– Кончай ныть! – в сердцах бросает ему Казимир Вашкевич. Он парторг и уже поэтому должен поддержать Шаповалова, но есть у него и личный резон: – Я вообще из-под Каменец-Подольска, там уже год как фашисты окопались – и что прикажешь, бежать туда с винтовкой наперевес?
– Сам говорил, сестра в Кузбассе, в эвакуации!
– Что за разговоры, Нищенко?.. – Шаповалов одергивает матроса, но тут же меняет тон: – Я понимаю, ребята, – трудно! Но разве только нам трудно? – продолжает читать сводку Совинформбюро: – «Отступая под ударами наших частей из села Зайцево Орловской области, немецко-фашистские мерзавцы сожгли и разрушили 600 домов колхозников. Гитлеровцы засыпали колодцы и вырубили сады. На улицах села красноармейцы обнаружили десятки трупов истерзанных немецкими бандитами мирных жителей – стариков, женщин и детей. На окраине найдено восемь трупов замученных пленных красноармейцев. У них отрезаны уши, носы, выколоты глаза, вывернуты руки и ноги. Часть жителей села Зайцево гитлеровцы под угрозой расстрела увели с собой».
– Вот гады! – сжимает кулаки Сергей Жигалов. – Это ж у нас на Орловщине, в моих местах!
Разговор прерывается сигналом боевой тревоги. По кораблю разносится команда:
– Корабль к бою и походу приготовить!
Матросы стремглав разбегаются по боевым постам, сноровисто задраивают отсеки, расчехляют механизмы.
Чаговец и Стребыкин, как всегда, на посту вместе. Анатолий с надеждой спрашивает:
– Неужто в море выйдем?
– Смотри, не сглазь!
Но спустя некоторое время, когда на центральный пост один за другим поступили доклады о готовности, догадка подтвердилась. Братишко отдает приказ:
– По местам стоять! С якоря сниматься!
Механик корабля старший лейтенант Варламов собрал трюмных машинистов в центральный пост. Небольшого роста, похожий на подростка, то и дело привставая на носки, он говорит:
– Боевой опыт показал, что при разрывах глубинных бомб первым делом выходит из строя освещение. Вот почему мы так часто учимся действовать в полной темноте. Даю вводную: лодка получила большой дифферент на нос. Стребыкин, дать пузырь в носовую группу цистерн главного балласта!
Анатолий, успев завязать глаза, ощупью старается отыскать колонку аварийного продувания цистерн и найти нужный клапан. Вот он, первый слева!
– Даю пузырь! – докладывает он и открывает большой маховик.
– Грудин, снять давление с носовой группы в отсек! Чаговец, дать воздух высокого давления на колонку продувания!
Едва только, сталкиваясь от качки, матросы справляются с задачей, по кораблю раздается новая команда:
– Срочное погружение!
И в считанные секунды лодка уходит на перископную глубину.
– Приступить к зачётным торпедным стрельбам!
Анатолий оказывается рядом с Яковом Лемпертом.
– Теперь не подведи, – говорит ему Яков и ласково гладит корпус торпедного аппарата. – Моим малышкам от тебя одно требуется – воздух высокого давления. А уж они не промахнутся…
– Акустик, доложите цель! – это голос командира.
Николай Фадеев докладывает:
– Транспорт! Слева по курсу – 15 градусов!
– Носовые аппараты… товсь… Пли!
В торпедных аппаратах громко зашипело, и лодка вздрогнула, посылая смертоносный груз к цели.
– Срочное погружение на тридцать метров!.. Штурман, засечь место атаки!
– А это зачем? – тихо спрашивает Анатолий у Лемперта.
– Чтоб торпеды не потерять. Они, считай, на вес золота: не дай бог, утонут – ищи потом по всему заливу!
– Транспорт условно потоплен! – слышен голос командира. – Поздравляю команду с успехом.
– Условный транспорт в условном месте условно потоплен! – язвительно дублирует Нищенко.
По кораблю разносится сигнал отбоя тревоги, и матросы возвращаются в кубрики.
– Знаешь, Казимир, – обращается Нищенко к Вашкевичу, – ты хоть и парторг, но не будь святей папы римского!
– Это как?
– А так! Политрук только рот открыл, а ты сразу сю-сю-сю…
– Дурак ты, Витюша, – беззлобно, но с обидой говорит Вашкевич. – Выходит, если я с ним согласен – мне молчать, лишь бы ты чего не подумал? Да если хочешь знать, нытик на корабле хуже шпиона. Диверсант!
– Я – диверсант?!
– Будешь ныть – станешь.
– Ладно вам! – урезонивает обоих Чаговец. – Правду говорят: два электрика сойдутся – считай, короткое замыкание… Дайте покемарить – мне через полчаса на вахту.
В кубрике наступает тишина, слышно только мерное гудение дизельных двигателей.
Внезапно покой корабля снова взрывает боевая тревога. Матросы слетают с коек.
– Вот и концерт по заявкам! – бросает Стребыкин.
Вцентральном посту Братишко смотрит в перископ и командует:
– Оба дизеля, стоп! Самый малый назад!.. Сигнальщик, доложите обстановку!
Василий Глушенко рапортует:
– Впереди справа по борту – мина! Кажись, одна…
– Отставить «кажись»!
– Одна, товарищ капитан-лейтенант!
– Откуда бы ей тут взяться? В наших внутренних водах… – произносит рядом с Братишко командир БЧ-2 старший лейтенант Сергеев.
– И тем не менее, Василий Константинович… Как говаривал, кажется, ваш любимый киногерой – грубо, но факт! – Братишко навел перископ в нужную точку и уступил Сергееву свое место. – Смотрите сами.
Сергеев приникает к окуляру и видит прыгающий на волнах черный рогатый шар мины.
– Носовые аппараты, товсь! – командует Братишко.
Усатый наводчик Иван Горбенко и установщик цели Павел Листков готовятся к выстрелу.
– Пли!
Видно, как в море ныряет одна торпеда, другая, третья… В море зловеще тихо, мина невредимо купается в волнах. Наконец после очередного, пятого выстрела раздается взрыв, и над водой вскипает черное, но уже безопасное облако дыма. Оно постепенно оседает, и вместе с ним оседает напряжение на постах.
– Отбой боевой тревоги!
Яков Лемперт встречает Горбенко объятиями:
– Всё, братишка, в твою честь тоже отпускаю усы. До победы!
– Ну, теперь Гитлеру полный капут, – замечает Чаговец. – Его усики против наших – один сорняк!
Пока лодка ложится на обратный курс, по отсекам разносится:
– Бачковым – на камбуз! Команде обедать!
– Вот это жизнь! – радостно констатирует Виктор Бурлаченко и, прихватив бачок, отправляется на камбуз. Вскоре он возвращается, но не один – вместе с ним, держа в обеих руках литровую банку компота, шествует щуплый кок Демьян Капинос:
– Горбенко, Листков! От лица службы… и от моего лица…можно сказать, объявляю благодарность!
В кубрике раздается дружное «ура!». Нищенко поднимает Капиноса вместе с банкой:
– Визьмэш в руки – маеш вэщь!
Кубрик радостно хохочет. Горбенко щедро делится с товарищами «наградным» компотом, но первому наливает Васе Глушенко:
– Вот кому спасибо надо сказать. Проглядел бы он мину – глотать нам всем забортную воду.
А Вашкевич, чокаясь компотом с Нищенко, покровительственно обнимает его:
– Теперь понял, в чем наше самое грозное оружие?
– Да ладно тебе… – отмахивается тот.
Вечером на плавбазе тихо. Огней вокруг почти не видно: хоть и далеко война, но, кажется, сам воздух напоен тревогой. Краснофлотцы собрались на палубе на перекур. Николай Фадеев – с неразлучной гитарой. И после тихих переборов сама собой начинается песня из недавно увиденного кинофильма – ее заводят тенор Петра Грудина и бас Сергея Чаговца.
Ты ждешь, Лизавета, от друга приветаИ не спишь до рассвета, всё грустишь обо мне.Одержим победу – к тебе я приедуНа горячем боевом коне…Приеду весною, ворота открою.Ты со мной, я с тобою неразлучны вовек.В тоске и тревоге не стой на пороге —Я вернусь, когда растает снег…
В какой-то момент Стребыкин не выдерживает, прерывает тягучий мотив:
– Да что там «в тоске и тревоге»! Давайте другую!
И заводит хорошо знакомую, которую тут же подхватывают все:
Мы все добудем, поймем и откроем:Холодный полюс и свод голубой.Когда страна быть прикажет героем,У нас героем становится любой.
А Чаговец с Грудиным – один баском, другой тенорком – заводят весёлые сельские припевки:
Топится, топится в огороде баня.Женится, женится, мой милёнок Ваня.Не топись, не топись, в огороде баня!Не женись, не женись, мой милёнок Ваня!
За два месяца до похода
Москва, Кремль, 5 августа 1942 года
Сталин в своем кремлевском кабинете читает почту. На одной из телеграмм задерживается особо. Потом нажимает кнопку и, услышав ответ ординарца, говорит:
– Вызовите Наркомфлота Кузнецова.
Потом встает из-за стола, закуривает, сосредоточенно обдумывая что-то. В дверях появляется заместитель председателя Государственного Комитета Обороны Молотов.