И еще вспомнил Полит, глядя во тьму, как задрал тунику толстозадой Левкое, подкараулив безотказную служанку на заднем дворе, за конюшней. Запах конской мочи, прелая солома, пыхтение Левкои и легкая растерянность, когда все кончилось неожиданно быстро и бестолково, — вот и все, что сохранилось в памяти от первого соития…
Полит не считал себя уродом, а после Левкои и вовсе осмелел, но не тут-то было! Служанки помоложе да порасторопнее предпочитали угождать богатым женихам, а итакийские девушки хоть и не сторонились его, но все же ни одна благосклонно не согласилась составить ему пару на мистериальных играх. Даже сопливая Фелина, у которой при виде мужчин глаза загорались, а ноги слабели, и то отказывала ему в ночных забавах! Благоразумие женщин острова давно вошло в поговорку, и каждая юная дева прежде думала о семье и надежном муже, а после о радостях любви. Хоть и при царском дворе вырос Полит, но юный возраст и отсутствие крепкой родни делали его женихом незавидным.
Во сне захныкал маленький Латин, тихо, еле слышным голосом успокоила его Калипсо, и ребенок затих. Хриплое монотонное бормотание Ахеменида усыпляло. Сейчас был тихим слепой, а несколько раз ему было так плохо, что, казалось, умрет он от боли, что жгла его душу — так он сказал.
Внезапно Политу пришла в голову мысль, от которой ему стало жарко — рядом с ним, через проход, лежит прекрасная нимфа, чья кожа как пена морская бела. Вспомнил колено ее, тугой стан и бедра плавный изгиб, но следующая мысль заставила похолодеть: он представил себе, что с ним сделает базилей, если вдруг догадается о тайном желании Полита! Убьет и уложит рядом с Перифетом, тело которого покоится в дальнем закутке судна.
Он поежился и… заснул.
Сильный толчок сбросил Полита на холодный и жесткий пол. Закряхтел слепой Ахеменид, выругался сонным голосом Медон, Калипсо же ничего не сказала, а дети продолжали спать.
Откуда-то сверху что-то крикнул базилей, Арет отозвался, потом над головой гулко прозвучали шаги и в полной тьме Одиссей произнес:
— Все живы?
Полит нащупал край своего лежака и поднялся с пола.
— Что случилось? — спросил он.
— Кажется, мы куда-то приплыли, — раздался голос Медона.
— К Харону в гости! — пробормотал Ахеменид.
— Говорите тихо, дети спят! — шикнула на них Калипсо.
— Стало быть, все целы, — подытожил базилей. — Буря стихла…
— Это хорошо, — сказал Медон.
— Но мы сели на мель.
— Приплыли, — отозвался, зевнув, Ахеменид. — Разбудите меня, когда появятся добрые вести.
— Спи, убогий, — сказал базилей. — Я и Филотий тоже поспим, а Медон и Полит нас сменят. Следите, чтобы никто на судно не влез. Хоть и не видать берегов поблизости, но мало ли что из глубин вылезти может!
К удивлению Полита, наверху была вовсе не ночь. В раскрытые смотровые щели бил утренний свет, ветер быстро разгонял облака. Черные тучи еще клубились далеко на западе, но буря уже ушла.
Медон уселся на высокое сиденье, потрогал рычаги и смежил веки.
— У тебя глаза острые, молодые, — сказал он Политу. — Раньше меня углядишь корабль или чудище какое. А я еще вздремну немного.
Полит, не отвечая, вышел на палубу. «Харраб» и впрямь сел на мель. Сквозь мутную воду был виден желтый песок.
Судно больше не качало на волнах, но это не радовало юношу. Он понимал, что долго они здесь не протянут без еды и питья, а на всем корабле, на дорогое железо которого можно было купить небольшое царство, не найдется дерева и на один жалкий плот.
На севере, там, где небо почти сливалось с водой, если прищурить глаза, можно увидеть тонкую темную полоску, но была ли это земля или дождевые тучи неведомо…
Вскоре на палубе объявился Медон. Он с хрустом потянулся, смачно зевнул и сообщил, что Морфей не любит яркого света, ну невозможно уснуть в такое прекрасное утро. С этими словами он с удовольствием оглядел чистое синее небо, зеленую воду и, прищурившись, бросил короткий взгляд на солнце, чья колесница уже выкатилась с востока.
— Вряд ли через день или два жизнь покажется прекрасной, — отозвался Полит. — Воды лишь амфора осталась, а хлеба и с полкороба не наберется.
— Не думай об этом, — безмятежно махнул рукой Медон. — Не тебе, юноше, пристало ворчать, радуйся жизни, пока она длится. И еще я тебе скажу: вряд ли боги великие нам показали такие диковины, чтобы с голоду и жажды уморить здесь, как простых мореходов. Уж скорее Кронид поразит нас молнией с неба или трезубцем пенитель морей Посейдон днище «Харраба» проткнет. А голод… жажда… нет, такой скукотищи боги себе не позволят. Опять же корабль случайный нас подберет или волны с мели унесут.
— Если в эти края добирались хотя бы фокейцы… — начал было Полит, но Медон перебил его:
— Здравомыслие итакийцев порой меня восхищает, но меру знать все-таки надо. Ну что ты стенаешь, как нимфа под пьяным сатиром! Боги нас выручали, выручат и на сей раз. Вон, кстати, и парус, зови базилея!
Медон ткнул пальцем в сторону носа корабля. Посмотрев туда, юноша вздрогнул. И впрямь, далеко, на самом горизонте виднелся черный треугольничек, похожий на зловещий парус пафлагонцев. Стремглав кинувшись к узкому лазу, Полит успел лишь подумать, не ждет ли их схватка с пиратами или, что хуже, с амазонками яростными. Он скатился вниз и тут же попал в крепкие руки Арета.
— Говори тихо, — прошептал Арет. — Только заснул базилей…
— Парус! — выдохнул Полит.
Калипсо осталась с детьми, Ахеменида будить не стали. Все остальные столпились на носу, вглядываясь, как медленно вырастает далекий парус.
Филотий стоял на покатом борту, держась за толстый железный штырь на носу. Он задумчиво почесал бороду, послюнявил палец и хмыкнул.
— Против ветра идут, однако, — с сомнением покачал он головой. — Сколько же у них гребцов, если парус не опускают?
Вопрос его остался без ответа.
Одиссей прищурил глаза, пытаясь разглядеть корабль, Арет озабоченно трогал иззубренное лезвие меча, а Полит переводил взгляд с базилея на редкие облака и обратно — он все ждал, когда божественный голос или посланец Зевса им возвестит повеление небес.
Время шло, парус становился больше, но при этом чрезмерно раздался вширь. Кормчий выругал криворуких мастеров, что шили эту тряпку, на что Арет посоветовал ему забыть о парусе — он первым заметил неладное. Между тем Медон, уставившись себе под ноги, тер пальцами виски, бормотал неразборчиво. А потом, будто вспомнив что-то, тронул за локоть Одиссея.
— Скажи, царь Итаки отважный, не эту ли плавающую гору ты и твои спутники встретили в странствиях трудных?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});