Судить, знаете, не так трудно… Самое тяжелое — это приведение приговоров в исполнение. Скажу вам правду, я уже год работаю председателем Чрезвычайной комиссии, а ни разу не присутствовал при расстреле. Боюсь, что попаду в сумасшедший дом. А вот заместитель мой, Заборенко, тот обязательно присутствует при расстрелах. По требованию инструкции. Исполнителем у нас комендант, матрос Гуров, он недавно юбилей справлял — три тысячи человек уже расстрелял. Говорит, что дойдет до пяти тысяч и бросит. Но только и он уж сдавать стал. Приходится его напаивать каждый раз. Недавно с пьяных глаз хотел Заборенко застрелить. Еле вырвали.
Каждую субботу вечером у нас тут во дворе настоящий ад. Осужденных сажают в подвал вон в том флигеле, у забора (он показал в окно), и оттуда водят через двор к погребу, где расстреливают. Крики, как на бойне. Заборенко хотел вставлять кляп в рот, чтобы не кричали, но я запретил».[346]
Советско-польская война 1920 г. привела к тому, что Особотделы должны были больше действовать в прифронтовой полосе путем борьбы с разведкою и диверсантами противника, вследствие чего репрессивная сторона их деятельности временно отошла на второй план. В какой-то момент казалось, что сфера их работы вообще будет перемещена на Запад, на оккупированные Красной Армией европейские территории. На повестку дня был выдвинут лозунг: «На Западе решаются судьбы Мировой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад! К решительным битвам, к громозвучным победам!».[347] Ленин, выступая в петроградском «Народном доме», кричал: «Победа обеспечена за нами в мировом масштабе… Мы скоро увидим рождение всемирной федеративной советской республики».[348]
Однако трудящееся человечество вовсе не горело желанием встречать с распростертыми объятиями Манцева, Евдокимова и их подручных. В августе 1920 г. польские войска задали под Варшавой хорошую трепку красноармейским частям, остановив тем самым «мировой пожар». В Москве решено было перенести основной удар на юг, против белогвардейских войск Врангеля, окопавшихся в Крыму. С этой целью большевики 30 сентября в третий раз заключили союз с повстанческой армией Нестора Махно (так называемое Харьковское соглашение), посулив анархистам полную амнистию и дальнейшее участие в политической жизни. П. 2 I (политического) раздела Харьковского соглашения гарантировал анархистам свободу печати, п. 3 — право участия в выборах в Советы и т. п.[349] Наркомвоенмор Троцкий 10 октября опубликовал насквозь лживую статью, в которой уверял, будто союз с анархистами отныне является постоянным и не будет нарушаться.[350] Раненый Махно передал командование Повстанческой армией Семену Каретнику — убийце атамана Григорьева; Каретник, перейдя вброд Сиваш, с помощью анархистского Пулеметного полка Фомы Кожина в составе 250 пулеметных тачанок сумел рассеять конницу белогвардейцев, после чего махновская кавалерия под командованием Марченко ударила в тыл позициям белых близ Турецкого вала, дав тем самым возможность Южному фронту Фрунзе фронтальным ударом прорвать оборонительные позиции белых. Сразу же после этого Фрунзе получил телеграмму Ленина: «Всех анархистов арестовать, обвинив их в контрреволюционных преступлениях!» Расправа готовилась заранее: еще перед штурмом Сиваша Фрунзе поставил в тылу махновцев Латышскую стрелковую дивизию, которая считалась в Красной Армии наиболее надежной из всех карательных частей. 26 ноября Каретник, его помощники и штаб (всего около сорока человек) были приглашены для участия в военном совещании и предательски убиты близ Симферополя по тому же в точности сценарию, по которому сам Каретник полутора годами раньше расправился со штабом Григорьева. Повстанческую армию Фрунзе приказал окружить и уничтожить: «Всех пеших и конных махновцев расстреливать на месте пленения». Лишь немногим более двухсот анархистов во главе с израненным Марченко сумели пробиться к Махно, причем Марченко сказал ему: «Батько, теперь ты знаешь, что такое большевики!».[351] Боевые действия махновцев против Врангеля официальная советская историография приписала было 6-й армии Августа Корка, но чуть позже сам Корк объявлен «врагом народа», поэтому в советской исторической версии врангелевский фронт прорывали какие-то безымянные тачанки с пулеметами.
К союзу с «зелеными» большевики никогда более не вернутся, разве что под их видом устроят террористические набеги на территорию сопредельных государств. В те ноябрьские дни Ленин телеграфировал, к примеру, заместителю Троцкого Склянскому:
«… Принять военные меры, т. е. постараться наказать Латв. и Эст. военным образом (напр., «на плечах» Балаховича перейти где-либо границу хоть на 1 версту и повесить там 100–1000 чиновников и богачей)… прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалим) пройдем 10–20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100 000 р. за повешенного».[352]
Чтобы ускорить победу над армией генерала Врангеля, Фрунзе с помощью радиовещания обещал всем добровольно сдавшимся белогвардейцам полную амнистию и даже «возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы».[353] Многие положились на честное слово коммуниста — главным образом, конечно, от безысходности, ведь вырваться из Крыма было практически невозможно — 16 ноября Дзержинский дал Манцеву шифротелеграмму за № 514 с: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец. Поступайте с ними согласно данным Вам мною в Москве инструкциям. Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто из населения…».[354]
Началась чудовищная бойня. Для руководства ею Манцев направил к месту событий Крымскую ударную группу во главе с Евдокимовым. Люди Евдокимова истребляли не только сдавшихся в плен белогвардейцев и явившихся для регистрации отставных офицеров, но и множество «буржуев» и просто попавшихся под руку. Следует отметить, что убежденные противники большевистского режима покинули Крым с уходившими морем остатками войск Врангеля. Большевики срывали зло на политически нейтральных людях и даже «сочувствующих» советской власти. Официальное число жертв крымского террора большевиков варьируется от 56 тысяч до 300 тысяч человек (последнюю цифру привел В. И. Ленин).[355] Людей вешали на деревьях, рубили на куски, топили в море. Женщин перед расстрелом гоняли нагайками, а некоторых расстреливали вместе с младенцами. Убивали врачей, медсестер, учителей, крестьян. В одном только Севастополе расстреляли пятьсот портовых рабочих. За нехваткою столбов и деревьев людей вешали на городских памятниках. Особую волну террора вызвало преследование «зеленых» (анархистов). Уничтожались не только сами анархисты, но и местные жители, предоставлявшие им кров или еду, «за связь с зелеными» расстреляли даже группу 15–16-летних гимназисток; перед казнью этих девушек заставили вычистить общественные уборные, не дав никаких тряпок, чтобы они мыли загаженные полы голыми руками.[356] Лично Евдокимов руководил уничтожением 12 тысяч человек,[357] и за это он награжден орденом Красного Знамени. Манцев безумно гордился собою и в день третьей годовщины органов ВЧК — НКВД в письме к Дзержинскому хвалился: «Теперь, после Крыма, вероятно, и я получу прозвище «кровавого». Ну, что ж делать».[358]
После этого Евдокимов становится начальником Секретно-оперативной части и, по совместительству, Особого отдела Всеукраинской ЧК. Это означало, что отныне ему подчинены все Особые отделы на Украине. Вскоре он же становится полномочным представителем ГПУ на Правобережной Украине, возглавив шесть губернских полпредств ГПУ. Теперь его основная задача — борьба с украинским повстанческим движением. Большевики откровенно называли себя оккупантами даже в своей собственной стране. Главный советский военный теоретик той эпохи М. Н. Тухачевский, будущий маршал, рассуждал об этом так: «В районах прочно укоренившегося восстания приходится вести не бои и операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться прочной оккупацией восставшего района, насадить в нем разрушенные органы советской власти… Словом, борьбу приходится вести, в основном, не с бандами, а со всем местным населением… В общем, выполняя задачу искоренения, необходимо, прежде всего, захватить и уничтожить органы местной самоопределившейся крестьянской власти, обычно руководимые социал-предательскими партиями. Эта работа по уничтожению повстанческой власти должна сопровождаться насаждением органов советской власти».[359]