по кругу.
– Начали! – скомандовал он.
Огонь затрещал по веткам, быстро пробираясь по сухой древесине, и горящее кольцо уже готово было сомкнуться.
– Вольфганг! Выскакивай! Ты сгоришь!
Вольфганг неутомимо играл на флейте и, казалось, не замечал опасности. Дети в волнении бегали туда и сюда. И вот Вольфганг оказался заперт один на один с коброй в огненном кольце. Он не делал никаких попыток выйти из столь опасного положения.
– Вольфганг! – крикнула Диана. – Если ты сейчас не выйдешь…
Он наконец отнял флейту от губ и поднялся, словно во сне. Змея тотчас опустилась на землю и поползла к нему.
– Прыгай! – крикнула Диана. – Сюда!
Она подбежала к тому месту, где пламя еще не поднялось высоко. Сквозь дым она видела Вольфганга, стоящего по ту сторону огня; он смотрел на языки пламени со своим обычным рассеянным выражением.
«Пусть только попробует сейчас размышлять о музыке!» – с негодованием подумала Диана и крикнула:
– Давай, Вольфик! Разбегайся и прыгай!
Вольфганг очнулся, вздрогнул и прыгнул прямо через огонь. Оливер и Штефан тут же схватили его, повалили на землю, сами бросились на него сверху, чтобы затушить все, что на нем тлело и дымилось, а Томас тем временем помчался в виллу, чтобы принести аптечку. В ней было все необходимое для обработки ожогов.
Между тем дети сдвигали горящие дрова длинными ветками в более тесное кольцо вокруг змеи, которая теперь сильно разозлилась; она шипела и выбрасывала свой раздвоенный язык, с невероятной быстротой скользя внутри огненной тюрьмы и не находя выхода. Потом она сдалась, свернулась в кольцо в центре круга и ждала конца. Катрин отошла в сторонку. Ей нестерпимо было видеть, как погибают животные. Даже если речь шла об опасной ядовитой змее.
– Оливер! – она дернула его сзади, и он с удивлением увидел, что у нее в глазах опять стоят слезы. – Оливер, неужели она умрет такой страшной смертью? Ты только подумай, заживо сгореть!
– Ты слишком чувствительная, Катрин!
– Ты же сам чувствительный. Помнишь, в тот первый день, черепаха с золотыми глазами?.. Ты же тогда был прямо больной оттого, что тебе пришлось ее убить…
– Вот именно, что пришлось! – повторил он. – Конечно, я предпочел бы их всех оставить в живых. Но ядовитую змею?
Он отвернулся, побежал к вилле, выбрал в поленнице длинную крепкую дубинку и вернулся. Одним прыжком перескочил через огонь внутрь круга, размахнулся и ударил по маленькой плоской голове, метнувшейся ему навстречу с грозным языком. Змея несколько раз содрогнулась и затихла.
– Тушите огонь! – приказал Оливер.
Дети притащили воды и погасили костер. Потом все пошли к Вольфгангу – навестить пострадавшего. Он отделался парой легких ожогов и опалил часть своих черных кудрей. Доктор Штефан безупречно его перевязал, и теперь этот заклинатель змей лежал на своем топчане довольный и принимал поздравления. И какое значение имели саднящие места? Ведь он спас друзей, он – Вольфганг, этот вечно неловкий, ни к чему не пригодный неумеха!
Оливер присел на край его лежанки.
– Ты парень что надо, Вольфик! Даже и не знаю, чем тебя наградить…
Зато Клаудиа знала. Она тихонько отвела в сторону Зеппа и что-то долго ему нашептывала.
– Хм… – сомневался тот. – С этой идеей надо основательно переспать. Но ты права: этим мы могли бы доставить ему колоссальную радость.
Поздно ночью Зепп выбрался из виллы и пошел к костру. Поставил чашку с вязкой застывшей древесной смолой в горячую золу и стал помешивать.
Вдруг рядом с ним кто-то сказал:
– Ты что тут делаешь?
Зепп вздрогнул. Но то был всего лишь Оливер, он держал в руках мертвую змею. Теперь, когда она вяло свисала, только и можно было увидеть, какой длины она была.
– А, это ты! Я тут немножко колдую. Абра-кадабра. Если получится, то у Вольфганга снова будет его скрипка.
Оливер присел рядом с ним.
– Я осмотрел змею, – подавленно сказал он. – Она не ядовитая. Вполне безобидный ужик.
– А Пауль всё: кобра, кобра! – Зепп тихонько засмеялся. – Вот ведь глупость. – Он помешивал свою липкую смолу, которая постепенно разогревалась. – А змеиная кожа на что-нибудь годится? Можно наделать из нее ремней.
Оливер положил мертвую змею перед собой, растянув во всю длину.
– Спокойно можно было бы оставить ее в живых, – сказал он. – Зря я ее убил, а Вольфганг зря прыгал через огонь.
– Не говори так! Для Вольфганга это было не зря. Разве ты не заметил, как ему хорошо оттого, что все его зауважали, а раньше и за человека-то не считали. Уж одно это стоит мертвой змеи.
– Да, это верно, – сказал Оливер, немного задетый, что сам не пришел к этой мысли. – Малыш теперь кажется себе героем.
– Да он и есть герой! – уверенно сказал Зепп. – Он же не знал, что это не кобра! Да и не надо ему этого знать, если ты спросишь мое мнение. А остальным и подавно не надо.
Вот это Зепп! Оливер удивлялся. Он, Оливер, был на два года старше Зеппа, а в людях понимал явно меньше. Может, это происходило оттого, что у Зеппа были братья и сестры, о которых ему приходилось заботиться и ломать себе голову, тогда как Оливер, как единственный ребенок, думал только о себе?..
Зепп неправильно истолковал возникшее долгое молчание. Он думал, Оливер сердится на его возражения.
– Но ты, разумеется, поступай как считаешь нужным, – примирительно сказал он. – Я ведь только…
– Нет-нет! – перебил его Оливер. – На том и порешили: это была опасная змея, и Вольфганг за нас всех поставил на кон свою жизнь!
– Сыграл на флейте и выиграл! – добавил Зепп, и они заговорщицки улыбнулись друг другу.
* * *
Два дня спустя Клаудиа и Зепп с сияющим видом подошли к Вольфгангу, который сидел перед виллой и ждал, когда у него заживут руки, чтобы снова можно было играть на флейте. Зепп нес перед собой чашу из кокосового ореха.
– Смотри, Вольфганг, – сказал он. – Мы изобрели растительный клей. Он клеит лучше столярного, и мы подумали: может, мы сможем починить и твою скрипку.
Вольфганг побледнел от волнения.
– Что, правда? – Он даже заикался: – В-вы д-думаете?
Они вынесли из виллы футляр и бережно достали из него части скрипки. Вольфганг объяснил, как эти части должны соединяться и что звучание инструмента зависит от точности соединения. Роль играли доли миллиметра. К ремонту приступили со всей осторожностью. Вольфганг дрожал от нетерпения испробовать скрипку. Но Зепп потребовал, чтобы ее оставили высыхать на несколько дней. Очень кстати было, что руки Вольфганга еще не зажили как следует для того, чтобы водить смычком.
Но в то утро, когда доктор Штефан снял бинты с его пальцев и с удовлетворением