и, почесав бугор на плече, улеглась поверх разлома, руками и ногами с длинными, гибкими пальцами схватившись за его неровные края. Толстый хвост, упав набок, свесился вниз и чуть заметно вздрагивал, выдавая напряжение своего владельца.
— Идем, — седовласая женщина, подобрав юбку и ни мгновения не медля, встала на спину покряхтывающего существа, мелкими шажками прошлась по нему и спрыгнула на противоположную сторону разлома.
Патриция двинулась следом. Уложилась в два широких шага, опасаясь, что спина существа её попросту не выдержит. Но тварь справилась. Повиснув на руках, уродец подтянулся и, подскочив к женщинам, подставил хозяйке голову, требуя ласки, как домашняя собака. Ведьма погладила существо по лысому черепу, выжидательно посмотрела на Патрицию, но та молчала, поправляя остатки одежды.
— Ты не хочешь ничего узнать?
— Я бы хотела одеться.
— Доспехов не держу. Но походную одежду найти постараюсь.
Незнакомка посмотрела на тварь, та фыркнула, будто соглашаясь, и, подобрав под себя задние ноги, поскакала на четвереньках по коридору. Женщина подняла лампу.
— В замке пыльно и холодно, но можно жить.
Патриция снова промолчала. Так, в тишине, они миновали коридор, спустились вниз по крутой лестнице, прошли через зал с высоким потолком, где гнила сваленная в кучу мебель, громоздкая и древняя. Они долго кружили по развалинам, прежде чем оказались в широком коридоре, у двери, целой и чистой. В стене напротив в железную петлю канделябра был втиснут кривой горящий факел.
Женщина остановилась, лампой указала на дверь.
— Твоя комната. Одежду тебе принесли. Выберешь подходящую, умоешься, приведешь себя в порядок и можешь отдохнуть.
— У вас есть чистая вода? — отчего-то этот вопрос показался Патриции сейчас самым полезным.
— Да, — выражение лица женщины не изменилось, только левый уголок губы и веко левого глаза чуть задергались, будто в тике. — В замке свои законы. Мои. Тебе нужны слуги?
— Нет.
— Хорошо. Я скоро приду, и мы поговорим. До сиих пор не покидай комнаты.
Патриция кивнула и, толкнув дверь, оказалась в просторной спальне. Здесь пахло сыростью и старостью. Со стен была содрана драпировка, а на широкой кровати пылился тюфяк, набитый соломой. На драном кресле красовалось огромное темное пятно, а у широкого, едва ли не во всю стену, гардероба, была вырвана одна дверца — от петель на косяке остались неровные куски. Через двустворчатое окно в комнату проникал тусклый западный свет. Патриция, положив меч на кровать, взяла со спинки кресла куртку и рубашку, помяла жесткую ткань в руках, подошла к окну. Внизу, куда ни глянь, тянулась засыпанная белесым песком пустыня. Патриция облизнула разбитые губы и обернулась. В деревянном корыте, стоящем перед кроватью, и правда сияла вода, но именно это сияние смутило женщину. Казалось, что в прозрачном полотне заблудился солнечный свет. Патриция осторожно коснулась поверхности воды, растерла каплю между пальцами, понюхала. Жидкость ничем не пахла, но была маслянистой. Впрочем, иного выбора не имелось, а Патриция всей душой желала смыть с себя запах выродка. Как говорил Раллэ, её учитель, её капитан и её любовник, если женщина становится воином, она объявляет войну всему миру, себе, в том числе. Когда воина берут в плен, его будут пытать. Если в плен попадает женщина, её сначала пустят по кругу, а потом, если что-то от неё останется, отправят в тюрьму к своим же. Поэтому в плен лучше не попадать, а героически гибнуть на поле сражения.
Патриция, ополаскивая шею, искоса глянула на лежащий на тюфяке меч. Раллэ говорил — жажда самоубийства всегда проигрывает голоду по смерти врага.
Умывшись и переодевшись, Патриция не стала ложиться в кровать. Села сбоку, у окна, прислонившись спиной к ножке. День снаружи разгорался все ярче. Патриция дремала, пробуждаясь от малейшего шороха, поэтому не пропустила прихода седовласой женщины. Та вошла без стука, держа руки скрещенными на груди. Дверь будто сама распахнулась перед ней.
Патриция поднялась, но меч брать не стала. Следом за женщиной в спальню вошли две твари — та, хвостатая, что исполняла роль моста над разломом, и другая, помельче, с огромными зелеными глазами и чуть вытянутой пастью. Второе существо передвигалось на двух ногах, длинных, но сильно подогнутых. Ползя вот так, на корточках, оно довольно бережно несло в руках дощечку, служившую подносом для пары чаш.
— Забери лохань, — приказала женщина. — И оба идите прочь.
Четвероногая тварь послушно удалилась. Вторая, поставив дощечку на кровать, пыхтя и фыркая, подняла корыто и, покачиваясь, потащила в коридор. Женщина присела на краешек кресла и плотнее прижала руки к туловищу. Со стороны казалось, что у неё прихватило живот или болят ребра.
— Можешь поесть, я не собираюсь травить или опаивать тебя.
Патриция покосилась на чашки. В миске дымилось какое-то серое варево, напоминавшее кашу без масла и молока, а вот во второй была вода. Чистая, прозрачная вода.
— Черная смерть не отметила тебя, — женщина нервно моргнула. — И зашла ты слишком далеко. С лошадью. С отрядом. Кто вы?
— Разведываем земли Запада по приказу короля Востока, — Патриция присела на кровать и, взяв чашку с водой, мигом осушила её. Вода оказалась удивительно вкусной, свежей, чуть пахнущей пшеницей, совсем иной, чем та, что предназначалась для умывания.
— Сколько лет прошло, а Восток все тянется к Западу, — женщина посмотрела в окно. — Удивляет меня лишь то, что на тебе нет метки. Неужели мой сын нашел что-то поистине поразительное…
— Боюсь, ничего поразительного во мне нет, — Патриция облизнула губы и потянулась к миске с кашей. Каша вышла тягучей и липла к ложке и зубам. — Я — простой воин. Но кто вы?
— Ведьма. Разве сие незаметно?
Патриция проглотила комок каши. Похуже походной похлебки, но вполне съедобно.
— Это — ваш замок?
— И моя тюрьма.
Патриция облизала ложку и бросила её в миску.
— Благодарю… Прошу прощения, не знаю вашего имени.
— Азерра, — женщина едва заметно склонила голову. — А ты, дева…
— Патриция.
— Из благородной семьи? Чудесно.
Они помолчали.
— Я должна вернуться обратно, — Патриция потерла шею, отводя взгляд. — Я нужна своему отряду.
— Совершенно невозможно. Он найдет тебя на краю земли. Убить его ты не сможешь — он не похож на других выродков. Но если будешь слушать меня, — Азерра тихо, устало вздохнула. — Сможешь пойти иным путем, нежели твои предшественницы. Смею предупредить — своих женщин он обычно съедает. Если я не успеваю сделать из них… уродин и перебить ему аппетит.
Патриция как-то уж совсем по-детски захлопала глазами, потом тряхнула головой и, нахмурившись, посмотрела на собеседницу.
— Вы всегда так любезны с пищей вашего сына?
— Когда он получает желаемое, он не тревожит меня, — женщина крепче прижала руки к телу. —