и сцепились.
— Довольно, — кричит он, — с нас русского гнета! Хватит, пограбили страну!
А я ему:
— Ах ты, молокосос, в моем доме слышать такого не желаю! А не то, как муху, прихлопну!
Слово за слово. Не вступись старуха, прибил бы я его…
— Или он тебя, — спокойно вставил Камараш.
— Осел ты, как и все сварщики… Одним словом, уже самые первые требования были контрреволюционными.
— Однако вы, товарищ Брукнер, — возразил Кальман, — сами сказали, что некоторые требования тогда показались вам справедливыми!
— Я и сейчас считаю их справедливыми. Не о том речь. Да только, как вы думаете, что здесь начнется, если русские войска уйдут из Венгрии?
— Напрасно вы, товарищи, слова на ветер бросаете, — неожиданно сделал заключение Камараш. — Коли товарищ философ, ученый человек, не понимает, что вокруг творится, то вряд ли помогут ему наши лекции. Переубедить его нам все равно не удастся, потому что…
— Перестань, Камараш, — перебил его Коцо.
— То есть как это перестань? Вот потому-то и взялся народ за оружие, что вы, партийные секретари, всегда зажимали рот простым сварщикам… Лучше сам помолчи! Угодно тебе или нет, а я свое мнение выскажу! На чем я остановился?
На лицах у слушателей уже появились улыбки.
— Давай, давай! — поддержали они.
— Давай-давай, а сами сбиваете меня все время. Да, значит так. Специалисты — народ ученый. Они завсегда к таким вот, вроде меня, сварщикам, относятся с недоверием. На прошлой неделе получаю я один инструмент. Умники так его изготовили, что работать им нельзя. «Ого, Камараш, — говорю я себе, — пошевели мозгами, и тебе привалит счастье». Смекнул я, что, если в этом инструменте кое-что подправить, тысячи форинтов можно заколачивать. Но только вы ведь знаете, какой я скромный насчет этого человек. Дармовых денег не люблю. Поспорил, поспорил я сам и решил: «Скажу технику!» Немного погодя приходит он, а с ним еще один специалист. Я им и говорю:
— Товарищи, плох инструмент-то.
— А что такое? — спрашивают.
— Нельзя в таком виде применять! Берусь доработать конструкцию… После этого производительность труда повысится на шестьсот процентов. Это даст мне лишних четыре тысячи форинтов в месяц. Только я не хочу так. Лучше вы сделайте сами…
И слушать не пожелали! За плечами у них, видите ли, университет, а практики никакой. Словом, не поверили. Ушли. Ничего не поделаешь, пришлось мне отнести домой в следующую получку пять с половиной тысяч форинтов… Так же вот и с этим нашим философом и с его ученостью. Это не только его грех. А говорю я все к тому, что дискуссию пора кончать. На десять минут уж опоздали со сменой постов. Нехорошо за чужой счет агитацию разводить, — упрекнул он и, не дожидаясь ответа, взял винтовку и направился к выходу.
В дверях он на миг задержался.
— Вы бы меня, товарищ парторг, с этим Фомой неверным на один пост назначили, — кивнул он на философа.
— Согласны, товарищ?
— Согласен, — негромко отозвался Доктор.
— Тогда пошли, — позвал Камараш и шагнул через порог.
Аладар Кальман понуро побрел за ним.
За те несколько часов, что им пришлось провести вместе, Кальман успел полюбить Камараша. За что — он и сам не мог бы объяснить. Просто ему было очень хорошо в обществе этого электросварщика. В их задачу входило наблюдать со своего поста за улицей, с каждой минутой становившейся все оживленнее. Туман уже рассеялся, но дождь продолжал моросить. По улице двигались грузовики, спешили куда-то люди.
«Странный народ мы, будапештцы, — думал Кальман. — Прошло всего несколько дней, а мы уже свыклись с фронтовой обстановкой. Живем так, будто сейчас сорок третий, сорок четвертый или сорок пятый год, когда я только что вернулся с фронта».
Камараш занялся решением кроссворда. Он разыскал его в старом, времен минувшей войны, номере «Театрального журнала», завалявшегося в ящике одного из письменных столов.
— Черт возьми! — бормотал он сквозь зубы и нетерпеливо грыз карандаш. — Сорок один по горизонтали… бог солнца в Египте… Послушай, друг Кальман, как звали бога солнца в Египте из двух букв?
— Ра.
— Чего?
— Ра, говорю. Так его звали: Ра. У египтян было много богов и самый главный — Ра, — пояснил философ.
Камараш посмотрел на Кальмана, положил на стол карандаш и серьезно сказал:
— Богато жили… С нас, например, и одного было достаточно. Вот, наверно, грызня шла между богами-то!
— Вы все шутите, дядя Фери!
— Да нет. Просто там, где много начальства, всегда грызня. Запомни это, приятель! Только сварщики не грызутся друг с другом. Во-первых, нас мало, а во-вторых, в нашем ремесле карьеры не сделаешь. А насчет египтян… Хотелось бы мне как-нибудь съездить туда на пирамиды поглядеть…
— Там сейчас тоже не сладко. И у них горе.
— Знаешь» друг, — голос Камараша звучал резко, осуждающе, — слушал я вчера вечером «Свободную Европу». Ну и врут же они! А люди, что бараны, — верят! Про Египет — ни слова!
— Оно и понятно, — отозвался Кальман.
Наступило длительное молчание. Камараш листал журнал.
— А знаешь, — снова заговорил он, — скажу я тебе одну вещь… Возьмем к примеру этот журнал. Очень интересно вот так перелистать — много всяких мыслей в голову приходит. Я терпеть не могу болтовню на наших семинарах. Придет какой-нибудь партийный бюрократ и начинает с тобой, как с первоклассником, разговаривать. А взгляни на этот вот журнальчик! Ни одного рабочего а нем не найдешь. — Камараш снова начал листать журнал. — Вот: «Письмо из «Купальни блаженства», — показал он философу одну статью и иллюстрации к ней: «Посещение госпожой Хорти горячих источников Хевиза». Или вот: «Госпожа герцогиня Фештетич», «Герцог Одес… к… л…» — он никак не мог выговорить трудную фамилию.
— Одескальчи, — пришел ему на помощь Кальман.
— Не сразу и прочтешь. А вот еще одно имечко — Шаму… ма… Попробуй выговори!
— Графиня Ирма Шамаро, — прочел Кальман.
— Видишь, на каких «венгров» приходилось нам спину гнуть. Даже имени их никак не выговорить! Или здесь посмотри: девицы купаются, хохочут. Рядом здоровенный парень. Дьявол бы забрал всех этих гульденов да рихтеров! Так регочут, того и гляди животы надорвут!
— А вот журнал лета сорок второго года, — продолжал он, взглянув на первую страницу. — Почему эти вот молодчики не были в сорок втором году вместе со мной в окопах на Дону? Почему мне, Камарашу, и другим рабочим да крестьянам нужно было идти на фронт и страдать? А им нет?! Я тут передовую статью прочел. Какой-то Вильмош Рац написал. Впервые слышу. Правда, знал цыганского скрипача Раца… Да, так вот, значит, прочел я эту передовицу. До чего ж обнаглели, сволочи, просто диву даешься. Так прямо и пишут: цель журнала — развеять заботы утомленного