Обобщив полученные данные, центральный компьютер вписал в реестр сегодняшней проверки серию единичек и ноликов, которая на человеческом языке означала: по косвенным признакам обстановка без изменений, необходимых условий для старта нет.
Жизнь продолжала идти своим чередом.
7 декабря 1988 года
Москва
За шесть месяцев, проведённых на пенсии, некогда бравый главком РВСН Виктор Дмитриевич Толстунов заметно сдал, как будто лопнула пружина, которую ежедневно заводила служба. А может, возраст сказывался — 74 года это не шутка, хотя Нина Викентьевна всего на два года моложе, а летает как пчелка… Ноги быстро уставали и отказывались носить его крупное, погрузневшее тело. На улицу отставной генерал перестал выходить, да и по квартире двигался мало — сидел в кресле-качалке с книгой, иногда сидя засыпал. Режим дня изменился — ни звонков, ни срочных совещаний у министра, ни задач государственной важности. А ночью сон не приходил, он или читал допоздна, или вспоминал прошедшие годы, иногда забывался только под утро, но теперь можно было отсыпаться днем…
Сегодня Виктор Дмитриевич проснулся около одиннадцати. Он определил это, даже не глядя на часы, — солнце взошло уже достаточно высоко, чтобы его лучи пробились сквозь окно комнаты на южной стороне дома. Откинув одеяло, Толстунов сел, покрутил головой, отгоняя мучивший его дурной сон. Пытаясь попасть непослушными ногами в тапочки, увидел, что рядом на полу лежит развёрнутая книга.
«Я же вроде клал её на столик, — подумал генерал. — Упала, а может, мимо положил. Интересно, на каком месте раскрылась?»
В последнее время атеист, как и все коммунисты, Толстунов стал суеверным. Виктор Дмитриевич наклонился, поднял книгу, но прежде чем закрыть, надел очки и прочёл текст на развороте:
Каркнул Ворон: «Nevermore». Изумился я сначала: слово ясно прозвучало, Как удар, — но что за имя «Никогда»? И до сих пор Был ли смертный в мире целом, в чьём жилище опустелом Над дверьми, на бюсте белом, словно призрак древних пор, Сел бы важный, мрачный, хмурый, чёрный Ворон древних пор И назвался: «Nevermore»? [17]
Мрачный, мистический текст подтверждал кошмарный сон. На самолет, летящий так низко, что задевал брюхом верхушки елей, вдруг напала стая воронов, которые расклевали его, разбили стекла кабины и заклевали пилотов. Потом появился его личный пилот Пётр Балаганский с поклеванным лицом. «Товарищ генерал, а ведь это вы мне подсказали летать на бреющем для конспирации, — не шевеля губами, произнес он. — Вот и долетался…»
И это была правда — его идея! А ведь на бреющем всякое может случиться… Дрогнула рука, или разреженный воздух, или птицы… За спиной Балаганского стояли темные фигуры в летных куртках и армейских шинелях, лиц у них не было вообще — какие-то мутные овалы. «А это кто?» — спросил Виктор Дмитриевич. «Никто мы… — словно эхо донесло издалека. — Никто-о-о-о…» «Никогда», «никто»… И вороны… Это какой-то знак свыше! Похоже, они меня к себе зовут… Или даже требуют…» — подумал генерал, захлопнул книгу и аккуратно положил её на журнальный столик. Потом взял трубку телефона. Не кремлевской «вертушки» прямой связи — тот давно сняли, а самого обычного, городского. Набрал номер собственной приемной. Точнее, бывшей собственной приемной.
— Федор? С Василием Владимировичем соедини!
Волынец взял трубку сразу. Потому что еще мало времени прошло, по инерции сохранялась сила авторитета. Как головная часть ракеты — двигатели всех ступеней отработали, а она идет на цель… К тому же Волынца он выделил из массы офицеров, продвигал по карьерным ступенькам, да и главкомом тот стал с его подачи. Хотя благодарность проходит быстро, только страх никогда…
— Здравствуйте, Виктор Дмитриевич! — раздался бодрый голос. — Разрешите доложить: в ракетных частях полный порядок!
— Это ты зря, полного порядка никогда не бывает…
— Чем могу быть полезен, Виктор Дмитриевич?
— Да сон мне дурной приснился…
— Сон?!
— Думаешь, старик совсем из ума выжил — звонит сны пересказывать? Нет, Вася, сон вроде как вещий… Мой пилот Балаганский приснился, вроде к себе звал. Вот и хочу узнать: как там его сынок? Ты не забыл мою просьбу?
— Как можно, Виктор Дмитриевич! Он уже капитан, замнач отдела оперативного управления.
— Это я знаю, спасибо! Просто я старый, может, просить тебя уже и не придется… Ты его в Академию Генштаба нацеливай.
— Что за упаднические настроения, Виктор Дмитриевич! Мы с вами еще его генеральское звание отметим! Если не зажмет, конечно!
— Не зажмет, это парень правильный, как его отец был…
Толстунов положил трубку.
После завтрака он сел в любимое кресло и стал смотреть новости. Когда через час Нина Викентьевна принесла ему крепкого чаю с лимоном, он как обычно сидел перед телевизором, но ничего не видел. Сердце генерала перестало биться. Говорят, что так умирают хорошие, безгрешные люди. Хотя вряд ли бывший главком РВСН был праведником.
Похоронили генерал-полковника Толстунова со всеми воинскими почестями, комендантский взвод дал троекратный залп в воздух. Среди многочисленных провожающих с большими и шитыми звездами на погонах затерялся капитан Балаганский. Как он ни сдерживался, но время от времени смахивал со щек предательски выкатывающиеся слезы. Этой возможности Георгий был лишен на похоронах отца, но сейчас испытывал чувство, что окончательно осиротел. Ни он, никто другой не знал, что генерал Толстунов унес с собой тайну ракеты, несущей боевое дежурство в автономном режиме.
7 декабря 1988 года
Западная Сибирь
Ворон каркнул, слетел с обломленной ели и сел на торчавший из-под снега киль хвостового оперения. Потом перебрался на разорванный дюралюминиевый фюзеляж. Заглянув внутрь через разлом, он стал крутить своей чёрной головой по сторонам, поочерёдно опуская вниз то левый, то правый глаз в поисках чего-либо пригодного для пропитания. Ворон уже собирался спрыгнуть вниз, но в этот момент почувствовал приближение страшной, неведомой ранее силы, которая заставила его взлететь и спешно убраться на Чёрное урочище, где в это время напуганные той же силой сородичи сбивались в стаи и, истошно каркая, летали по кругу.
Сила эта исходила из-под земли, почти за три тысячи километров от Чёрного урочища. Сильнейший удар, превышающий одиннадцать из двенадцати возможных баллов, длился всего считаные секунды, но за это время стер с лица земли город Спитак, разрушил Ленинакан, Степанован, Кировакан и унес более двадцати пяти тысяч жизней. На поверхности земли образовался разрыв длиной в тринадцать километров. Подземные толчки ощущались в Ереване и Тбилиси. Волна, вызванная землетрясением, обошла Землю и была зарегистрирована научными лабораториями в Европе, Азии, Америке и Австралии.
В полутора сотнях километров юго-восточнее Чёрного урочища землетрясение зафиксировали сейсмоприёмники системы автоматического управления «Сатаны». Они передали сигнал на главный компьютер, и моментально включился режим тревожности — показатель сейсмического возмущения входил в число основных параметров оценки обстановки. Зашумели под землёй электродвигатели подачи сжатого воздуха, готовые привести всю систему в движение, в УКП на боевом пульте загорелся транспарант тревоги над пустым креслом оператора.
«Температура на поверхности — минус 14,2 градуса Цельсия, — продолжала фиксировать аппаратура показания по другим параметрам. — Уровень радиации — 11 микрорентген в час, насыщенность эфира радиосигналами — ниже средней, ионизация атмосферы — средняя…»