– Товарищ капитан 1 ранга, разрешите обратиться к капитан-лейтенанту Щедрину!
– Что случилось?
– Вода попала в снарядный погреб, залила электроприборы.
– Этого только не хватало! Командира БЧ-два ко мне! – командует Щедрин.
– Может, сбавить ход? – советует Трипольский. – Или уйти под воду?
– Под воду нельзя – скоро Амурский залив, как бы на мель не сесть. Да и медлить не стоит, пока мы в поле зрения японцев. Наоборот, я бы ещё прибавил…
– Ты, Григорий Иванович, конечно, человек азартный, но всё же не увлекайся…
– На дизелях! – командует Щедрин. – Средний ход! Рулевым держать курс!
На палубу то и дело обрушиваются водяные валы, то и дело проникая сквозь люки внутрь корабля. Внезапно лодка вздрогнула и резко сбавила ход.
– В чём дело? – прокричал на вахту Щедрин.
В центральный пост входит командир группы движения Чебукин:
– Товарищ капитан-лейтенант, беда. Вахтенный матрос Назаров не уследил за уровнем масла на левом дизеле и сжёг упорный подшипник.
– Чёрт знает что! – вскипел Щедрин. – Где вы понабрали таких специалистов, лейтенант? В Ванинском порту?
– Отставить, товарищ капитан-лейтенант! – осадил его Трипольский. – Люди устали, руганью делу не поможешь. Лейтенант, отправляйтесь к дизелям, лично контролируйте вахту и ремонт!
– Есть! – козыряет офицер, но спустя которое время возвращается: – Лопнул маслопровод правого дизеля!
От ярости Щедрин вне себя. Сжимая кулаки, начал почти беззвучно, с нарастающим гневом:
– Ты… ты понимаешь, лейтенант?.. Если шторм… если нас отнесёт к японскому берегу… в плен… Под трибунал пойдёшь!
– Товарищ капитан-лейтенант, разрешите доложить!
– Что ещё?!
– Мичман Овчаров предлагает запустить левый дизель вхолостую, а его насос переключить на правый дизель. Тогда можно временно идти на одном двигателе.
Щедрин на секунду задумался, но тут же оценил идею:
– А не дурак этот твой мичман… Как, товарищ капитан 1 ранга?
– Действуйте! – одобрил Трипольский.
Когда лейтенант вышел, Щедрин отер пот со лба и не то спросил, не то предсказал:
– И сколько ещё таких ЧП на нашем пути?
Десятый день похода
Петропавловск-Камчатский, Авачинская губа, 14 октября 1942 года
Над Авачинской бухтой нависло серое, без единого просвета небо. Вдоль по горизонту бугрятся разновысокие сопки, оттеняя белоснежные шапки Авачинского и Козельского вулканов.
К плавбазе, в которую превращен списанный по старости пароход, пришвартованы две подводные лодки – С-51 и С-54. На лодках идет обычная, будничная работа – драят, красят, ремонтируют. А из громкоговорителя, укрепленного на мачте плавбазы, раздается голос Левитана:
– Передаём сводку Совинформбюро. В течение ночи наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло.
На палубе плавбазы – командиры лодок Сушкин и Братишко.
– Как хочешь, так и понимай, – говорит Сушкин.
– Что ты имеешь в виду, Лев Михайлович?
– Позавчера, когда пришли сюда, первым делом кинулся просматривать сводки. И поразился: почти месяц утром и вечером одно и то же – «вели бои в районе Сталинграда и Моздока. На других фронтах изменений не произошло». И всё! Представь себе, что думают в эти дни наши жены, матери… Они ведь понимают: каждый день – бои, каждый день стреляют. По всей линии фронта! У кого-то, может быть, уже погиб сын, муж, брат. А им – «никаких изменений не произошло»!..
– А что скажешь, если нет перемен? Люди-то ждут вестей радостных…
– Не знаю… Мне кажется, нельзя так, двумя фразами… Это всё равно, как на вопрос «как дела?» человек отвечает – «нормально». Звучит – как «отстаньте, не ваше дело»… Твои-то как? Успели уехать из Ленинграда?
– Успеть-то успели, да ведь ехали ко мне во Владивосток, а я… Даже сообщить не смог, что ушёл, – на поезда ведь полевая почта ни писем, ни телеграмм не доставляет. Доберётся до Владика моя Надежда Васильевна с детьми, а меня нет. Я, конечно, попросил в штабе, чтобы встретили, с жильем помогли, но… сам знаешь, у них сейчас забот выше клотика…
Из репродуктора доносится:
– На днях гитлеровское командование объявило, якобы немецкие войска окружили и уничтожили южнее Ладожского озера 7 советских дивизий, взяли 12.370 пленных, захватили или уничтожили 244 танка, 307 орудий, 491 миномёт и т. д. Это сообщение немецкого командования от начала до конца является беспардонным враньём. Ни южнее Ладожского озера, ни в каком-либо другом месте гитлеровцы не окружали не только ни одной дивизии, но даже ни одного советского полка. Южнее Ладожского озера, в районе Синявино, в сентябре месяце советские войска предприняли наступательные бои. Целью этой операции являлось оттянуть часть сил немецкой армии с южного участка фронта. Эта цель была достигнута…
– Ох, побыстрее бы нам добраться туда, на север! – Сушкин сжал кулаки.
– Сегодня уже должны подойти Щедрин с Кучеренко… Чёрт возьми, с этим радиомолчанием мы как глухонемые!
– Не говори… Но самое удивительное, что на берегу все всё знают! Мои вчера возвращаются из увольнения – говорят: «А перед нами две лодки ушли в Америку!» В какую, спрашиваю, Америку, какие лодки, кто говорит? «Девчонки, – отвечают, – на танцах. А лодки – минные заградители Л-15 и Л-16». Ну что тут скажешь?! С такими боевыми подругами никакой разведки не надо.
– Да. А японцам – шпионов… Кстати, мне пора – пойду своих в увольнение отправлять.
На палубе С-54 выстроились моряки, получившие увольнительные на берег. Братишко, осмотрев форму одежды, напутствует их:
– О пьянстве на берегу долго говорить не буду: время военное, и наказание будет по законам военного времени. Пьяный моряк – тот же дезертир. А каждый стакан водки – считай, снаряд по своим.
– А как же боевые сто грамм?
– Во-первых, краснофлотец Плоцкий, разговоры в строю никто не разрешал. Хочется поговорить – оставайтесь на корабле. Во-вторых, давайте помнить, что мы с вами в бою пока не были. Мы, можно сказать, резерв главного командования. А резерв надо беречь. Так что, поберегите себя, ребятки… Между прочим, Петропавловск – город знатный. Здесь неплохой краеведческий музей, куда нас пускают бесплатно. Сходите – узнаете про экспедиции Витуса Беринга, Семёна Дежнева, других славных русских людей… А то вернётесь после войны, спросят земляки: что ты видел на Дальнем Востоке? – и придется отвечать, как по уставу: грудь четвёртого человека, считая себя первым…
Строй хохочет, а мичман Лосев командует:
– Увольняемым на берег – равняйсь! Смирно! Налево! На катер бегом марш!
Вклубе на берегу – танцы. Музыка немудрящая: юный гармонист из местных умеет только польку, да вместо фокстрота – «Ты, моряк, красивый сам собою…». К нему подошёл раздосадованный Сергей Колуканов:
– Ну-ка, дай инструмент… Ты что, воду в нём носишь? Хрипит как чахоточный…
Всё же после нескольких попыток он выжимает из гармони «Амурские волны». Народ в клубе затоптался веселее. Посреди танца дверь открывается, и в клуб входит целая группа новоприбывших.
– Смотри, никак догнали? – говорит Петр Грудин.
– Кто? – не понял Анатолий Стребыкин.
Они стоят у стены и, с наслаждением лузгая семечки, наблюдают за танцующими.
– Да попутчики ваши, с 56-й! – громко отвечает длинноносый солдатик, крутящий в вальсе высокую, тощую девицу. – Сегодня пришли из Владика.
– Ты, румпель! – обрывает его Павел Плоцкий. – Не спеши языком – торопись ногами!
– Чё ты сказал?! – солдат резко остановился, и его девушка, споткнувшись от неожиданности, чуть не упала ему на грудь.
– Да то! Знаешь – помалкивай. Не тебя спрашивают. И вообще… когда старшие говорят, детки слушают.
– О-о-о!.. Стёпка, – окликает солдат кого-то из «своих», – слышь, салаги голос подают!
– Ах ты, кнехт палубный!.. «Муха», ты где?
– Вот он я! – подскочил коренастый Федор Капель-кин. – Что за шум, а драки нет?
– Вы чего, ребята? – подоспели патрульные горкоменда-туры.
– Да так… – разочарованно «объяснил» Нищенко, с прищуром оглядывая стоящих наизготовку оппонентов. – Обменялись гудками и разошлись как в море корабли. У нас бы в Одессе таких фраеров…
– Краснофлотец! – одёргивает его старший патруля.
– А я что?.. Так, память детства…
Колуканов между тем доиграл вальс и, возвращая инструмент хозяину, потрепал мальчишку по вихрам:
– На! Чтоб до конца войны привёл в порядок и выучил «яблочко». Вернусь – проверю!
А на улице, за стеной клуба, круглолицый Николай Фадеев целуется в сумраке с девчонкой.
– Ты ещё приедешь ко мне? – переводя дух, шепчет она.
Николай ласково гладит её и светится доброй улыбкой:
– Не-а!.. – и почувствовав, как отпрянула девушка, возвращает к себе поцелуями: – Я тебя… к себе вызову… на Рязан-щину… телеграммой!