– Что пишут, Эндрю? – поинтересовался Томас, промокнув губы салфеткой. – Что это у вас, «Утренний Почтарь»?
– Он самый, – отозвался бывший сержант. – Пишут, сэр Томас, сущие глупости. В Императорском Концертном Зале дают новую оперу, что-то континентальное. Две актрисы, обе из труппы Королевского Бретонского театра учинили скандал на приеме в честь открытия сезона. Ну и прочую чепуху. Совершенно невозможно стало читать эту мерзкую газетенку.
– А что «Оркнейский Вестник»? – осведомился Маккензи, придвигая к себе блюдо с выпечкой.
– О, эти ребята на высоте, – отозвался сержант, отдуваясь после глотка горячего чая. – Правда, я еще не закончил, так, пробежался по заголовкам. Но вот что я скажу, сэр Томас – керосиновый движитель Белла снова запущен и превосходно работает. Чтобы вы не говорили, за ним будущее.
– Отнюдь, – спокойно возразил ученый, возвращаясь к ставшему традиционным спору за завтраком, – будущее, Эндрю, за электричеством. Нефть слишком редко встречается, чтобы делать ставку на промышленную добычу. А процесс ее переработки настолько сложен, что никто не будет вкладывать деньги в его промышленное внедрение. И не забудьте о крайней ядовитости этого производства и неизбежном вреде для здоровья. Керосиновый движитель Белла всего лишь иллюстрация некоторых законов механики и химии, занимательный опыт, подтверждающий теории профессора. Но не более того.
– И все же, думаю, вы недооцениваете его потенциал, сэр Томас. При всем моем глубоком уважении к вам и Колледжу, я думаю, что ни один капитан не отказался бы от такого компактного керосинового двигателя на корабле вместо этих огромных паровых чудовищ. Помню, в пятьдесят шестом, кажется, в Севильском проливе…
– Двигатель не настолько мощный, как пишут Новости Науки, – возразил Томас, – да и топливо к нему… Вода всегда под рукой. И огонь. И пар намного безопаснее. Мы ходим на пару Эндрю и продолжим ходить до тех пор, пока его не сменит электричество – благодаря залежам синего кварца. Новые аккумуляторы, невероятно емкие и небольшие, позволят нам гораздо шире использовать электричество.
– Безопасный пар, – бывший сержант покачал головой. – Видели бы вы, сэр Томас, как взрывается паровой котел, не выдержав давления. Никакая артиллерия с этим не сравнится. Гнев Божий в натуральном виде.
– Все технологии опасны, – меланхолично заметил Маккензи, приступая к чаю и желая потихоньку закруглить разговор. – Одни больше, другие меньше.
– И потому я еще долго будут развозить печенье на своей верной лошадке, – подхватил Эндрю. – На мой век, конечно, хватит и конной тяги. Признаться, видя на улицах пассажирские парокаты, я немного завидую вам, молодым. Дело идет к тому, что скоро все в этом сумасшедшем городе пересядут в железные колымаги, а кэбы больше не будут оставлять после себя кучки навоза у моего крыльца. Но, наверно, этого я уже не увижу.
– Увидите, Эндрю, увидите, – с убеждением произнес молодой ученый. – Будущее гораздо ближе, чем вам кажется. Конечно, все мы смертны, но прогресс идет семимильными шагами, и до будущего рукой подать.
– Кстати, о смертности, – Эндрю спохватился и зашуршал газетами, перебирая маркие от типографской краски листы. – Вы знаете профессора Макгрегора?
– Себастьяна Макгрегора? – Томас выпрямился, отставил чашку чая в сторону. – Что с ним?
– Увы, – печально произнес Эндрю, осторожно вытягивая из кипы газет отдельный лист. – Профессор вчера скончался. Вот, Новости Науки, четвертая страница…
Томас выхватил из протянутой руки сержанта газетный лист и склонился над ним, пытаясь разобрать мелкие буквы.
– Не может быть! – воскликнул он, наконец, – пишут, что профессор скончался сегодня ночью, а сегодня уже похороны!
Помрачнев, Томас откинулся на спинку стула и отодвинулся от стола.
– Я не был с ним близко знаком, – тихо сказал он. – Но Макгрегор читал у нас курс инженерии на третьем курсе. Помню, мы с ним знатно поспорили пару раз. А его Мелкая Механика до сих пор является моей настольной книгой. Выдающийся ученый.
– Соболезную, – вежливо сказал Эндрю. – Я часто встречал его имя в «Новостях Науки». Судя по статье, это был весьма уважаемый в Университете преподаватель.
– Еще какой, – с досадой бросил Томас, поднимаясь на ноги. – Вот что, Эндрю. Я поеду в Колледж. Попробую узнать, что случилось. А потом, вероятно, я пойду на похороны, так что не ждите меня к обеду и не готовьте на меня. Слышите, Эндрю? Скажите Мэри, что не надо на меня готовить, а то будет как в прошлый раз. Мне было очень неудобно.
– Ну что вы, сэр Томас, – добродушно сказал отставной сержант. – Для нас никакого неудобства, ну, подумаешь, осталось немного еды…
– Еда лишней не бывает, – помрачнев, отрезал Томас, швыряя на стол салфетку. – Мне, воспитаннику казенного пансиона, прекрасно об этом известно. Доброго дня, Эндрю.
– И вам так же, – пробормотал мистер Финниган. – Хотя, какой уж там добрый день, на похоронах то.
Маккензи огорченно махнул рукой, хотел что-то ответить, но сдержался. Развернувшись, он быстро вышел из комнаты, оставив расстроенного хозяина дома допивать остывший чай.
– 3 —
На похороны профессора Томас прибыл с опозданием, пребывая в самом скверном расположении духа. Размышления о внезапной кончине Макгрегора погрузили молодого ученого в пучину меланхолии, обильно сдобренной собственными печальными воспоминаниями о судьбе родителей.
Погода – мерзкий липкий дождик, вяло сочившийся с неба сквозь облака тумана, перемешанного со смогом прибрежных фабрик, – угнетала все сильней. Да и дорогу к аббатству Клампхилл нельзя было назвать приятной – Томасу, выехавшему из Колледжа Механики после обеда пришлось сначала воспользоваться услугами парокатной трамвайной линии Белла, потом пешком пересечь длинный Каменный Мост через Тару, а потом еще трястись полчаса в обычном кэбе по булыжной мостовой. Так что когда Томас Маккензи ступил на изумрудную траву кладбища Клампхилл, уже более двух веков существовавшего при аббатстве, он чувствовал себя разбитым и невероятно уставшим. Тело, за последние годы, привыкшее совершать лишь моцион до Колледжа и обратно, решительно протестовало против дополнительных нагрузок. Что тоже не улучшало настроения Маккензи – оказывается, погрузившись в свои исследования, он совсем потерял спортивную форму.
К святой мессе в храме, совершаемой над телом, Томас опоздал, это стало ясно, едва он вошел в ворота аббатства – траурная процессия уже двигалась по раскисшей от дождя дороге в сторону кладбища. Не обращая внимания на грязь, обильно пятнавшей лаковые ботинки, Маккензи поспешил следом. Из-за сильного ветра ему пришлось придерживать черный праздничный цилиндр левой рукой, – правой он держал над головой черный зонт с рукоятью из бивней бангалорского слона.
Осторожно ступая по грязи, проходя мимо старых потрескавшихся надгробий, мимо саркофагов, увитых плющом, Томас мрачно размышлял о несовершенстве этого мира. Профессор Макгрегор мог сделать еще очень много для того сверкающего будущего, в которое всем сердцем верил Томас. Он мог принести еще много пользы для Империи, и даже для простых людей, облегчив их повседневное существование в этом мире. И все же – вот печальный итог. Что он не успел? Что не доделал? Смогут ли это воплотить его ученики?
Стиснув зубы, Маккензи решительно двинулся в обход мутной лужи, до боли сжимая рукоять зонта. Больше никаких задержек – решил он. Никаких «потом» и «позже». Завтра же он садиться дописывать доклад о свойствах синего кварца, а через неделю представит его Ученому Совету Колледжа Механики. Пусть работа не идеальна, но больше нельзя топтаться на одном месте, надо двигаться вперед, не откладывая дела на завтра. Ведь завтра – может и не быть.
Отогнав от себя мысли о тщете сущего, Маккензи ускорил шаг и через пару минут нагнал процессию, остановившуюся у небольших зарослей туи, скрывавших фамильный склеп Макгрегоров. Каменное строение размером было не больше рабочего кабинета Томаса и потому у распахнутых дверей склепа поместились только четверо гробовщиков, несших на плечах черный лакированный гроб, да святой отец из аббатства с юным прислужником в черной рясе. Остальные, явившиеся почтить память профессора, остались у дороги.
Их было не так уж много – десятка полтора мужчин, с ног до головы закутанных в черные плащи, прячущихся под зонтами. Женщину Том заметил только одну – пожилую особу, закутанную в плащ, в черном чепце, отороченном черными же кружевами. Она опиралась на руку высокого и прямого как жердь старика с белоснежными растрепанными бакенбардами. Он не счел нужным открыть зонт или надеть шляпу – так и стоял с непокрытой головой под дождем, не отводя глубоко запавших глаз от черного гроба.