Катя медленно, словно после обморока, приходила в себя. Она сама не понимала, что на нее нашло. Какой-то порыв, родившийся в самой глубине ее существа, вдруг заставил причинить Артуру боль. Еще секунду до этого у нее не было абсолютно никаких намерений ссориться с ним и уж тем более обижать столь обласканный ею член, который она так искренне и так неистово полюбила. Но неожиданно внутри нее замкнулись какие-то контакты, долго сдерживаемые чувства, как норовистые кони, внезапно избавившись от обременительной узды сознания, вырвались на свободу из плена упряжи и задвигали ее послушной рукой. Теперь же она смотрела на эту руку с ненавистью и готова была ее чуть ли не отрубить за то, что она только что совершила. Боже мой, что же ей теперь делать?
Она легла на кровать, собирая губами вытекающую соленую влагу из глаз. В первые минуты она надеялась, что Артур успокоится и вернется, она попросит прощения и их вновь опалит огонь страсти, а потом они, обнявшись, уснут. Но время шло, а его все не было. Пора было собираться на завтрак.
Не увидела Катя Артура и в столовой, три женщины грустно сидели за его столом и без всякого энтузиазма набивали свои рты чем-то пресным на вид. У Кати тоже аппетит так и не проклюнулся, она лишь пару раз пронзила трезубцем вилки податливую котлетную плоть, встала и, сопровождаемая сочувствующими взглядами своих хоть и пожилых, но с отменным аппетитом сотрапезников, направилась в номер.
Она еще надеялась, что Артур смилостивится над ней и придет. Она прислушивалась к каждому шороху, который долетал до нее из коридора, но ни к одному из них Артур не имел никакого отношения.
Если в предыдущие дни, когда они были вместе с Артуром, время летело со скоростью реактивного лайнера, то сейчас оно тащилось медленнее самой старой черепахи. Любой рожденный в коридоре шум, как летчика на катапульте из самолета, выбрасывал Катю из кровати, заставлял приникать к двери и долго прислушиваться к незнакомым шагам, пока они не стихали окончательно. Она и не подозревала, что столь сильно привязалась к нему и в какой раз она уже прокляла себя за то, что затеяла этот дурацкий разговор. Артур совершенно прав. Почему он должен решать ее проблемы? Каждый самостоятельно несет свой крест, какой бы высоты и тяжести он бы не был. Она сама выбрала рельсы маршрута своей судьбы, а теперь хочет переложить всю работу по их перекладке на чьи-то плечи. Не получится! И когда Артур откровенно заявил ей об этом, она вспылила, ибо почувствовала его правоту.
Катя не знала, что делать; надежда на то, что Артур одумается и сам явится сюда, с каждой минутой таяла, как мороженое. И вместе с таянием надежды таял и запас ее терпения. Наконец, отчаявшись, она встала и почти побежала к номеру Артура.
Ей пришлось долго отбивать нервную дробь на барабане деревянного дверного косяка, так как слышала, что в номере кто-то издает неясные звуки. Она была уверенна, что их автор — Артур, который знает, что это она, а потому не желает ей открывать. Внезапно дверь распахнулась, но вместо Артура перед Катей появился Павел. Он был явно извлечен из постели, где пребывал либо в состоянии очень глубокого сна либо после не менее глубокого похмелья, так как его лицо было таким мятым, что напоминало рубашку сразу после стирки. Он смотрел на нее непонимающими глазами, словно видел впервые.
— Павел, мне нужен Артур. Вы не знаете, где он? — спросила Катя.
Лицо Павла, словно зеркало, отражало те внутренние героические усилия, которые он предпринимал, дабы понять, о чем или о ком идет речь.
— Артур?
— Да, Артур, вы не знаете, где он?
— А это вы, Катенька, — наконец вернулся из далеких волшебных миров к окружающей его грубой реальности Павел. — Та, что трахается лучше всех. Вы — настоящий талант, вы — бесценный алмаз, украшающий своим блеском ваш пол, вы цветок, выросший на бесплодной почве, — завершил он свой краткий монолог красочным фейерверком изысканных комплиментов.
— Да, это я, — едва сдерживая сильное желание наградить этого алкаша увесистой оплеухой, подтвердила очевидный факт Катя. — Вы мне скажите, где Артур?
— Так его нет, — счастливо улыбаясь, сообщил Павел. — Утром пришел, к нему зашла какая-то деваха — и они укатили. А куда… ей Богу про то не ведаю. — Теперь Павел виновато развел руками. — Наверное, где-нибудь трахаются, — высказал он свое ценное предположение. — Любит он баб, Артур, ох любит, — не то осуждающе, не то одобряюще покачал нечесаной головой с торчащими в разные стороны, как антенны на крыше дома, волосами, мужчина.
Но последняя фраза Павла ее догнала уже в пути, Катя мчалась по коридору как можно подальше прочь от этого мерзкого Павла и от его жалящих, словно пчелиный рой, слов.
В своем пустом номере она бросилась на кровать, заставив подушку, в какой уже раз впитывать сочащую из ее глаз влагу. Теперь к комплекту ее прежних, раздирающих душу своими хищными клювами мучений, добавилась ревность.
Какой же он все-таки негодяй, едва бросил ее, как тут же подцепил другую. А может, он давно уже ждал предлога, чтобы избавиться от нее? Эта последняя мысль, подобно злой собаке, кусала ее так больно, что она в прямом смысле каталась по постели, сопровождая свои перемещения неблагозвучными мелодиями собственного воя.
Так прошел практически весь день. Катя то вскакивала с кровати и мчалась к двери, прислушиваясь, не идет ли Артур, то снова бросалась на постель и зарывалась в подушку, которой только одной и было известно, сколько литров воды скатилось за это непродолжительное время с ресниц женщины. К вечеру Катя ощущала себя настолько измученной, что даже казавшийся бездонным резервуар ее слез, полностью исчерпал свои запасы влаги. А потому она больше не плакала, а лишь молча лежала, неподвижным взглядом уставясь в потолок. Память, словно диапроектор, вставляла в свой невидимый объектив кадр за кадром из их совсем недавнего прошлого. Эта пленка, где были запечатлены их страстные объятия, проходя перед ее мысленным взором, делала Катю еще более несчастной и одинокой. Вдобавок ее стало посещать желание, сначала робко, но по мере того, как продолжался этот странный эротический киносеанс, все настойчивее и настойчивее. Теперь она была готова принять его любого, даже если он явится к ней прямо из объятий другой женщины. Ей уже все равно, лишь бы он пришел, а она больше никогда не станет его ни в чем упрекать. Он такой, какой есть, и это, между прочим, замечательно, что он именно такой. Потому что другого, столь необычного человека она может больше и не встретит. Могла бы от скуки отдастся, скажем, Валерию Ивановичу — чтобы тогда было бы? Она бы так ничего не узнала, ничего бы не поняла, ничего не испытала, просто несколько раз механически соединилась с человеком, который ей столь же безразличен и чужд, как камень на дороге. Мало ли у нее было таких слияний с Петром, и, если бы не встреча с Артуром, она бы так и умерла, не узнав по-настоящему, что такое настоящая близость, подлинная страсть и истинное наслаждение. А теперь после того, как она услышала песнь своего тела, после того, как поняла, сколько разных мелодий оно способна исполнять, на скольких самых разнообразных инструментах умеет играть, она стала совсем другим человеком. И все это благодаря Артуру. И вместо того, чтобы быть ему безмерно благодарной за то, что он подарил ей такие замечательные открытия, она без конца терроризирует его своими нападками, претензиями, предрассудками. И ничего удивительного, что, в конце концов, он не выдержал этой бомбардировки и сбежал от нее. Нашел женщину, которая прежде чем отдастся, не выставляет целый список условий, а просто радуется, что рядом с ней такой великолепный, необыкновенный, любвеобильный и искусный в сексе любовник.