Читать интересную книгу Искусство скуки - Алексей Синицын

Пятой смертью я обязана своему замужеству. Он не был запойно-депрессивным рыбаком с сейнера, как ты в начале предположил.

– Ты и это слышала? – искренне восхитился Пер Гюнт – Ричард Гир.

– Я иногда слышу даже то, что ты услышишь в себе позже.

– Например? – Ему опять становилось неуёмно весело.

– Например, твой вопрос, почему всё так произошло? Но, хочу предупредить тебя, не нужно возвращаться на тупиковый путь. Твоё сердце растопит не женщина, а Она. – И Форель указала плавником в потолок вагона, а, может быть, в стратосферу, или куда-нибудь ещё повыше.

– Я, конечно, мало, что понял…

– Молчи, – она приложила метафизический плавник-палец к своим губам, – всё поймёшь, – и спокойно продолжила.

«Мой муж был хорошим человеком, он и сейчас есть, жив-здоров. И любовь моя была ему очень нужна, он признавался, что она спасала его не раз, пусть будет так. От нашего брака остались, действительно, двое прекрасных детей – мальчик и девочка. Он любил меня, наших детей, и что важно, в нём было всё! Но пойми, профессор, всего мало! Я по твоим глазам вижу, что тебе это трудно понять. И муж не понял!» – Форель – Джулианна Мур обращалась к нему почти с отчаянием.

– Это действительно непросто понять… Чего же ты хотела?

– Чтобы не было пустоты! Ничего не надо – ни денег, ни благополучия, ни уважения, даже любви не надо, только бы, не было этой пустоты! – Её глаза наполнились слезами.

Он опять вспомнил Мураками, в одной его повести женщина уходит от мужа, и присылает на следующий день письмо, в котором благодарит его за всё, просит её простить, всё забыть, и объясняет – у меня такое ощущение, что я живу со сгустком воздуха…

– Но, от чего ты всё-таки умерла? – Пер Гюнт – Ричард Гир понимал, что, задавая этот вопрос, выглядит полным идиотом, но ему было уже всё равно, хотелось понять, и ещё не хотелось видеть её слёз.

– Если помнишь, моя первая смерть была связана с тем, что я, маленькой девочкой, увидела любовь, как она есть, почувствовала её, запомнила своим сердцем, а теперь я умерла от того, что со всей ясностью ощутила, есть вещи, перед которыми даже любовь бессильна.

– И что же дальше?

– Дальше, мы расстались, остались хорошими друзьями, я несколько лет жила с детьми, одна. А потом, сознательно пошла на шестую смерть, можешь считать это самоубийством.

Его внезапно пронзила догадка – Тролль со спиннингом!

– Да, да… – опустив глаза, подтвердила Форель, – ты до сих пор не заметил?

– Чего не заметил?

Форель указала метафизическим плавником-пальцем на своё сердце. Пер Гюнт – Ричард Гир нагнулся вперёд, чтобы лучше рассмотреть, и тут увидел, что из сердца Форели торчал отвратительный тройной рыбацкий крючок, закреплённый на красивой, дорогой блесне со стразами, которую он легкомысленно принимал за какое-то специфическое форельское украшение.

– Бог мой, зачем??? Ты живёшь с этим вот в сердце?

– Это мой выбор… Ты живёшь с осколком кривого зеркала в сердце, но не по своей воле, а я сознательно посадила своё сердце на крючок, так мне спокойно, и не пусто. – Форель – Джулианна Мур подумала об этом очень твёрдо и без намёка на сожаление.

– Но, разве это правильно?! – Возмутился Пер Гюнт – У нас осталось всего по одной жизни!

– Может быть, когда-нибудь, придёт время, и я решу, за что можно пожертвовать последней, или, не я решу. Я не знаю…

– Ты думаешь, мы не могли бы…

– Я очень благодарна тебе, за то, что ты не подошёл ко мне, не стал знакомиться, и не заговорил – так лучше… Пойми, я не смогу растопить твоё сердце, а ты не сможешь избавить меня от Пустоты, мы просто в последний седьмой раз убьём друг друга.

– Я бы тоже хотел прыгнуть вместе с тобой в бездну водопада Виктория!

Форель – Джулианна Мур обернулась.

– Может быть, ещё прыгнем… Не сейчас… Прости, мне пора…

Поезд и в самом деле подъезжал к её станции.

– Мы ещё встретимся?

– А вот это уже точно не мы решаем, профессор. – Улыбка Форели – Джулианны Мур, стоящей у двустворчатых дверей, была грустной и немного снисходительной. – Будет, как будет… пока…

– Да, как будет…

Тролль на платформе, высунув от усердия язык, мотал на себя фирменную спиннинговую катушку, удилище выгнулось напряжённой параболой, но Тролль был доволен, хорошая попалась Форель!

P.S. В токийском метро, линии Юракутё и Фукатосин сплетаются, как змеи, на протяжении девяти станций, но достигая в центре узловой развязки Икебукуро, каждый раз, навсегда расползаются в разные стороны. Юракутё стремится на восток, а Фукатосин – ползёт на юг. Может быть, действительно так нужно. Кому? – Не знаю… Мы только отражаемся друг в друге какое-то время, чтобы потом многократно отражаться в других зеркалах, и пока наши глаза, мысли и души окончательно не помутнеют, мы будем продолжать эти неслышные диалоги, ведь Зеркала разговаривают молча…».

Contrapunkt № 11

Какая я дура, что не догадалась отправить тебе письмо в бутылке из под шампанского! Я прямо представляю себе, как выхожу на берег Сены в районе Pala is Bourbon и аккуратно, чтобы не разбить о гранитную набережную опускаю запечатанную бутылку в воду. И смотрю, как она медленно затягивается течением на середину реки, а потом безвозвратно уплывает от меня к тебе. Я какое-то время даже иду за ней пешком, смотрю, чтобы она не налетела на какую-нибудь развесёлую баржу, их здесь, как ты сам знаешь, всегда было предостаточно, а со времени твоего отъезда стало ещё больше. Иду, иду, но вдруг в панике начинаю лихорадочно вспоминать, куда же впадает Сена? У меня всегда было, мягко говоря, неважно с географией. Появляется судорожная мысль немедленно достать бутылку, пока она, ещё не исчезнув из виду, не уплыла невесть куда. Я оглядываюсь по сторонам, ища того, кто смог бы мне вернуть мою драгоценную посланницу, предназначенную тебе. Но никого, как назло, поблизости нет, а она отдаляется от меня всё дальше и дальше. Я почти в полном отчаянии! Но знаешь, что меня в итоге всё-таки успокаивает, что я никогда не знаю в точности твоего местонахождения. Исключение, пожалуй составляет только последний раз, когда ты отправил мне обещанное письмо из Осло. Тебе смешно? Я знаю, ты смеёшься надо мной, но только я тебе замечу, что люди всегда прибегали к морским посланиям, когда не знали точного местонахождения адресата. Именно бутылке поручались его поиски. Разве не так? В противном случае, можно ведь было воспользоваться обычным почтовым отправлением. А бутылка – это всегда надежда, надежда быть услышанной кем-то тобой. Не правда ли, странное выражение? Но вряд ли оно случайно, а уж тем более бессмысленно, в той ситуации, когда веры в то, что ты получишь и прочтёшь моё письмо, просто не существовало. (Я тебе ещё расскажу о своих не воображаемых, а действительных опытах с отправлениями по воде, только чуть позже, ладно?).

Я теперь понимаю, что определённо поступила опрометчиво, воспользовавшись банальной почтой. Но произошло чудо! Почта, нужно сказать, работает отвратительно. Там всегда что-то теряют, доставляют не туда, возвращают обратно, в общем, что и говорить… Но вот парадокс, именно благодаря тому, что работа почтовой службы подчиняется, только законам провидения моё письмо попало к тебе в руки! Надпись, которую я сделала на конверте, состояла только из твоего имени, да ещё красочного видения, навеянного моими волшебными снами о тебе. Я думала, что у меня его просто не примут. Ладно, не буду описывать в подробностях, какими глазами на меня взглянул месье Бежар, когда увидел конверт, этого всё равно не передать никакими словами. Скажу лишь одно: Вернан, оказывается, люди всё ещё верят в светлые чувства! И более того, хотят им беззаветно, вопреки всякой рациональной логике служить. В противном случае, я не вижу других причин, почему моё письмо всё-таки разыскало тебя.

А потом, через два с половиной месяца, тот же месье Бежар, невероятно торжественно вручил мне бутылку с посланием, пришедшим от тебя. Это так мило с твоей стороны, послать мне бутылку не морем, а по почте. Ты не поверишь, мы с месье Бежаром плакали, как два старых супруга, разыскавших давно пропавшего сына. Со стороны, это, должно быть, выглядело весьма странно. Мы даже немного потанцевали с ним прямо там, на почте, вальсируя втроём с твоей драгоценной посланницей. А потом он, смахивая слёзы, сказал замечательные и торжественные слова, чем, на мой взгляд, весьма возможно, заложил основы нового направления мысли, которое можно было бы назвать «философией почтовых отправлений». Ну и, конечно же, месье Бежар был несказанно горд в целом Государственной почтовой службой Франции, с её идеалами (да и, кстати сказать, темпами) Эпохи Просвещения. В общем, благодаря тебе, мы расставались добрыми друзьями.

Я тебя таким и представляла в своих снах – сидящим на камне, среди песка и сосен, с книгой в руке. Бедный, бедный Руссо. Мочевой пузырь и людское непонимание – это такое унизительное и коварное сочетание. Я знаю, о чём говорю, потому что один раз случайно обмочилась в метро. Не знаю, отчего это произошло, это было со мной только один раз. Просто мои брюки стали помимо моей воли увлажняться, и как я не пыталась закрывать их своей дамской сумочкой, многие, должно быть, увидели постепенно образовывающуюся на полу вагона лужицу. Я не могла дождаться, когда поезд остановится, чтобы сломя голову выскочить на ближайшей станции. Собирать при этом ещё растения для гербариев я бы уже не смогла – это наверняка.