class="p1">— Много болтающих идиотов разгуливает по кампусу. Это не твоя вина.
Да, но…
— Чем занимаешься? — выпаливаю я, несмотря на то, что очевидно, что она ничем не занята, просто возится со своим мобильным.
— Эм, на самом деле ничем особенным, просто смотрю Instagram. Мне нужно в душ. — Она поднимает руку и нюхает свои подмышки, я видел, как это делают парни, но никогда девушки.
Должно быть, я выгляжу потрясенным, потому что она начинает хихикать.
— Ты бы видел свое лицо. О боже, это так весело. — Снова смех. — Прости, это было невежливо, но я не могла удержаться.
Я усмехаюсь.
— Я никого не осуждаю за нарушения этикета — просто ничего не могу поделать с тем фактом, что в меня с детства вбивали правила поведения. — Это прозвучало так чертовски пафосно. — Попробуй оказаться в раздевалке команды по регби, в окружении неандертальцев. То, что ты нюхаешь свои подмышки, ничто по сравнению с тем, что я смотрю, как парни ходят голышом и регулярно чешут свои хозяйства.
Не было ли сказанное мной пересечением границ?
Я пытаюсь относиться к ней как к леди, но в то же время и как к моей соседке по дому, и эта грань сбивает с толку. Она не одна из парней, но у нас также нет романтических отношений, так что мне ненужно производить на нее впечатление.
Но.
Я хочу.
Будь я проклят, если не хочу этого.
— Ты голодна? У меня в холодильнике со вчерашнего дня есть курица-гриль, она все еще вкусная.
Джорджи откидывается назад, опираясь на кровать.
— Звучит неплохо. Думаю, что приму душ перед едой, а потом спущусь вниз. — Она смотрит на меня с пола. — Хочешь посмотреть фильм или еще что-нибудь?
— Да, с удовольствием.
Она тычет в свой мобильный кончиком пальца.
— Уже почти семь… Давай встретимся на диване через сорок пять минут?
— Круто.
Круто?
Мне нужно вернуться в Британию — я теряю единственное преимущество, которое у меня есть перед этими американскими парнями: класс.
На Джорджии нет ничего откровенного, когда она спускается вниз; на самом деле, на ней, по сути, надето что-то вроде одежды для сна.
Мешковатая.
Свободная.
Даже изношенная и потрепанная.
Ладно, может быть, мешковатость и потрепанность — это немного немилосердно, но дело в том, что она не пытается произвести на меня впечатление или соблазнить, надевая сексуальный или откровенный наряд.
Хотя она действительно выглядит мило.
Очень мило.
Серые университетские спортивные штаны. Красная футболка команды по легкой атлетике из ее старой школы. Босые ноги.
Волосы собраны на макушке в небрежный пучок.
Я хлопочу на диване, разворачивая одеяло, все время принюхиваясь к воздуху в поисках следов геля для душа и спрея для тела.
Она все еще мокрая.
Я имею в виду, что у нее мокрые волосы.
Когда Джорджия садится по другую сторону дивана, я бросаю ей пульт и говорю, что она может выбрать, что мы будем смотреть. Мы смотрели то, что я хотел в субботу, в вечер, когда она переехала, единственный раз, когда мы смотрели телевизор вместе.
Джорджия поднимает пульт, направляя его на телевизор, прикусывая нижнюю губу.
— Не уверена, что хотела бы посмотреть. Как насчет триллера? Подожди, нет — это может вызвать у меня кошмары.
Она продолжает, листая меню обычных каналов. Переходит к кабельному, затем к учетным записям подписки.
Останавливается на фильме, который только что вышел, все еще подстраховываясь, не желая выбирать что-то провальное, что-то, что я возненавижу и потеряю интерес.
Что я и сделаю, если это отстойно.
Мы устраиваемся, внизу выключен весь свет, кроме того, что над плитой, и комната становится похожа на маленький кинотеатр.
Я закидываю ноги на пуфик.
Она кладет ноги на пуфик.
У меня есть одеяло. У нее есть одеяло.
Все это очень уютно и так платонически.
Фильм, который она выбрала, неплох, но если честно, то я почти не обращаю внимания. Думаю о регби и матче, который мы только что проиграли, о том, как дерьмово я играл — что на меня совсем не похоже, — о звонке отца по поводу Джека и о том, как у него дела в офисе.
Мои родители ворчат на меня по поводу того, когда я вернусь домой, подталкивают меня сесть на самолет, как только закончится выпускной, и начать ту жизнь, для которой я был воспитан.
С каждым днем, приближающим нас к выпускному, давление нарастает.
В основном от мамы.
Папе тоже небезразлично, но он с головой погружен в слишком много общественных мероприятий и работы, чтобы надирать мне задницу по этому поводу, как это делает она.
Не так уж много можно сделать из старой доброй Англии; это не значит, что они прыгнут в самолет, чтобы помочь мне упаковать мое барахло. Если они собираются затащить меня домой сразу после окончания семестра, им придется для этого немного потрудиться.
Не так-то просто игнорировать Джорджию, сидящую там и выглядящую весьма мило в своих попытках замаскироваться. На ней даже лифчик, что не ускользнуло от моего внимания.
Кто носит лифчик, когда они дома в пижаме?
Не то чтобы я что-то знал о женщинах и их ночных привычках, но разве нижнее белье не неудобно? Разве женщины обычно не срывают их, как только входят в парадную дверь?
Так что, возможно, это признак того, что Джорджия не так невосприимчива ко мне, как я думал. Или, может быть, она просто не хочет, чтобы я пялился на ее сиськи, потому что, скорее всего, в какой-то момент ее соски затвердеют, потому что в этой комнате холодно, и я смогу увидеть их через тонкий материал футболки, а это было бы неловко.
Я не мог бы перестать смотреть — в конце концов, я всего лишь мужчина, и прошло чертовски много времени с тех пор, как занимался сексом.
Соски.
Сиськи.
Дерьмо. От этих мыслей неловко ерзаю, член шевелится в моих спортивных штанах, и клянусь, что обычно я не такой извращенец.
Хм. Я извращенец, или просто борюсь с влечением, которого, как я думал, у меня не было?
Черт.
Я запал на свою соседку по комнате? Она не пробыла здесь даже проклятой недели!
Этого не может быть на самом деле.
Мои щеки покрываются румянцем, чего не было с тех пор, как один из учителей в школе-интернате застукал меня за мастурбацией в моей комнате в общежитии, когда я должен был быть снаружи на обычной пожарной тренировке.
Это было ужасно неудобно для нас обоих.
Почти