Читать интересную книгу Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

Листки из записной книжки сыпались на пол, таможенники ржали, одобряя действия товарища Дыхоосетринского, но мать, к изумлению Владимира, стояла неподвижно, лишь теребила ремешок маленькой кожаной сумочки, обмотанный вокруг побелевшей руки; отец же, избегая испуганного взгляда сына, потихоньку, бочком продвигался к выходу на посадку — к свободе.

Не успел Владимир опомниться, как на них уже застегнули привязные ремни, и заснеженная, загазованная Россия осталась внизу под крыльями самолета. И только тогда он позволил себе роскошь — она же насущная необходимость — заплакать.

Спустя тринадцать лет в самолете, летевшем в противоположную сторону, Владимиру чудилось, что годы между отъездом и возвращением слились в одну бессмысленную интерлюдию. Он и теперь был все тем же Володечкой с жидовской фамилией, с опухшими от слез глазами и текущим от суетливой беготни носом. Только на сей раз ему была уготована не Ивритская школа, разумно размещенная в лесах Скарсдейла, и не прогрессивный Средне-Западный колледж На сей раз его ждал гангстер, награжденный кличкой в честь пушистого зверька.

И теперь времени на исправление дурацких ошибок — этих промахов вновь прибывшего — не будет. На прошлой неделе одна такая ошибка, совершенная в обшарпанной комнате флоридского отеля, в обществе расплывшегося голого старика, чуть не стоила ему жизни. Приступы идиотизма и самообмана привели его на борт Люфтганзы, к позорному бегству из Нью-Йорка и от величественной Франчески. То и другое отныне принадлежало прошлому, вместе с юным, простодушным Владимиром, плохо приспособленным к этой жизни.

В дверь туалета постучали. Владимир вытер лицо, набил карманы бумажными пакетами и направился в салон мимо ворчливых пенсионеров из Вирджинии, выстроившихся в очередь к удобствам. У некоторых на шеях болтались фотоаппараты, словно их владельцы надеялись запечатлеть на пути к толчку некое прекрасное мгновение. Владимир занял свое место у окна. Самолет летел над клочковатым ковром из тонких перистых облаков — как объяснил однажды Владимиру отец за завтраком на даче, то был верный признак грядущей перемены погоды.

Владимир стоял на трапе самолета, вдыхая европейский воздух. Рукава рубашки он опустил, спасаясь от осеннего ветра. Вирджинцы дивились отсутствию «кишки» между самолетом и понурым зеленым зданием аэропорта. Архитектурный стиль этого сооружения Владимир с ностальгией определил как позднесоциалистический; в те времена архитекторы, окончательно разделавшись с конструктивизмом, поступали просто: «Эй, у нас есть немного зеленоватого стекла и какой-никакой цемент — давайте построим аэропорт». На крыше здания громоздились большие белые буквы: ПРАВА, РЕСПУБЛИКА СТОЛОВАЯ. Для русского уха название звучало смешно, хорошо хоть не «забегаловка», улыбнулся Владимир. Он был большим любителем сочных славянских языков: польского, словацкого. А теперь и этого.

Первым столованцем, которого увидел Владимир, стал служащий, проверявший паспорта, — светловолосый, упитанный, с красивыми пшеничными усами.

— Нет, — сказал он, указав сначала на фото в паспорте, где был запечатлен Владимир-студент с пышной бородой и длинными нечесаными волосами, торчавшими из-за спины, а потом на самого Владимира, чисто выбритого и коротко стриженного. — Нет.

— Да, — ответил Владимир. Он попытался улыбнуться так же устало, как на снимке в паспорте, а затем потянул за редкие, только что прорезавшиеся волоски на подбородке, предвещавшие в близком будущем густой лес.

— Нет, — робко повторил паспортист, но штамп поставил. Без сомнения, социализму пришел конец.

Владимир снял свой чемодан с багажной карусели, и толпа американцев вынесла его в зал прибытия, где первым их встретил сверкающий банкомат «Американ Экспресс». Родители, прилетевшие навестить детей, выдергивали из рядов встречающих своих отпрысков — юных, стройных и одетых так, словно они только что ограбили знаменитый нью-йоркский бутик «Улетная Мими». Владимир пробирался сквозь материнские объятия и отцовские похлопывания по плечу к дверям, сулившим избавление от этой суеты, — лаконичная красная стрелка указывала на выход. Но и обращал внимание на окружающих — молодых американцев, встречавших своих денежных родителей. Денежных ли? По крайней мере, к среднему классу они принадлежали, эти люди в возрасте около пятидесяти, в мятых вельветовых штанах и нелепых безразмерных свитерах. А поскольку высший класс взял моду подражать в одежде среднему, то всякое может быть.

Внезапно, со скоростью самолета, падающего на землю, обстановка русифицировалась.

На улице прогремел выстрел.

Заголосило с десяток автомобильных сигнализаций.

Отряд мужчин с «Калашниковыми» у бедра быстро разделил американцев на два взволнованных стада.

Посередке развернули бутафорскую красную дорожку.

Кортеж из БМВ и бронированных «рейндж-роверов» занял оборонительную позицию.

На ветру затрепетала креповая растяжка с любопытной надписью: «ПраваИнвест — финансовый концерн № 1 приветствует дорогого Гиршкина».

И только тогда наш герой узрел наконец своего нового благодетеля.

В плотном кольце из трех подручных, облаченных в слепившие глаза нейлоновые куртки и подобранные в тон «космические» штаны, Сурок торжественно приблизился к Владимиру. Сурок оказался плотным рябым коротышкой со слегка косящими глазами и прической, призванной максимально скрыть облысение.

Мафиози положил одну клешню на плечо Владимира, пригвождая его к месту (словно он посмел бы шевельнуться), другую протянул для рукопожатия и с неотразимым украинским акцентом произнес риторическую фразу:

— Ты — Гиршкин.

Да, он самый.

— Ну что ж, — продолжал Сурок, — а я — Толя Рыбаков, президент «ПраваИнвеста», по кличке… — Он оглянулся на своих ближайших сотрудников, стоявших по бокам от него, — один был размером с хозяина, другой ближе к Владимиру по телосложению. Оба во все глаза пялились на гостя, не обращая на босса никакого внимания. — Наверное, отец говорил тебе, что меня еще называют Сурком.

Владимир тряс его руку, стараясь компенсировать скромный размер своей ладони энергичностью и крепостью пожатия.

— Да, да, я слыхал, — бормотал он. — Очень рад познакомиться, господин Сурок.

— Просто Сурок, — нахмурился благодетель. — У нас все по-простому, без титулов. Каждый сам знает, кто он. Вот этот, например, — Сурок указал на здоровенного мужика с маленькими татарскими глазками и морщинистой лысиной, напоминавшей поперечный срез секвойи, — наш главный оперативный разработчик, Миша Гусев.

— По прозвищу Гусь? — спросил Владимир, предполагая, что склонный к анималистическим кличкам Сурок не мог не воспользоваться такой фамилией.

— Нет, — ответил Гусев. — А у тебя кличка Еврей?

Сурок рассмеялся и погрозил Гусеву пальцем, второй же приближенный — маленький, но крепкий, с тонкими, как у ребенка, светлыми волосами и синими кобальтовыми глазами, напоминавшими воды озера Байкал, какими они были столетия назад, — покачал головой и сказал:

— Извините Гусева, он у нас убежденный антисемит.

— Да, конечно, — сказал Владимир. — У всех есть свои…

— Константин Бакутин, — представился второй помощник Сурка и протянул руку. — Называй меня Костей. Я главный по финансам. Поздравляю с победой над Службой иммиграции и натурализации. Это крепкий орешек — уж мы-то знаем, пытались его расколоть.

Владимир начал было благодарить соотечественника на самом выразительном и цветистом русском языке, на какой только был способен, но Сурок вытолкал всех наружу, где между кучками туристических автобусов и замызганными такси польского производства стоял караван БМВ. У всех машин на капоте красовался желтый логотип «ПраваИнвеста», каждая была окружена высокими парнями в лиловых пиджаках необычного покроя — нечто среднее между деловым костюмом и смокингом.

— Эти в основном столованцы, — объяснил Сурок. — Мы часто нанимаем местную рабсилу.

Он помахал своим людям, а Гусев, сунув два пальца в рот, свистнул.

С изумительной четкостью постмодернистской хореографии двенадцать поджарых столованцев одновременно распахнули дверцы двенадцати машин. Кто-то из людей Сурка забрал у Владимира багаж. Гостя усадили в БМВ. Строгий немецкий интерьер машины был зачем-то изуродован джерсовой обивкой в черно-белую зебровую полоску и мохнатыми подстаканниками.

— Тут у вас очень симпатично, — сделал комплимент Владимир. — Все, как говорят американские компьютерщики, для удобства пользователей.

— О, это заслуга Эстерхази, — сказал Сурок и свистнул волосатому мужичку, с угрюмым видом стоявшему в тени «рейндж-ровера».

Эстерхази, в черном кожаном пиджаке на голое тело, в кожаных штанах, заправленных в замшевые сапоги «Капизиос», помахал Владимиру пачкой «Кэмела», а Сурку показал большой палец.