— Томно ли тебе, Ваня?
— Ох, то-о-омно, — простонал Бурмакин, приближаясь к чаровницам.
— Нравимся ли мы тебе?
— Ох, нравитесь, — промурлыкал Иван, протягивая руки к девам и желая поскорее опробовать их на ощупь, — сразу с двумя у меня ещё ни разу не было.
— Ну, как ты, Ванечка, распалился?
— Ох, распалии-и-ился.
— А теперь охолони чуток.
И вылили, стервы грудастые, на Бурмакина две шайки студёной воды. У Ивана вновь дыхание перехватило. Глядь, а это и не девы вовсе, а анчутки окаянные. Оказывается, это Ермолай и Спиридон изгаляются и над убеждённым атеистом куражатся. Ерька вытянул губы свои поганые трубочкой и давай лепетать:
— Иди ко мне, мой дорогой, дай, я тебя облобызаю.
Бурмакин, хоть и в помутнении, но покачал одурманенной головой.
— Не пойдёшь? Точно? Ты хорошо подумал? А ты Спирь?
— Отзынь, лесбиянец озабоченный, — сплюнул Спиря, подхватил ванину одежду и устремился к выходу.
Еря, корча на ходу рожи, поскакал следом.
— Вещи хоть верните! — взмолился Иван.
— Размечтался.
— Как же я тут останусь в одних труселях-то?
В ответ только хлопнула дверь, да заскрипел ключ в замке, а анчуток окаянных и след простыл.
3. Обознатушки
В ту же секунду дверь ваниной квартиры отворилась, и туда проскользнул Переплут, обернувшийся Бурмакиным, даже бланш под глазом один в один. Времени даром он терять не стал:
— Дорогая, а не заняться ли нам сексом в душе?
— Где?! — оторопела Вера.
— В душе, — ослепительно улыбнулся Переплут, — а что? Что, собственно, в этом такого? А-а-а? Бурный секс среди мыльниц и горшков.
— Каких горшков?
— Детских.
— Ваня, ты забыл — у нас нет детей.
— Будут. Верочка, ты стала слишком рассудительной и приземлённой. Хотя это самое бесполезное в мире занятие — пытаться всё просчитать заранее и жить завтрашним днём.
— Бурмакин, и это говоришь мне ты?!
— Верунчик, я выходил сейчас из подъезда, и луч солнца ударил мне прямо в лицо, он практически ослепил меня. И я внезапно осознал, что человеческая жизнь непоправимо коротка и чудовищно конечна. Ты меня понимаешь? Ничего нельзя откладывать на потом. Давай, заберёмся в душевую кабину, и будем там любиться. Не предохраняясь.
— Не предохраняясь?! — глаза Неждановой полезли на лоб.
— Зачем нам нужна эта резиновая гадость? — поморщился брат два, — а получится ребёночек — замечательно. Ведь это будет дитя нашей любви.
Вера, не веря своим ушам, приблизилась к Переплуту, а тот, не мешкая, принялся стягивать с неё платье.
4. Подвал
Присел Ваня на батарею центрального отопления и пригорюнился. Хорошо, хоть сегодня воскресный день и никто из работников сюда не наведается. А вдруг как припрётся? Бурмакина аж в пот бросило от подобных мыслей. Иван в сотый раз подёргал запертую дверь и попытался отыскать хоть что-нибудь из одежды. Увы, ничего кроме отвёрток, плоскогубцев и ржавой проволоки он не обнаружил. Вдруг петли заскрипели, и дверь отворилась, Ваня испуганно рыпнулся под верстак и притаился.
5. Переплут и Бурмакин
Из дверного проёма выглянул чёрный котёнок. Он прогулялся вдоль всей подсобки, уселся ровно посредине и принялся деловито вылизываться. Бурмакин в три прыжка преодолел расстояние до двери и осторожно выглянул из подвала. На лестничной клетке, слава Аллаху, никого не было, зато на пороге валялись его треники и рубашка, Ваня быстро оделся и поспешил домой. Вера уже ушла, на диване по хозяйски развалился его двойник и смотрел телевизор. Переплут, не отрываясь от экрана, кивнул Бурмакину и отправил в рот пирожок с капустой. На тумбочке зазвонил телефон, из трубки послышался восторженный голос Веры:
— Привет, Ванечка, хочу тебя сказать, что ты был бесподобен. Такого сумасшедшего секса у нас с тобой давно уже не было. Пока, мой хороший, целую.
Нежданова дала отбой, а Бурмакин уставился на Переплута, как партизан на предателя отряда. Тот виновато отвёл глаза, но жевать не перестал.
— Ты… мою… девушку факнул?!
— Так полуфилось, — пробормотал Переплут набитым ртом.
— Что, значит, получилось?! — взбеленился Бурмакин.
— Ну, а что мне делать? Я вошёл сюда без всякой задней мысли, хотел пирожок ущучить, а она лопочет: «люблю тебя, Ваня, хочу тебя, Ваня», и предлагает помиловаться в душе.
— А ты?!
— А что я? Задвинул створки, включил тёпленькую водичку…
— Избавь меня от этих гнусных подробностей! — завизжал Иван.
— Почему гнусных? — удивился Переплут, — нет, нет, ты должен выслушать меня до конца. У твоей девушки пригожее личико, точёная фигурка, прохладная попка, упругие грудки…
— Заткнись!
— Ванятка, да ты лицемер, — остолбенел Переплут, — а какие слова говорил, какой толерантностью грозился.
— Но у всего же есть предел! — окончательно рассвирепел Бурмакин.
— Ты полагаешь?
— Скотина ты, Переплут, — раздражённо выдохнул Иван, но уже без прежнего пафоса, — сначала девушку мою трахнул, теперь подробностями хочешь поделиться.
— Вот за что люблю тебя, Ваня, то за твою отходчивость и беспринципность. Ну, помиловался я с твоей невестой, ну и что? Делов-то.
— Не скажи, я переживаю, — неуверенно заметил Бурмакин.
— Если бы все так переживали, Дездемона умерла старушкой.
— И всё-таки, Переплутище, ты порядочный свинтус.
— Я свинтус? — оскорбился брат два, — а что, мне нужно было отказать девушке и тем самым обидеть её? Намекнуть ей, что она не нравится мне, как женщина? То есть не мне, а тебе. Я выполнил за тебя жениховский долг, доставил твоей любимой неземную радость. И я же свинтус? Спасибо мне должен сказать, а не лаяться. Боги свидетели, я ей столько радости доставил.
— Представляю, что могут вытворять, занимаясь сексом, извращенцы типа тебя, — нахмурился Бурмакин.
— Сексом нужно заниматься так, чтобы девушка потом за тобой с матрасом ходила, — изрёк Переплут, поглаживая себя по животу и целясь за новым пирожком.
— Я тоже поднатужусь и буду рекорды ставить, — пообещал Ваня.
— Ты что, с Богом хочешь посоревноваться? — усмехнулся Переплут, — куда тебе, гундосому. Заметь, я занимался с ней любовью в твоём обличье, а ведь мог легко превратиться в Джорджа Клуни, Антонио Бандераса, Филиппа Киркорова или Николая Баскова. На выбор.
— С последними ты, братан, переборщил.
— Иногда меня заносит, — признался Переплут, — но только на словах. В поступках я несравненно серьёзнее. Превращаться имеет смысл исключительно в достойных персон.
— Значит, я достойный?
— А как же. Ты, Ивашка, человек третьего тысячелетия, надежда нации, друг детей, гроза помоек.
— Не ну, надо же, — насупился Бурмакин, — невесту мою отымел, пироги мои стрескал, теперь сидит, зубы скалит, а я его, прощелыгу, должен понять и простить.
— Забей, — посоветовал Переплут.
— Ты считаешь?
— От тебя не убудет, а я тебе преференции всякие обеспечу.
— Какие? — загорелся Ваня.
— Ну, что ты за человек? — расстроился Переплут, — никаких моральных устоев, лишь бы выгоду извлечь.
— Какая от тебя выгода? — заныл Бурмакин, — второй день живёшь в моей хате, за постой не платишь, электричество жжёшь, воду расходуешь.
— Воду не расходую, — сварливо возразил Переплут, — немытым хожу.
— Всю квартиру мне своим немытым телом провонял, — подхватил Иван, — а выключатель кто мне раскурочил?
— Я раскурочил? — обиделся Переплут, — я — Бог, я вне подозрений.
— Вне подозрений — только моя невеста, — ляпнул Бурмакин, смешался, но вновь атаковал подозреваемого, — так кто же мне выключатель поломал?
— Чемоданов, — нашёлся Переплут.
— Чемоданова не было здесь уже неделю.
— А он тогда и поломал, — уличил Тимофея Переплут, — выключатель еле лепел, а сегодня, вообще, отдуплился.
— Иван побродил по квартире, поразмышлял и задумчиво сообщил:
— В одном, дружище, ты прав: женщины не стоят нашего внимания.
— Согласен, — кивнул Переплут, — они не стоят внимания, они стоят денег. А с баблом, по ходу, у тебя, Ивашка, серьёзные проблемы.
Глава 11. Карьерная лестница
1. Чекалдыкнутый вагон
Утро понедельника начиналось идиллически: Ваня готовил завтрак, а Переплут и анчутки сидели за столом, как одна дружная семья, и смотрели по телевизору утренние новости. Вначале диктор осветил курс рубля, доллара и евро, потом погоду в столице и её окрестностях, и, наконец, перешёл к криминальной хронике, видно, для улучшения аппетита. Замелькали кадры из злополучного вагона электрички: санитары выводят свихнушихся пассажиров и грузят их в машины «Скорой помощи». Токсин держался двумя руками за ягодицы, Хорёк закрывал лицо ладонями, а на голове почечника, почему-то, оказалась нахлобучена корзина. Диктор высказал предположение, что с пассажирами произошёл дорожный психоз, вызванный неудовлетворительным состоянием дел на железной дороге.