Она ничего не понимает.
Она ничего не понимает?
Она понимает все!
Сталин успешно проводит свою линию. В редкие минуты семейного мира Надежда Сергеевна пытается поговорить с ним. Он отмахивается — не женское дело. Не лезь куда не просят. Вечером будут гости, позаботься о столе.
Пьющий муж с его похмельным поздним утром, с чувством вины за вчерашнее, заглушающим все другие чувства, вполне управляем. Она знает это, но ей некогда. К тому же она на пределе — вот-вот сорвется. За столом срывается все чаще. И словами, словами его! Хуже, чем ладонью по щекам. Он лишь краснеет, но молчит при людях. И каждое слово запоминает, а потом возвращает. Наедине.
Почему она не может его понять и стать рядом?
В ноябре двадцать седьмого года кончает с собой видный дипломат Иоффе. Да, конечно, все знают, он болен, обречен, но мог бы еще и пожить. Все знают, что он — троцкист, вместе Троцким подписывал мирный договор в Брест-Литовске.
Самоубийство в ноябре…
Надежда Сергеевна хорошо знала Иоффе, уважала его. Она идет на его похороны.
Иоффе провожают толпы народу. Среди них Троцкий. Много молодежи. Поют военные песни времен гражданской войны, где звучит имя Троцкого. На кладбище выступают Троцкий, Каменев, Зиновьев. А в первом ряду слушает их жена Сталина. Она слышит, как Зиновьев, сбившись с похоронного тона, над гробом Иоффе клеймит преступления ее мужа, предающего интересы партии. Слушает молча. А что творится в ее душе — кто скажет? Никто.
Митинг окончен. Надежда Сергеевна в сопровождении охраны выходит из ворот Новодевичьего кладбища. У ворот строй солдат, вызванный из казарм для поддержания порядка. Какой-то юноша из окружения Троцкого кричит солдатам: «Красноармейцы! «Ура!» вождю Красной Армии товарищу Троцкому!» В ответ тишина. Троцкий видит это. Стоит, потупясь. Идет к машине. Аллилуева тоже видит это. Идет к машине. Она знает — Сталин победил.
Победа не радует ее.
Почему она не может стать рядом со Сталиным? И быть его вторым «я», такой же жестокой всепобеждающей силой?
Вот ведь и Ольга рядом с Каменевым. И Екатерина во всем поддерживает Клима. И Наталья — за Троцкого. Почему Надежда другая? Кто скажет? Почему она не может, не хочет его поддерживать? Не видит за ним правды? А за другими, что ли, правда есть? Нет ее. Неужели она в самом деле шизофреничка, как он крикнул ей во время последней ссоры?
— А ты параноик, — отдала она ему, — у тебя повсюду враги!
И он смолчал.
* * *
Надежда Сергеевна оставляет журнал «Революция и культура», идет учиться в Промакадемию. Хочет стать специалистом по химическим волокнам.
Вне стен Кремля все интересно. Даже трудности в учении по-своему легки. Она старается не выпячивать в Академии, кто она такая. К зданию Академии на «форде» не подъезжает.
Останавливает машину за квартал, идет пешком, требуя от охраны не маячить слишком близко. Ей кажется, что вокруг никто не знает, чья она жена.
Зачем ей эта иллюзия? От природной скромности? Или от стыда: чья она жена? Последнее столь же маловероятно, сколь и возможно.
Будучи психологически разорванной между своей и сталинской правдой, Аллилуева умом все более и более уходит в сторону противников своего мужа. И сердцем тоже.
Можно ли представить себе Надежду Константиновну в такой ситуации? Ни в коем случае: Ленин прав, даже когда он неправ. А неправым он не бывает. Конечно, Надежда Константиновна не так глупа, чтобы настолько идеализировать своего вождя. Самой себе, во тьме ночной она наверняка признавалась во многом.
Недаром, по свидетельствам близких, она называла «ражью» его порой излишне эмоциональное, возбужденное состояние, до конца хорошо известное лишь ей. Но люди никогда не узнают ее несогласий с ним. Она сведет все несогласия воедино, она подправит его так, что и он не заметит, где она его подправила. Она заслонит собою любой его промах. Она объяснит себе и другим необходимость любого ленинского террора.
Аллилуева другая.
Связывало ли обеих Надежд что-нибудь? Такая разница возрастов. Сложно все было. Сталин третировал Крупскую. Аллилуева, наверно, сочувствовала ей. Но Крупская сама могла быть не слишком понятна Аллилуевой. Мог отвращать ее воинствующий атеизм. Надежда Сергеевна все больше и больше обращалась к Богу. Это приносило кратковременное успокоение мятущейся душе. Она стала ходить в церковь. Все вокруг заметили это.
Христианские настроения Аллилуевой подтвердила мне недавно сноха Каменева, Галина Сергеевна Кравченко:
— Надежду Аллилуеву я часто встречала в начале тридцатых в мастерской для высших чинов Кремля, их жен и детей. У нас с ней была общая портниха. Не могу сказать, чтобы мы были близко знакомы. Сидели в мастерской, ждали, когда вызовут на примерку.
Какая она была? На мой взгляд, очень неинтересная. Серая. Скучная. И вкус ее мне, любившей всякие экстравагантности, не нравился, скучный.
Выглядела Аллилуева старше своих лет. Пожалуй, — можно было дать под сорок. Если у молодой жены старый муж, они с годами сравниваются в возрасте.
Аллилуева была очень верующая. Да, да, не удивляйтесь, она в церковь ходила. Все знали и много говорили об этом. Ей, видно, разрешалось, что другим партийцам запрещалось: она состояла в партии с восемнадцатого года. Вообще, заметно было, что она немножко «того». Как теперь говорят, с фиалками в голове.
* * *
Начались первые процессы тридцатых годов. В «процессе Промпартии», охватившем многие отрасли советской промышленности, были так или иначе «замешаны» многие преподаватели академии, где училась Аллилуева. Она умела быть в хороших отношениях со сталинскими врагами. И чем дальше, тем больше.
Она явно не хотела быть хозяйкой, заниматься детьми, и они росли как трава.
Все это Сталину решительно не нравилось. И вообще его характеру претили самостоятельные женщины.
* * *
Бывший секретарь Сталина Бажанов, ушедший за границу, описал много деталей сталинского быта. Он вспоминал кремлевскую квартиру вождя: перед дверью постоянный часовой, в маленькой передней солдатская шинель и фуражка Сталина, а в четырех комнатах квартиры простая мебель. Бажанов рассказывает, что поначалу еду в дом приносили из столовой Совнаркома, а потом повара стали готовить дома — Сталин боялся отравления.
«В своей семье, — писал Бажанов, — он держит себя деспотом. Целыми днями он соблюдает у себя высокомерное молчание, не отвечая на вопросы жены и сына».
Он же рассказывал о том, что Сталин, если не в духе, а это случалось часто, молчал за обедом, и все молчали. После завтрака Сталин обычно сидел у окна в кресле. С трубкой.
«Раздается звонок по внутреннему телефону Кремля.
— Коба, тебя зовет Молотов, — говорит Надежда Аллилуева.
— Скажи ему, что я сплю, — отвечает Сталин».
Многое видно в фигуре Аллилуевой, зовущей мужа к телефону. Молодая женщина живет в атмосфере вранья по малым мелочам. А если она живет в такой атмосфере, то и сама должна лгать. Отвечать, что его нет, когда он есть. Вряд ли Молотов хочет сообщить Сталину о прилете грачей. Наверно, важный вопрос.
Для Надежды Сергеевны, «всосавшей большевизм с молоком матери», революционер, слуга народа, способный на мелкое вранье, вряд ли долго будет предметом восхищения и душевной любви.
Аллилуева уже второй десяток лет — женщина Кремля из верхнего «эшелона» ВЛАСТИ и несколько лет — первая леди королевства, некоронованная царица советского типа: без короны, но с царскими возможностями. Глаголы «достать» и «дают», применительно к продовольствию, ею крепко забыты. Как ни храни старые Скромные платья с заплатками, которые просто жаль выбросить от чувства ностальгии по своей молодости, факт остается фактом: она может позволить себе многое — она жена Сталина. И этим все сказано.
Однако не все.
* * *
Был праздник — седьмое ноября 1932 года. Пятнадцатая годовщина со дня Октябрьской социалистической революции. Сначала парад, потом демонстрация трудящихся. На трибуне Мавзолея — все правительство во главе с товарищем Сталиным. На нижней трибуне, среди ответственных лиц с женами и зарубежных гостей праздника, стояла Екатерина Лебедева, жена заместителя начальника военного отдела ЦК ВКП(б) Алексея Захаровича Лебедева, героя гражданской войны. Она стояла рядом с мужем и испытывала ставший привычным для — советского человека в этот день прилив энтузиазма. Знаете чувство, когда при виде торжеств на Красной площади — ком в горле? Кто постарше — знает.
— Аллилуева, Аллилуева, жена Сталина, жена… — прошелестело по трибунам. Глаза Екатерины Лебедевой заметались по колоннам демонстрантов, и она увидела: «Надежда Аллилуева шла со своей Промакадемией в первом ряду, под знаменами. Она сразу же бросалась в глаза — высокая, в распахнутом пальто, хотя было холодно. Она улыбалась и смеялась, что-то говорила своим спутникам, смотрела в сторону Мавзолея, махала рукой, ее белое мраморное лицо было прекрасно. Взмах руки был царственный. Она была вся… лучезарная».