— Боюсь, — не стал хитрить Каус. — Особенно здесь. Ты же сама говорила — когда рядом наблюдается активность пустынных тварей, призраки становятся сильнее…
— В Библиотечном Дворце был полтергейст, это другое…
— Призрак может быть скрытым полтергейстом, и тебе это наверняка известно.
Да, в самом деле. Иногда призрак — просто слабый полтергейст, и его истинная сущность проявляется тогда, когда он набирает силу. Но это единичные, очень редкие случаи.
— Может, — не стала отрицать я. — Но в таких условиях получается очень слабый полтергейст…
— Даже слабый полтергейст способен причинить немало бед.
— То же можно сказать и про людей! Но почему-то людей не убивают за то, что они теоретически могут быть опасны. А призраков…
— А про призраков никто толком ничего не знает.
— И поэтому их нужно уничтожать?! Что за ограниченность! Нельзя быть таким твердолобым, Каус!
Нет, меня всё-таки ощутимо потряхивало до сих пор. То ли от злости, то ли от шока, то ли от всего вместе. Сложно было сдерживать себя и не повышать голос.
Каус не обиделся, а только хмыкнул невесело.
— Мой однокурсник тоже так говорил. А потом такой, как ты его называешь, слабый полтергейст задушил простынёй его мать. На первом курсе это было, как сейчас помню…
— Ты про Рейтега?! — опешила я.
— Вы знакомы?.. Впрочем, да, он же остался работать в Школе…
— За что его выгнали? — тут же спросила я, не уточняя, где и как познакомилась с сыном жертвы полтергейста. — Он что-то говорил про драку.
— Так и было, — медленно подтвердил Каус. — Его выгнали за драку.
— А из-за чего она произошла?
Парень тяжело вздохнул.
— Это была моя вина, — признался он.
— Так он с тобой дрался?!
Каус не был похож на человека, который вообще когда-нибудь с кем-нибудь дрался. Ему это как-то было… не к лицу, что ли.
— Рейтег всегда был очень несдержанным. — Каус сделал вид, что не заметил моего удивления. — А я не принял этого в расчёт… Ты хорошо его знаешь?
— Не очень. Виделись полтора раза.
— Понимаешь, бывают такие люди, которых любой пустяк приводит в бешенство. Рейтег как раз из таких. Был, по крайней мере. Но думаю, вряд ли он сильно изменился.
В этот момент я прихлопнула наглого комара, впившегося в мою щёку, и жестоко за это поплатилась — от резкого движения рана на шее словно бы расползлась ещё шире. Мы снова остановились, и Каус терпеливо подождал, пока перед моими глазами развеется темнота, и я переведу дыхание.
— Может всё-таки посидим? — спросил он, когда я изъявила готовность идти дальше. — Я дал извозчику такой аванс что он нас будет ждать хоть до завтра. А я вообще думал, что задержусь дольше… — Он вынул свободной рукой из жилетного кармана часы на цепочке. — Ну да, в ближайший час возница про меня даже не вспомнит. Пойдём, отдохнёшь, вон, кажется, вполне удобный камень…
— Нет. — Я раздражённо смахнула со щеки останки убитого комара. — Пошли. Где он нас ждёт, твой извозчик?
— У леса. Мы доехали где-то до середины поля, когда лошади стали брыкаться. Хотя это хорошие лошади — бурсунская порода, они очень устойчивы к влиянию Пустынного Берега…
— Хорошие — мягко сказано, — заметила я. — Они ведь столько денег стоят, эти бурсунцы…
— У нас на конюшне есть парочка. Подарок господина Тормура.
— Странно… — пробормотала я. — Зачем господину Томуру дарить лошадей Центру Аномалий?
Каус ответил не сразу, потом, наконец, признался:
— Честно говоря, он подарил их мне лично. Я оказал ему кое-какую услугу, когда был в Морлио последний раз.
— Странно, что ты не приехал сюда до меня, на таком-то транспорте.
— Сложно было уйти, не вызывая подозрений. Сама понимаешь, я не хотел говорить директору, куда ты пошла. Боюсь, ты лишилась бы работы.
— Спасибо, но мы уже говорили об этом. Я в любом случае не уверена, что долго здесь продержусь. Всё как-то… неправильно…
Я облизнула пересохшие губы. Вроде бы не так давно пила. Надо было фляжку с собой взять… Не догадалась.
— Тогда ты не продержишься нигде, — заметил Каус. — Мир не делится на чёрное и белое, Эстина. Если хочешь дальше состоять в Чёрных Кинжалах, тебе придётся идти на компромиссы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Где-то я уже это слышала. Про чёрное и белое.
— Здесь дело ведь не в том, что какой-то преступник останется на свободе, — попыталась объяснить я. — Речь идёт о людях… Нельзя жить в таких условиях…
— Но эти условия нельзя и поменять. Мы делаем всё возможное. Но если выяснится, что на границе такое творится, доверие к государству исчезнет. Люди поймут, что первыми, кого следует отправить на плаху, должны стать Высшие. И тогда пиши пропало. Порядка не будет никакого, никогда.
— Должен быть способ, — упрямо твердила я.
— Его нет. Пока нет. Я надеюсь, ты когда-нибудь это примешь. И чем скорее это произойдёт, тем лучше.
Я отогнала от себя воспоминание о Вирме — в конце концов, мы ничего не нарушили тогда, и это была мелочь, сущая мелочь! — и покачала головой.
— Я не смогу, Каус… Компромиссы — не для меня. Если так обстоит дело, то паршивый из меня законник… Впрочем, учили-то меня по-другому.
— Всех нас учили по-другому. Студентам такого не говорят. Но чем более законопослушным был человек, тем тоньше он потом чувствует грань, которую ему придётся переступать. И будет делать это с умом. Таким, как ты, сложнее всего. Ломать себя всегда сложно. Но ты тоже научишься, и станет легче.
«Мне не станет», — хотела сказать я, но сил уже не было.
К счастью, мы как раз подходили к опушке, где послушно ждал нанятый Каусом кучер. Две превосходные гнедые лошади щипали короткую траву.
Я забралась в коляску и обхватила себя обеими руками, предварительно опустив закатанные рукава. Сомкнула неожиданно горячие веки, осторожно откинула голову назад.
— Каус… что там с Рейтегом, ты так и не рассказал.
— Тебя надо перевязать, подожди.
— К тварям… — Я качнула головой и в очередной раз поморщилась. — Потом. Лучше воды принеси.
Моего лба коснулась прохладная ладонь.
— М-да… Хорошо, сейчас.
Каус поднял плотный фартук коляски, отгородив меня от мира, а потом я слышала, как он разговаривает с кучером. Где-то рядом гулял ветер, в лесу прятались пустынные сущности, не желая показываться, но следя за нами. Сейчас я ощущала их ещё сильнее, чем когда-либо. Мне казалось, что я сама стала одной из них, что вот-вот душа моя отделится от тела и скользнёт в чёрные кущи, в тени, в немую влажную землю… Так же, как душа той девочки…
— Каус, когда мы поедем?
— Ш-ш… Сейчас поедем. Вот, попей.
Он не обманул. Коляска действительно вскоре тронулась, а потом почти полетела — одна из лучших гроусских пород оправдывала свою репутацию. Я забилась в угол, прижавшись одновременно к спинке сиденья и к жёсткому фартуку, чтобы меньше трясло.
— Расскажи, из-за чего ты подрался с Рейтегом, — не отступала я.
— Зачем тебе?
— Ну пожалуйста!
Каус тихонько усмехнулся.
— Боюсь, если я расскажу, ты во мне разочаруешься.
— Меня сложно разочаровать.
Каус понял, что я не отстану, вздохнул — и принялся рассказывать.
Было лето. Каникулы. Рейтег пригласил однокурсника — единственного, с которым смог подружиться — погостить у него в деревне.
— Ты же жизни не знаешь, — говорил Рейтег. — Торчишь в своём Штатбурте, как фарфоровая вазочка под стеклом, на всём готовеньком… А я тебя рыбачить научу! И в лес за черникой ходить будем!
Каус чернику терпеть не мог, но друга обижать отказом не хотелось. Тем более, Рейтег говорил, что хозяйство у них большое, и что тётке теперь, когда нет матери, приходится делать там всё самой, пока Рейтег учится. Надо же когда-то и отдохнуть бедной женщине! Как с этим самым хозяйством управляться, Каус, потомок старого дворянского рода, понятия не имел: его семье хватало денег, чтобы соблюдать древние традиции и держать при себе слуг. Однако он решил, что ничто не мешает научиться чему-то новому и обзавестись полезным опытом…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})