— Я? — Пума был потрясен. — Как я могу быть отцом ребенка? Мы с тобой еще ничего не сделали…
— Мы все сделали, — разрыдалась Кармен. — Как теперь я вернусь к своему народу? Я теперь не нужна своему жениху. Я пропала, пропала! — И она отчаянно зарыдала.
Пума был сбит с толку: что такое творится с этой испанкой?
Смущенный не меньше нее, он успокаивающе погладил ее руку.
Она еще громче зарыдала.
Пума тихо сидел и ждал, пока Кармен успокоится. Он задумчиво гладил прядь ее белокурых волос, целуя ее. Потом начал гладить ее по голове.
Кармен позволила себя успокоить, и постепенно рыдания прекратились.
— И ты думаешь, что у тебя будет от меня ребенок — после того, что было? — Пума пытался понять ход ее мыслей.
Кармен зарылась головой в меховые одеяла и кивнула, вновь зарыдав.
— Разве твоя мать ничего не рассказывала тебе о том, как получаются дети?
— Моя мать умерла, родив меня. — И Кармен снова зарыдала.
Пума сочувственно помолчал.
— Может быть, у тебя была тетя?
Она покачала головой:
— Никого. У меня никого не было. Сестра Франсиска собиралась рассказать мне…
— Ах, вот что. — Пума, наконец, понял. — Сестра не успела тебе рассказать.
Кармен взглянула на него: ее глаза были красны от слез, но все же она была прекрасна.
— Она никакая мне не сестра. Она — монахиня.
Он, не понимая, смотрел на нее.
— Монахиня в монастыре, где я воспитывалась.
Его непонимание начинало раздражать Кармен.
— Она была монахиня, значит, служила Богу.
— А… я понимаю.
— Отчего ты говоришь по-испански — но ничего не знаешь о монастырях и монахинях?
Пума улыбнулся:
— Наверное, оттого, что в тюрьме, где я выучился испанскому, о них ничего не знали.
— А… — Кармен нечего было на это сказать, и она принялась поправлять прическу. — Ты должен уйти.
Пума опять в недоумении посмотрел на Кармен:
— Я собираюсь лечь спать, — пояснила она. — Ты должен уйти.
— После того, что было между нами? — Не поверил Пума. Теперь-то он был уверен, что она примет его.
— Да, — твердо сказала она. На лице ее еще не просохли слезы. — Особенно после того, что было. И того, что будет.
Пума был совсем озадачен:
— А что такое будет?
— Как же? Наш ребенок.
— Ах, это. Конечно. Я забыл. — Он уже и в самом деле забыл, из-за чего его пленница начала рыдать и стенать.
Он нежно взял ее за руку.
— Нет, не надо, — она отдернула руку, — как раз с этого все началось.
Пума, чтобы не расхохотаться, некоторое время смотрел на одеяла, соображая.
— Я расскажу тебе, как получаются дети.
Он рассказал. Когда он закончил, Кармен в ужасе смотрела на него:
— И ты — ты хотел сделать это со мной?! — Она заикалась в смятении. — Нет! Никогда!
Пума улыбался: она занятна, эта испанка.
— Но так делают все, — просто объяснил он.
Кармен посмотрела ему прямо в глаза:
— А я — не буду.
Пума поднял одну бровь:
— А как же жених?
— Это большая разница! Мы с ним поженимся.
— Почему бы нам с тобой не пожениться? — Голос Пумы был угрожающе спокоен.
— Никогда! — вскричала Кармен. Она решительно скрестила руки на груди и напустила на себя гордый вид.
Кровь бросилась Пуме в голову. Эта женщина, порождение испанской собаки, отказывает ему! Он — уважаемый воин, знаменитый охотник. Женщины-апачи, даже некоторые из испанок, искали его внимания, завлекая игривыми взглядами и ласковыми улыбками; они были счастливы, если он удостаивал их одним взглядом! А эта пленница — эта рабыня! — не желает выходить за него замуж! Это было страшное оскорбление.
Он поднялся:
— У тебя был тяжелый день. — В голосе его была злость. — Я покидаю тебя, чтобы ты отдохнула.
Кармен нерешительно глядела на Пуму. Она чувствовала — что-то произошло. И поняла: он оскорблен.
— Подожди! — крикнула она вслед.
Его рука, взявшись было за полог, опустилась. Он обернулся.
— Да? — В его голосе слышалась оскорбленная гордость.
— Я… я понимаю… мне предложена большая честь стать твоей женой… Но я не могу, потому что у меня уже есть жених…
Ее голос пресекся: ведь это и не было предложением, говоря по чести. Может быть, он обиделся еще больше. Она растерянно потерла лоб. Она не знала, что делать. Но нельзя отпускать его так — злого, оскорбленного. И эти поцелуи… они были так прекрасны…
— Откуда тебе известно мое имя?
— Из каравана. — Видя ее непонимающий взгляд, он пояснил: — Лопес, повар, сказал мне.
— А… — Что же еще сказать? Он снова собирается уйти. — …Я знаю, что тебя зовут Пума. А есть у тебя другое имя?
Он нахмурился:
— Апачи не пользуются своими истинными именами. — Нет, он не скажет ей, что его истинное имя — Грозный Горный Лев.
Кармен с трудом выдерживала на себе его взгляд.
— Пума, — проговорила она. — Спасибо тебе — за мое спасение.
Он кивнул:
— Не за что. — И повернулся, чтобы уйти, но остановился. — Как звучит твое полное испанское имя?
— Донья Кармен Иоланда Диас и Сильвера.
Он явственно слышал гордость в ее голосе. Он наблюдал, как слова слетают с ее губ и думал о том, как сладки, как мягки эти губы…
— Я происхожу из старинной фамилии, из благородного рода. Я родом из Севильи, — гордо проговорила Кармен.
Пума коротко кивнул:
— Понимаю. — Пленники, у которых он выучился языку, часто рассказывали об Испании, о ее богатстве, ее чудесах. Говорили они и о Севилье. Это был город-партнер по торговле с Новым Светом.
Итак, его пленница — из богатой семьи. Статус этой семьи, очевидно, таков, какого Пума никогда и не слышал — и не надеялся узнать. Теперь ему стало ясно: она вне досягаемости для него. Как глупо было с его стороны предлагать ей выйти за него замуж. Она никогда не снизойдет до того, чтобы выйти за странствующего апача, который даже не владеет землей, на которой стоит его дом.
Пума окинул взглядом хижину, на которую возлагал столько надежд. Она вдруг померкла в его глазах. Он метнул взгляд на женщину, сидящую на его постели. Но она сидит на его постели — его, полуиндейца племени хикарилья-апачи! Не на постели какого-нибудь испанского дворянина! Он почти зарычал. Если этому суждено было быть, то пусть так и будет: он оставит ее себе. Он не станет больше предлагать ей выйти за него замуж: она наплюет на его предложение, как она только что сделала. Но он оставит ее себе: ее, с ее «старинным, благородным происхождением». Он улыбнулся жестокой улыбкой.
Кармен, увидев его улыбку, вздрогнула. Она поскорее натянула на плечи меховое одеяло.