епископам и богословам по каким-либо вероисповедным вопросам. Мир церковный для правителя всегда был гораздо важнее, чем какая-то принципиальная догматическая точность. Можно было бы, пожалуй, упрекать царей в том, что ради церковного единства они стремились всегда поддержать партию большинства силой. Или в том, что они не смогли правильно отгадать, за какой именно из враждующих церковных партий стоит большинство. Но и это не есть диктат гражданской власти, ведь сама-то «партия большинства» уже складывалась к тому моменту в самой церкви. А содержать в равновесии несколько ожесточенно враждующих церковных группировок и стремиться при этом к социально-государственной устойчивости, столь необходимой любому правителю, – это, знаете ли, выше всяких человеческих сил! Поэтому упрек власти в том, будто она свои порядки, правила или доктрины навязывала церкви, исторически совершенно не состоятелен. Сама церковь в своих нестроениях, раздорах и смутах виновата на порядок больше.
Заключил император Константин свои благодеяния церкви грандиозным делом – восстановлением Иерусалима и святых мест. Венцом его искреннего служения Церкви стал собор, освятивший храм Воскресения Христова над Гробом Господним. Деяние, имевшее гигантское миссионерское значение на века вперед! Впрочем, нам еще предстоит к этому вернуться.
Константин принимал империю, в которой христианская вера охватывала исчезающее малый процент христианского населения: может быть, три, пять или семь процентов, примерно так. Оставил же он империю, в которой христиан было в разы больше. Конечно, законно поставить вопрос: каково было духовное качество таких христиан, которые стали христианами, когда это стало безопасно и даже выгодно? Но об этом может судить только Бог. Очевидно, что даже если на одного искреннего христианина пришлось бы по одному лицемерному, – дело Константина уже было с лихвой оправдано перед историей и перед Церковью.
Провиденциальный аргумент
Этот аргумент может быть убедителен для тех, кто верит в Бога и осуждает государственную церковь с евангельской позиции. Каким бы ни был Константин, но после него церковь на 12 – 16 веков «нырнула» в эпоху государственного бытия. И везде далее сосуществовала с монархической властью в сложных отношениях: от союза, до гонимого состояния. Спрашивается: могло ли это быть случайным? Где Бог, который судьбы всего христианства, всей Церкви держит в своих руках? Как Он мог бросить на произвол случая и человеческих грехов столько судеб тех людей, за которых воплотился и принял смерть на Кресте? И если христиане развратились настолько, что уже никак не могли далее существовать, иначе как в «блуде» церкви с государством, то зачем Он продлил на века эту историю? Если Константин – уже антихрист, то почему не убил Его Христос, возвращающийся во славе, одним дуновением уст своих?
Двадцать веков никакая церковь не выдержала бы в гонимом ото всех властей состоянии, это очевидно. Если не пришел ожидаемый конец мира, но бытие церкви продолжилось в государственном или полу-государственном состоянии, значит, на то была явно воля Божия. Значит, и такое бытие Церкви служило спасению людей во Христе.
На это принято возражать, что будто бы церковь существовала тогда в виде отдельных подпольных еретических сообществ. Аргумент исторически слабый. Ведь сами эти сообщества возникли уже в период гонений, по сути, с самого первого века, абсолютно независимо от любой государственной власти. И были они настолько разнородными, настолько противоречащими друг другу, что усадить их за одну трапезу в Царстве Божием едва ли удалось бы. В самом деле, ознакомившись с историей этих сект, попробуйте сочетать, например, эвионитов с монтанистами, или новациан с манихеями. Уж и еж скрещиваются проще! Кучу этих сект никак невозможно считать некой «истинной церковью» в изгнании.
Вообще, не нужно защищать еретиков и сектантов, не ознакомившись с ними, с их идеями и нравами. А когда ознакомление приходит, то и сам изучающий подчас за голову хватается.
Для того церкви и дан опыт трех веков гонимого состояния, чтобы она познала опыт сектантской психологии и сектантского жития. Чтобы никогда больше, независимо от властей, этот путь не служил бы оправданием церковного бесчинства.
Библейский аргумент – вновь народная религия
Теперь, наконец, нам потребуется вся первая часть книги, где говорилось о Ветхом Завете. Наверняка, читатель уже догадывается, что в константиновскую эпоху сюжет начинает повторяться: религия избранников («ханифов», но уже не пустынных странников) превращается в религию народную. И этот процесс протекает через аналогичные же миссионерские компромиссы, через то же самое Божие снисхождение к людям, не являющимся подвижниками духа. И даже формы этого процесса во многом совпадают с далеким прошлым.
Конкретно у Константина все это началось с видения креста на небе и с изображения крестов на щитах. По рассказу Евсевия, в видении император видел знамение Креста на небе с надписью: сим победиши. Согласитесь, что даже этот самый первый и классический эпизод куда как наглядно показывает плавный переход от «чисто евангельской» установки к народно-религиозной. Для христианина крест – это, безусловно, знак победы, но кого и над кем? Кто и кого побеждает сим знамением? В Евангелии это Христос побеждает дьявола и смерть, но там все-таки речь еще не идет о воинской победе, тем более в гражданской войне, от которой (войны) Иисус так усиленно предостерегал учеников и современников. Согласитесь, это все-таки две довольно разные победы.
Удивительно то, что в последовавшей после этого битве Константин одержал неожиданно полную и безоговорочную победу над противником, превосходившим его силы вдвое. Его неприятель Максенций ухитрился совершить все возможные стратегические и тактические ошибки, был разбит и утонул при отступлении в реке. Исход битвы оказался таков, лучше которого не могло бы нарисовать победителю никакое воображение. Бессмысленно теперь гадать: чудо ли это Божие, или просто Промысел Божий. Факт в том, что произошло на редкость маловероятное событие, последствием которого стала буквально целая эпоха. Мораль тут не может быть иною: если вы признаете хоть какой-то разумный замысел в истории, разглядите же его здесь!
И все начинается с переосмысления Креста, как события и символа, с евангельского смысла на смысл народной религии. Можно слово «переосмысление» заменить здесь на «дополнение». Смысл добавляется, это очевидно. И очевидно, что этот добавленный смысл слишком «посюсторонний». Новое знамя и древко воздвизается, чтобы избавить народ от врагов чувственных, но не душевных и мысленных. И очень хорошо, что это знамя не чужого, не египетского бога, а знамя истинной евангельской веры. Хотя она и применяется уже не с евангельскими целями.
Даже если принять, что Константин никакого видения не видал, а просто велел изобразить кресты на щитах своих воинов, что, собственно, изменится от этого? Почти ничего. Удивительнейшая