также плотно закрытую дверь. Игорь с сомнением посмотрел на неё: а надо ли ему туда? Уж больно не хотелось лезть на рожон, но тут он вспомнил про девчонку, возможно, живущую здесь, и то, с какой похотью рассказывал о ней Игнат. У мужчины начало всё закипать внутри. Конечно, могло оказаться, что оборванец сочинил слезливую историю, пытаясь заманить Игоря в ловушку, и, скорее всего, никакой девчонки нет, но что-то подсказывало лекарю, что, оставив такое существо, как Игнат, в живых, он обрекает других возможных путников на страшную смерть.
Потёмкин толкнул дверь рукой. Та, вопреки ожиданиям, со скрипом распахнулась. Слабый луч старого фонарика неплохо справлялся со своей работой, да и помещение оказалось небольшим, поэтому света вполне хватало, чтобы Игорь мог всё разглядеть. Похоже, это была кухня. Деревянный стол с наваленной на него грязной посудой, пара табуреток, печь у дальней стены, невероятного тёмно-серого цвета от покрывавшей его грязи ковёр на полу, деревянный потолок из гнилых, местами обрушившихся досок и закрытая дверь, ведущая, надо понимать, в «зал» или спальню. Запустение здесь царило страшное. Игоря не покидало ощущение, что в доме никто и никогда не жил. На полу свалка мусора, а всё вокруг покрывал толстый слой пыли, на котором местами виднелись отпечатки рук. То большие, принадлежащие, наверное, Игнату, то маленькие… Очевидно, про дочку Игнат не соврал. И она действительно существовала, хотя бы какое-то время назад ещё жила здесь.
Потёмкин, держа нож наготове, посветил фонариком, затем резко шагнул вперёд. Никого не обнаружив, он медленно пошёл дальше, к закрытой двери в другую комнату, не обращая внимания на мелкие предметы обстановки. Сейчас главной проблемой был прячущийся где-то человек, а табуретка не могла бы скрыть его.
Как и следовало ожидать, дверь оказалась закрыта изнутри. Чтобы запереть её, Игнат потратил больше времени, чем на предыдущую. Несколько раз с силой толкнув обитые фанерой доски и убедившись в этом, Игорь заметил, что петли еле сидят в старом, прогнившем дереве. Одним мощным ударом ноги он практически вырвал их с корнем. Дверь накренилась внутрь. Ещё удар — и она рухнула на пол, подняв облако пыли.
Стоя на пороге, Потёмкин более обстоятельно осмотрел комнату, осветив фонарём запустение, бардак и гниль. Спрятаться здесь было практически негде, разве что за этой накрытой кучей выцветших одеял кроватью или в массивном шкафу в дальнем углу, но в комнате никого не было. Правда, можно ещё было влезть на чердак сквозь широкую дыру в потолке или забраться в погреб, который точно должен иметься в таком доме.
Игорь, часто оборачиваясь, осторожно двинулся вглубь комнаты. Когда-то здесь, возможно, было даже уютно. Большой круглый стол в центре, несколько кроватей — видимо, ещё и детские, массивный шкаф, тумбочка с телевизором, на двух окнах лёгкие вязаные шторы и большая, с множеством уцелевших качающихся подвесок люстра, которая еле держалась за счёт единственного проводка. И всё вокруг покрыто толстым слоем пыли и мусора. Табуретки перевёрнуты. А пианино, что находилось рядом с дверью, — поломано, как если бы кто-то сделал это специально. Да и икона Божией Матери, висевшая в углу, была обезображена. Опалённая, словно её несколько раз поджигали, с выцарапанными глазами, она представляла собой жуткое зрелище. Будто вместо Святого Духа в этом доме поселилось зло. И уже много лет назад…
Игорь нагнулся и заглянул под самую большую кровать: покрывала свисали до пола и могли скрыть собой Игната. Ничего, кроме клубящейся в свете фонарика пыли, мужчина не обнаружил. Тогда лекарь подошёл к шкафу и, приняв боевую стойку, резко распахнул створку двери…
От неожиданности он отшатнулся, чувствуя рвотные позывы. Пустыми глазницами на него смотрели три скелета в драной, почти истлевшей одежде, без следов плоти, над которой, очевидно, уже поработали черви. Причём один скелет — взрослого, а два поменьше, прижавшиеся к первому — детские.
Выражение «скелет в шкафу» Потёмкин прекрасно помнил, но, чтобы вот так, буквально, в реальности…
Впрочем, воображение дорисовало остальное. Дети прижимались к матери, которая, спрятавшись в шкафу, пыталась их защитить, а в это время по дому бродил безумный Игнат в поисках своих жертв. И нашёл. Всех троих. А потом либо не захотел, либо просто не смог похоронить их по-человечески, оставив гнить в шкафу, словно ему было жалко с ними расставаться. Ага, а убивать не жалко…
Сзади скрипнуло. Игорь резко развернулся, занося для удара нож. В свете фонарика мелькнули ноги скользнувшего откуда-то сверху человека, нацеленные ему в грудь, и двое мужчин, сцепившись, завалились в шкаф с человеческими останками. Грохот ломающейся древесины, треск крошащихся костей, пыхтение, кряхтенье, рычание — всё слилось в жуткую какофонию. Кто кого душил, кто кого бил — не разобрать. Лишь: «Мать твою!» — когда Потёмкина укусил за шею оборванец, и неуверенное: «Ох!» — когда нож лекаря легко вошёл в бок Игната.
Хватка обезумевшего мужчины ослабла. Игорь оттолкнул его, полоумный откатился в сторону и медленно поднялся на ноги.
Игорь тоже встал с осколков костей, на которые его повалил Игнат, и отряхнулся. Фонарик лежал на полу, освещая часть комнаты и раненого человека, стоя́щего напротив. Тот вытянул нож одной рукой, другой на что-то показывая за спиной Игоря и мыча. Будто что-то хотел сказать. Взгляд вполне человеческий, осмысленный. Словно он только что понял, что натворил когда-то давно, словно он раскаялся…
— Оленька… Ольга, — наконец, разобрал Игорь тихие слова, срывавшиеся с его губ. После чего мужчина, шатаясь, выбежал из комнаты.
— Ольга? — удивлённо прошептал Потёмкин и повернулся к шкафу, на который до этого указывал оборванец. Три трупа. Матери и двух сыновей. При чём тут мистическая дочка, якобы оставшаяся в живых? Странно всё это.
Потёмкин, подняв фонарик, уже направился к выходу, как различил тихий звук, исходивший откуда-то снизу. Будто кто-то мучительно и долго кашлял, но доски не давали этому звуку обрести силу.
— Да ёлы-палы… погреб! — Игорь бросился к шкафу и начал лихорадочно сдвигать громоздкую и тяжёлую конструкцию, стараясь не задеть уцелевшие кости. Но не получалось: хрупкие и истончённые временем, они ломались и хрустели под тяжёлыми ботинками лекаря. Как же он не понял сразу? Шкаф заслонял крышку подвала, а там, внизу, кто-то находился. Только бы не ребёнок…
* * *
Полчаса спустя Потёмкин выносил из подвала на руках девушку лет восемнадцати — двадцати, замотанную в одеяла. Она была в беспамятстве, часто кашляла, металась в горячечном бреду, пыталась что-то сказать, но Игорь разобрал всего лишь