его эминенции[284] – кардиналу и что вследствие того его эминенция соизволит даровать нам чудо св. Дженаро…
(Смех.) Шуты!.. Трижды шуты!.. Народ хочет религии, а не поповских обманов! Возьмите же совесть, господа, и не уверяйте нас, что Бог творит чудеса по вашей команде!»
19 сентября вечером Гавацци действительно проповедовал, опять на том же месте, и очень хвалил св. Дженаро, даже назвал его «galantuomo», за то, что он пунктуально совершил свое обычное чудо… Затем он делал очерк борьбы за свободу в Италии, увещевал продолжать ее неутомимо, восставал опять против дурных священников, против церковных судов и тюрем, установленных в Неаполе вследствие конкордата, и возбуждал к учреждению в Неаполе домов призрения и детских приютов.
Затем еще несколько раз проповедовал он: против иезуитов, когда было решено их изгнание, в пользу присоединения, перед самым вотированьем и пр[285]. Каждый раз он был принимаем с восторгом, и каждый раз темы его проповедей были жизненны и близки к положению народа и сопровождались более или менее ощутительными практическими последствиями.
* * *
Отец Гавацци был поставлен в совершенно исключительное положение в своей проповеднической деятельности в Неаполе, часть которой мы сообщили читателям. Его нелепо было бы ставить общим образцом для других католических проповедников. Но, с другой стороны, нельзя не согласиться с справедливостью упреков, которые он делает неаполитанскому духовенству. Оно действительно унижало себя и вооружало против себя общее мнение – тем, что не хотело понять новое движение и принять в нем участие. Духовенство в Южной Италии – в неаполитанских и римских владениях – вообще отличается невежеством и самыми порочными наклонностями. Вследствие безбрачия редкий из духовенства не замешивается здесь в какой-нибудь женской скандальной истории… и даже не только в женской… Кроме того, их всех, а некоторые монашеские ордена в особенности, обвиняют в страшной жадности к деньгам; белое же духовенство подвергается повсеместно упреку в сластолюбии и чрезмерной прожорливости… Анекдоты о кардиналах, монахах, кюре, отцах духовных (padre confessore) неисчислимы по всей Италии; самые резкие применения, самые обидные остроты и пословицы про них приходится слышать на каждом шагу. Трудно поверить, чтобы народ столь суеверный, так боящийся своего духовенства, в то же время так издевался над ним. И однако же духовные в Италии сумели довести себя до этого. В Риме их ненавидят, но, конечно, боятся, потому что они вместе с тем и властители страны. В Неаполе тоже боялись, потому что духовенство всегда пользовалось покровительством Бурбонов и нередко, как утверждают, помогало полиции в ее розысках, выдавая тайну исповеди. Следовательно, и здесь духовенство было в некотором роде властию, начальством, могло погрозить тюрьмою и исполнить угрозу, могло и открыть путь к почестям. Но любви народной оно не успело заслужить чрез это и еще более потеряло в общем мнении в последнее время владычества Бурбонов: оно не поняло своего положения и не перевернулось вовремя…
Либеральное направление в Неаполе невидимо возрастало и усиливалось задолго до прихода Гарибальди. Но правительство Франческо не хотело придавать ему решительного значения и полагало, что можно порешить с ним несколькими арестами и казнями. Эту уверенность вполне разделяло и духовенство неаполитанское. Не ожидая торжества новых идей, оно продолжало льнуть к бурбонскому правительству и выказывать ему свое усердие. Правда, что с Бурбонами связывало клир единство начал и стремлений, а противники Бурбонов были уже по самому существу дела врагами и духовенства, в особенности монашеских орденов. Но всё же, вероятно, все эти кардиналы и аббаты оказали бы менее усердия, если бы предвидели решительное падение Бурбонов: тогда бы они, вероятно, не занимались слишком политикой, как говорит Гавацци. А то теперь они, верные своим покровителям, принялись за самую непопулярную проповедь. Прежде их проповеди просто были бесплодны и мертвы: толковали о святости католической церкви в отвлечении, о духовном совершенстве, достижимом для одних избранных, о догмате иммакулатного зачатия[286], и пр. т. п. Но теперь принялись наполнять свои беседы намеками и прямыми выходками против итальянского движения, Гарибальди, Виктора-Эммануила и пр. Само собою разумеется, что это был плохой расчет: заказные увещания ни на кого не действовали, а только разве раздражали умы против проповедников. Тут-то особенно они в общем мнении и наложили на себя то позорное пятно, которое смыть истинным патриотизмом убеждает их Гавацци.
Против Гавацци сильно восставали клерикальные газеты, не говоря о запрещениях и преследованиях со стороны римского двора. Проповедническую деятельность отца Гавацци честили именем анархического агитаторства, признавали ее противною не только христианству, но и всякой религии. Из довольно полного очерка проповедей его, сделанного нами, видно, до какой степени справедливы эти обвинения. Правда, Гавацци отличается от истых проповедников католической церкви в содержании своих бесед с народом: он резко нападает на бурбонское правительство, нападает на раболепство и эгоизм духовенства, на монастырское воспитание девиц, даже на светскую власть папы; он смеется над мнимым чудом крови св. Дженаро, восхваляет отлученного от церкви Гарибальди и его волонтеров и т. д…. Но если взять христианство в истинном его смысле, без тех прибавок и искажений, которым оно подверглось в римско-католической церкви, – то едва ли Гавацци будет к нему не ближе, чем кардиналы и аббаты, как относительно догматов, так и в самом духе всего учения. Гавацци, например, не признает обязательным безбрачия духовенства; на обвинения, что он женат, он отвечал публично в одной беседе с народом: «Я бы не счел этого грехом и не побоялся бы сказать, если бы это была правда; но я не женат, потому что у меня одна любовь, одна жена – это Италия». Мы знаем, что в этом вопросе он правее римского двора. Тоже и в отношении к вопросу о светской власти папы. Но главное – то, что по самому духу своей проповеди он гораздо ближе к смыслу Евангелия, нежели римский двор и его клевреты. В стремлениях к расширению своей светской власти римское духовенство вошло в тесные обязательства с правительствами и теперь поставлено в такое положение, что должно употреблять все свои силы – не на пользу народа, а против него, во всех тех случаях, где является столкновение интересов народа с правительственными. А это было и бывает в католических землях очень нередко. В Неаполе, например, народ был угнетаем, подвергался беспрестанно самым жестоким несправедливостям, страдал под тяжестью произвола и подкупности чиновников, жадности землевладельцев и свирепой подозрительности полиции.
Дело духовенства было, разумеется, по закону Христову – защитить угнетенных, сказать слово правды за правого, обличить обидчика; но об этом духовенство и не