в большей степени сельскохозяйственной страной, чем, например, Франция. Ее города были меньше, им никогда не удавалось добиться полной самостоятельности, и они никогда так резко не противопоставляли себя феодальным землевладельцам или крестьянству. Но сельская Англия была более развита, ее крестьяне подвергались меньшей эксплуатации. И именно эта равномерность развития, эта относительная слабость специфически городского и отчасти феодального производства промышленных товаров облегчила и ускорила развитие капиталистической текстильной промышленности, которая была неизбежна при достижении определенного технического уровня.
Текстильная промышленность поначалу развивалась на Юго-Западе и в Восточной Англии, вокруг Нориджа в городах и селах долины Стор, где высокие готические церкви и дома с большим количеством окон, принадлежавшие богатым суконщикам, свидетельствуют о необычайном и давно оставшемся в прошлом процветании. Восточная Англия всегда находилась в особом отношении с Фландрией, расположенной прямо против нее по другую сторону Ла-Манша. В то время как в других частях Англии начался усиленный экспорт шерсти, в Восточной Англии он был незначительным. Вместо шерсти Восточная Англия отправляла на кораблях зерно, чтобы кормить промышленное население Гента и Брюгге.
Сельское хозяйство Восточной Англии носило смешанный характер: овцеводством в ней занимались не за счет сокращения посевной площади, а большие пространства земли здесь не отводили под пастбища для овец, как это делали в других районах, в которых экспортировалась шерсть. Местная шерсть была низкого качества, та, что производилась в Суффолке, значилась последней в списке из 44 сортов шерсти, составленном в 1454 г., и оценивалась всего в 52 шиллинга за мешок, тогда как лучшая херефордская шерсть стоила 260 шиллингов. Норфолкскую шерсть даже не сочли нужным внести в этот список. Поскольку эта шерсть была не того качества, чтобы ее можно было сбыть за границей, из нее на месте изготавливали грубые ткани еще с давних времен. Вероятно, по той причине, что она не предназначалась для экспорта и не требовалась в больших количествах, здесь меньше, чем в других местах, стремились улучшить породу овец.
Географическое положение Восточной Англии вызывало у фламандских ремесленников стремление селиться здесь, и, как мы уже видели, такие поселения начали появляться сразу же после нормандского завоевания. Постепенно переселенцы обучили местное население своим более передовым методам, и к началу XV в. в суконной промышленности произошли значительные улучшения в разнообразии и качестве новых сортов сукна. Малоизвестные теперь деревни, такие, например, как Керси и Уорстед, дали названия сукнам (каразея и камвольная шерсть), которые стали известны по всей стране и даже начали конкурировать с фламандскими сукнами на европейском рынке.
Поначалу экспортировались главным образом некрашеные сукна, которые отправляли во Фландрию для ворсования и окраски, причем большая часть прибыли оставалась в руках фламандцев. Поговорка, что они покупают лисьи шкуры у англичан за грот (4 пенса), а продают им хвост за гульден, оставалась почти справедливой, как и в те дни, когда экспортировалась необработанная шерсть. Вначале эта торговля велась купцами Ганзы, вытесненными с экспортного рынка шерсти штапельной (стапельной) торговлей, но сумевшими заполучить в свои руки новый вид экспорта. Точно так же, как штапельные купцы, которые смогли бросить вызов итальянцам и победить их в XIV в., так и лондонская компания, известная под названием Merchant Adventure, вырвала экспорт сукна из рук купцов Ганзы в XV в. Организовав «факторию» в Антверпене в 1407 г., эти купцы процветали, несмотря на враждебное отношение к ним как со стороны фламандских городов, занятых изготовлением сукна, так и издавна завоевавших себе положение штапельных торговцев, которые по-прежнему располагались в Кале.
Среди прочих преимуществ у них имелся свободный и бесперебойный доступ к сырью, которое они могли покупать дешевле, чем фламандцы, которым приходилось платить большие пошлины. Когда в 1434 г. фламандцы запретили импорт английского сукна, ответное запрещение экспорта шерсти было гораздо более разрушительным для них. После того как при Генрихе VII в 1496 г. были восстановлены нормальные торговые отношения благодаря подписанию торгового договора, известного как Intercourse Magnus, промышленность Фландрии продолжала идти на спад. Во времена Тюдоров испанское вторжение в Нидерланды и последовавшие вслед за этим ожесточенные войны довершили этот процесс и вызвали новый поток поселенцев-ремесленников в Англию. Голландия, добившаяся независимости, являлась наименее индустриализованной частью Нидерландов и в XVI в. стала скорее торговым, чем промышленным конкурентом.
Это двухстороннее развитие иллюстрируется цифрами, свидетельствующими об уменьшении экспорта шерсти наряду с увеличением экспорта сукна. В 1354 г. экспорт сукна оценивался менее чем в 5 тысяч кусков, в 1509-м – в 80 тысяч и в 1547-м – в 120 тысяч кусков. С другой стороны, пошлины на экспортирующуюся шерсть, которые в среднем составляли 68 тысяч фунтов стерлингов во времена правления Эдуарда III, снизились до 12 тысяч фунтов стерлингов в 1448 г. Такое увеличение экспорта сукна не могло происходить беспрерывно. В XIV в. и в начале XV в. экспорт быстро увеличивался, затем война и нестабильное политическое положение привели к сокращению экспортных рынков и даже к их полному упадку, и только в конце XV в. рост экспорта снова возобновился. Этот промежуточный период упадка послужил одной из главных причин роста ограничений и монополии в области экспортной торговли сукном, так как главенствующая группа торговцев попыталась компенсировать свои потери от сокращения рынков за счет получения более высокой прибыли с тех, что еще были открыты.
Но первостепенное значение имело то обстоятельство, что суконная промышленность почти с самого начала развивалась на капиталистической основе. Поскольку сукно производилось в больших количествах для экспортного рынка, мелкие независимые ткачи неизбежно подпадали под влияние купцов, которые единолично располагали ресурсами и знаниями, необходимыми для выхода на этот рынок. Производители шерсти также давно привыкли продавать шерсть большими партиями. Разделение труда и большое количество процессов, требующихся для изготовления сукна из шерсти, делали почти невозможной организацию промышленности на основе гильдий. Гильдии Нориджа, по всей видимости, настойчиво пытались подчинить своей власти ткачей окружных деревень, но не добились успеха.
Суконщики, как стали называть капиталистов, занимающихся суконным бизнесом, начали с того, что стали продавать пряжу ткачам и покупать у них уже готовое сукно. Вскоре суконщики контролировали уже все процессы. Они покупали шерсть, раздавали ее прядильщикам, в основном женщинам и детям, работавшим у себя на дому, снова забирали ее у них, вручали ткачам, красильщикам, валяльщикам и ворсовщикам, оплачивая за каждый этап по фиксированной цене вместо продажи и повторной покупки на каждом этапе процесса выработки. Устав 1465 г. отображает подробную картину всего процесса и сетования на махинации ткачей, указывавших неверный вес. Этот устав примечателен также как первый закон (Truck Act – закон в отношении методов выплаты заработной платы), предусматривающий, чтобы заработная плата выплачивалась «настоящими и имеющими законное хождение деньгами», а не «булавками, кушаками и