Читать интересную книгу Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

… и ты думаешь, твой план осуществим? — тихо, но без околичностей спросил Сурок.

— Да, и я скажу, чего это нам будет стоить! — воскликнул Владимир и распростер руки над паствой с пылом первосвященника из Пятикнижия, с жаром новообращенного. — Нужно много глянцевых брошюр. Качественных, потому печатать лучше не здесь, а, например, в Вене. Ну и художественные изображения пятизвездочного отеля на озере Болото, который мы, конечно, никогда не построим, а также ежегодные отчеты о сносе дымных фабрик и разбивке на их месте затейливых корпоративных парков с разными урнами для стекла и для газет, чтобы легче перерабатывать мусор… Точно, побольше экологии. Это ходовой товар. А еще воображение подсказывает центры холистики и клиники Рейки.

Владимира несло. Никто больше не морщился. Гусев что-то царапал на салфетке. Костя перешептывался с Сурком. Тот сначала слушал Костины речи благосклонно, но минутой позже переменился в лице и опять стукнул кулаком по столу:

— Погоди-ка. Мы не знаем никаких американцев. — Костя направил Сурка по верному пути.

— Вот поэтому, друзья мои, — сказал Владимир, — я сегодня с вами. Предлагаю: я лично проникну в американскую общину в Праве. Несмотря на беглый русский и умение пить, я запросто сойду за настоящего американца. Моя репутация безупречна. Я учился в одном из ведущих либеральных колледжей в США, и я глубоко изучил манеру одеваться, стиль жизни и образ мыслей недовольной части американской молодежи. Я долгое время жил в Нью-Йорке, столице недовольства, у меня много друзей среди сердитых, обделенных заказами людей искусства, и я только что поставил точку в романтической связи с женщиной, которая и внешне, и внутренне олицетворяет авангард этой уникальной социальной группы. Господа, не хочу хвалиться, но уверяю вас, лучше меня вы не найдете. Я все сказал.

Костя, добрая душа, зааплодировал. Поначалу в одиночестве, но затем Сурок поднял руку, повертел ее перед глазами словно в поисках шпаргалки, накорябанной на тыльной стороне, вздохнул, поднял другую руку, снова вздохнул и наконец сомкнул ладони. Как по команде десятки жирных, потных ладоней принялись издавать чмокающие звуки, послышались крики «Ура!», и Владимир покраснел как рак.

На сей раз опустил кулак, установив тишину, Гусев.

— Чего ты хочешь? — спросил он. — Для себя, понятное дело?

— Не так уж много на самом деле, — ответил Владимир. — Мне понадобится определенная сумма на выпивку, наркотики, такси — словом, на все необходимое, чтобы расположить к себе общину. По опыту знаю: очень важно появляться как можно чаще в различных барах, клубах и кафе. Так создается аура известности. Сколько это стоит в Праве, трудно сказать. В Нью-Йорке, за вычетом квартирной платы, я тратил три — четыре тысячи долларов в неделю. Здесь, думаю, хватит и двух. Плюс шесть-семь тысяч единовременно на расходы по обживанию.

Тогда и должок Ласло и Роберте можно будет уплатить.

— Сдается мне, Гусев имеет в виду процент от прибыли, — сказал Сурок, вопросительно поглядывая на Гусева.

У Владимира перехватило дыхание. Неужто речь идет о чем-то сверх его нахального требования двух тысяч в неделю? Они вообще понимают?.. Но минуточку, если не попросить доли в прибыли, не обнаружит ли он тем самым незнание делового этикета? Этак не годится. Денег здесь крутилось достаточно; обеденный зал напоминал показы Версаче. Владимиру ничего не оставалось, как, пожав плечами, небрежно обронить:

— На ваше усмотрение. Десять процентов?

Зал ответил консенсусом. Предложение Владимира выглядело разумным. Когда люди Сурка обговаривали свой процент от прибыли, они обычно начинали с пятидесяти.

— Товарищи, — продолжил Владимир, — коллеги по бизнесу; хочу вас заверить, я не ставлю себе Целью обобрать вас. Я, как говорят в Америке, «командный игрок». Так что…

А что, собственно? Он подыскивал изящную концовку.

— Так что давайте выпьем за успех!

Следом было произнесено немало тостов за «Командного игрока». К Владимиру выстроилась очередь, чтобы пожать ему руку. Тех предпринимателей, что полезли без очереди, не сумев совладать с нахлынувшими эмоциями, из помещения выдворяли.

Они выехали со двора. День стоял прекрасный, дул легкий ветерок, и даже химическая дымка нравилась Владимиру: она была той исторической правдой, что корректирует вечно самодовольную улыбку солнца. Костя сидел впереди, играя в электронные кости. Водитель, неприступный чеченец в огромном меховом национальном головном уборе, с глазами цвета томатной пасты, был готов, судя по его виду, снести багажник любому польскому «фиату», если только тот не двигался со скоростью звука.

— Погляди-ка, — сказал Костя.

Справа возник ряд широких неоклассических фасадов, лепившихся впритык друг к другу. Крашенные в кремовый цвет, они выглядели вполне миролюбиво, несмотря на пару воинственных сторожевых башен, торчавших сзади. И посреди этого разнобоя, меж шпилей и невесомых контрфорсов, возвышалась закопченная готическая церковь, с легкостью затмевавшая соседей размерами и внушительностью.

— Господи, — Владимир прижался лицом к стеклу, — какое прекрасное не пойми что.

— Замок Правы, — скромно пояснил Костя.

Чтобы как-то отметить этот миг ничем не замутненного туризма, Владимир закурил отдававшую плесенью местную сигарету из пачки, подаренной Сурком под конец обеда. Он опустил стекло в машине — и ему помахала ручками в белых перчатках парочка улыбающихся «эм-энд-эмcок»; человечки-конфетки были приварены к боку трамвая.

— Ах! — вздохнул Владимир, когда старое дребезжащее чудище проехало мимо. Он посмотрел направо — на громоздившийся замок, потом налево — вслед машущим «эм-энд-эмcкам» и ощутил безграничное счастье. — Водитель, поставьте какую-нибудь музыку! — попросил Владимир.

— «Аббу»? — Вопрос прозвучал риторически.

— Поставь «Суперзвезду», — велел Костя.

— О да, люблю эту вещь, — одобрил Владимир.

Ветер наполнил машину запахом платанов, на кассете пели нордические красотки, им вторили, в разной степени коверкая произношение, трое бывших советских людей. Машина покатила с холма, на котором высился замок. Мимо на полной скорости пронесся трамвай, промахнувшись буквально на сантиметр.

— Столованцы долбаные! — завопил чеченец.

Из брошюры, просмотренной в турфирме в аэропорту, Владимир запомнил фразу «море шпилей». и действительно, в архитектурном рагу, бурлившем внизу, присутствовали золотые шпили, блестевшие на солнце идущего на убыль лета. Однако авторы брошюры обнаружили явную пристрастность, забыв упомянуть покатые красные крыши, спускавшиеся каскадом к серой излучине реки…

— Тавлаты, — подсказал Костя.

Не упомянули они и огромные бледно-зеленые купола, венчавшие массивные барочные церкви по обе стороны реки. И мощные готические пороховые башни, со стратегическим умыслом разбросанные по городу, — подобно суровым средневековым рыцарям, они охраняли Праву от той банальной бестолковщины, что сожрала линию горизонта в столь многих городах Европы.

Пейзаж портило только одно странное сооружение; гигантское и угрюмое, оно торчало вдалеке, но каким-то образом умудрялось нависать над половиной города. Сначала Владимир подумал, что это пороховая башня-переросток, почерневшая от времени. Только… Неужели… Нет, долее нельзя было отрицать горькую правду. Сооружение представляло собой нечто вроде гигантского ботинка, вернее, галоши.

— Что это? — спросил Владимир у Кости, стараясь перекричать «Аббу».

— А? Ты никогда не слышал о Ноге? — заорал в ответ Костя. — Это забавная история, Владимир Борисович. Рассказать?

— Будь добр, Константин Иванович. — Владимир уже не помнил, откуда узнал отчество Кости, но этот человек, «соль земли», не мог не быть сыном Ивана.

— В общем, как только кончилась война, Советы возвели здесь, в Праве, самую высокую статую Сталина в мире. Это было что-то, скажу я тебе. Весь Старый город был зажат между ботинками Сталина, и как он только на него не наступил.

За эту шутку Костя вознаградил себя смешком. Как же ему нравилось общаться с Владимиром! А последнему стало ясно, что родись Костя в более здоровое время и в другой стране, из него получился бы обожаемый учитель в какой-нибудь тихой, тугодумной провинции.

— А потом, когда отец народов отошел в мир иной, — продолжал Костя, снова переходя на дидактический тон, — столованцам позволили снести статуе голову и заменить ее головой Хрущева. Большое утешение! И наконец, через два года после Габардиновой революции, местным удалось взорвать Никиту, но не до конца… Не спрашивай, что было дальше. Скажу лишь, что парней, выигравших контракт на подрыв Левой Ноги, последний раз видели на Сен-Бартельми[25] с Тратой Пошлой. Помнишь такую? Она играла в фильме «Иди домой, снайпер Миша» и еще в этом, как его… который в Ялте снимали… А, вспомнил — «Мой альбатрос».