производило ли впечатление на вас, что там были произведены неправильные расходы?
Климович. – Рассматривать подробно не приходилось; мне не была поручена критика действий моих предшественников. Но, конечно, ознакомиться с этим я должен был. Я не был непосредственно после Белецкого; я был после Молова. Белецкий был ведь товарищем министра. Был сначала Молов,[*] затем Кафафов исполнял эту должность и, наконец, я. Мне Хвостов сказал, что он не будет назначать товарища министра, ибо государь сказал, что он не желает, чтобы было всесильное политическое министерство, что поэтому он и оставляет департамент полиции в своем ведении и меня приглашает в качестве директора департамента полиции. Но так как мне нужно было дать право присутствовать в комиссии Государственной Думы, Государственного Совета и Совета Министров, то мне были даны права товарища министра с этой целью. Когда Штюрмер вступил, тогда он нашел[*] возможным и нужным пригласить директора департамента полиции в товарищи министра и хотя юридически от меня это право не было отнято, но фактически из расписки[*] и из кредитного дела я был исключен. Я был директором на правах товарища министра фактически недолгое время: недели три, может быть месяц. Я должен сказать, что, когда мне пришлось доложить о финансовой части департамента полиции, то он начал[*] с таких слов: «Если мы пойдем так, то у нас не хватит 600.000 рублей для того, чтобы свести бюджет». Я спросил: «Почему?…»