Читать интересную книгу Тотальное преследование - Николай Басов

Во всем остальном Том был очень точно включен в ситуацию. Он даже не ощущал сам бот, его чувства простирались за пределы обшивки, на которую давило более четырехсот метров воды. Он и внешнюю акустическую систему не выключал, чтобы слышать все, что происходит вокруг: визг циркулярки, врезающейся в руду, глуховатый треск отпиленных камней при их дроблении, низкие изменения в тональности мотора его бота, когда Том чуть перегружал его своими действиями… А еще скрипы китов где-то милях в трех-четырех западнее. Извеков даже засмеялся, когда вспомнил, как вздрагивал в первые недели, слушая их «разговоры» между собой… Еще он слышал шумы винтов чужих субмарин, снующих вокруг подводного города, плеск волн о борта кораблей, которые приходили к надводной части их платформы за рудой, иногда даже звуки самого города, например шум лифтов, спускающихся на дно… Он читал эти звуки, ощущал их, знал их, словно был одной большой, чрезвычайно чувствительной мембраной.

Иногда Извекову нравилось поднять прожектор и обвести им ближайший участок рельефа перед собой. Это было похоже на лунный пейзаж или на марсианский в ночное время… Здесь водоросли, даже самые стойкие, начинали уступать холоду и тяжести воды, а камни становились больше и первобытней. Зато очень спокойно можно было читать донные отложения, а на сколах – геологические образования, если подплыть поближе.

То ли в силу нынешней профессии, то ли потому что он действительно был любопытным человеком, Том жалел, что не выработал в себе правильного умения читать эти камни, видеть их срезы, различать разнообразные породы, как это умеют геологи. Что бы ему сделалось в пансионате, если бы он заложил и эти знания? Да ничего. Зато теперь было бы интереснее, было бы просто здорово… Впрочем, пройдет время, он окончательно с помощью этой компании как-нибудь размажется на фоне других служащих и сумеет… излечиться от своего невежества.

Потом, конечно, стало тяжко. Извеков и раньше замечал, что устает к концу смены – не так, как прежде, но все равно изрядно. И сонный он какой-то становился, и концентрация была уже недостаточной, и домой хотелось, пусть даже приходилось теперь считать своим домом кубрик в подводной руднодобывающей платформе… Или по-русски будет «рудодобывающая»?.. Том не знал, он стал забывать родной язык. «И очень хорошо, – тут же успокоил он себя, – что это уходит. Не хватало еще не к месту заговорить по-русски». А впрочем, этого тоже хотелось, как и многого другого. Приходилось только терпеть и ждать, и надеяться, что он выбрал правильное решение, спрятавшись тут от секуритов.

– Монк! – Это Сангар. На этот раз видеконтакта не было. – У тебя – все, под завязку. Возвращайся на базу.

– Я еще не совсем выработался, – отозвался Том.

– А ты запроси прежние свои показатели выработки, – сказал инструктор. – Последние две недели у тебя до ста двадцати процентов доходило.

– Но я даже… даже ученический срок не окончил, и, следовательно, мне недоплачивали? – Том не знал, сердиться ему или смеяться.

– Правильно, так со всеми поступают. Если парень перерабатывает, с ним возятся дальше. А кто не успевает или успевает в последний момент – тот кандидат на увольнение.

– Живоглоты! – сказал Том с чувством.

– Что? – Голос Нго.

Этого еще не хватало!

– Русское слово, мэм. Означает, что попал в компанию к чрезвычайно мудрым людям, которые умело используют незнания и наивность новичков.

– Кажется, это значит что-то другое… Кстати, Монк, зайдите, когда приведете себя в порядок, после смены. У меня появилось сомнение, которое лучше бы поскорее развеять.

– Есть, мэм!

Он и вправду немного подождал, пока загрузчик подхватил его последнюю корзину с рудой и бодренько потащил к измельчителям, и лишь после этого двинулся домой. Времени прошло почти на полтора часа меньше, чем Извеков привык оставаться в работе – то есть, чуть дольше десяти часов. И за это – полная оплата… «Так стоит жить», – решил Том.

На базе, уже в душевой, на комплекте бумажного одноразового белья лежал листочек. На нем значилась сумма, которую компания считала своим долгом ему заплатить, – чуть больше трех тысяч гиней. И это за три месяца!.. Немного, если учесть, что нормальный добытчик должен получать около двух тысяч в месяц, но следовало учесть еще какие-то поломки, которые, возможно, чинились за его счет… В общем, все было прекрасно, и если в этом возникали сомнения, то лучше было о них никому не говорить.

В столовой царило пиршественное настроение. Шарк заказал жареные морские гребешки с очень сложным по букету соусом и бутылку настоящего белого вина. Другие тоже прикупили что-то свое… Подумав, Том присоединился к французу, тем более что изготовление этих гребешков требовало часа полтора, а так как Извеков опоздал, то ждать ему пришлось меньше всех. Даже Нго потребовала себе суши довольно интересной конструкции и много настоящего кофе с бренди, чтобы посидеть со всеми вместе. Том поглядывал на нее с опаской. Сержант просила зайти. Интересно, зачем? Неужели нельзя было тут же поговорить, во время этих посиделок?

А потом, когда хмель с непривычки уже ударил в голову, и время двинулось скачками, Том вдруг оказался перед ее кабинетом, и все мигом изменилось. Он стоял, постукивая в дверь, и ни о чем серьезном не помышлял, лишь оглядывался на коридоры, которые были слишком уж длинными и пустыми, и в них, если подумать, все казалось неуютным.

Дверь распахнулась, и первое, что сказала Нго, прозвучало совсем не по-командирски:

– Я боялась, что ты не явишься.

– Как же я мог, мэм, если вы приказали…

– Заткнись и послушай, что я тебе скажу, Монк. Мне и самой это все не нравится, и ты, должна признаться, тоже не очень-то нравишься… Но что-то в тебе есть. Не знаю, что именно, но определенно… В общем, я – расистка. Ты это заметил – ты все замечаешь. Но вот какое дело: если тебе кажется, что я подхожу тебе для более… расслабленного времяпрепровождения, то я, похоже, тоже не против.

Ничего подобного от этой тигрицы с черной копной волос, этой дылды с кожей цвета эбенового дерева, сержанта и ругательницы, почище, чем иные русские торговки на рынке, Извеков не ожидал. И зачем она ему?..

Но зато потом, быть может в силу долговременного воздержания или из-за хмеля, гулявшего в голове, все получилось даже очень… Да что там, это было великолепно! Сержант оказалась отличной любовницей – пылкой, страстной и умной. Чуткой, умелой и яростной. Яркой, как небо, которого Том не видел много месяцев и которое, опять же, долго еще не увидит, в меру сумасшедшей, экзотичной и… Неутомимой куда более, чем он, если уж на то пошло.

Когда Том уже лежал, истомленный и слегка приунывший после близости, и пытался вспомнить, как это называется на французском, Нго вдруг приподнялась на локте и спросила, вглядываясь в его лицо:

– Вижу, тебе понравилось. Но вот что я должна сказать тебе, Монк: мне понравилось еще больше.

– Я не очень-то к тебе привык, мне следует еще настроиться и подучиться… выдерживать твой напор, мэм сержант.

Она поцеловала его в нос и рассмеялась. Кажется, Том впервые видел ее смеющейся. Устроилась на плече, чуть ли не урча от удовольствия, которое из нее еще не совсем выветрилось.

– Хороший ответ. – Она помолчала немного. – Ты очень правильно отвечаешь, хотя я не всегда верю тебе. Такие, как ты, бывают очень расчетливыми и хитрыми.

– А я и есть расчетливый и хитрый.

– Может, сделаешь так, чтобы теперь я в этом немного засомневалась?

Том не удержался, вздохнул. Он был благодарен этой женщине, он даже мог бы влюбиться в нее. Вот только знал, что ничегошеньки из этого хорошего для нее не выйдет. Не тот он был человек, совсем не тот.

Кто знает, что его ждет? Может, пусть так все пока и будет, а когда прервется, то пусть и рвется, если уж такова его судьба… Она же – женщина, а не только сержант. А с женщинами никогда очень просто не бывает.

4

Сосредоточение рождало что-то вроде медитативного ступора, который, как недавно стали сообщать в документах, легко приводил к ошибкам. И еще ничего, если только ступор. У других, Том слышал, бывали штуки и похуже. Нго как-то призналась, что ее начинает рвать, если она долго работает на добыче. Кто-то еще, из тех, с кем приходилось служить и работать тут в последние месяцы, высказывался в том плане, что ему теперь и женщины не нужны. У Тома такие разговоры вызывали недоверие и даже раздражение, потому что он сам сделался…

Где-то он читал, что один из известных писателей прошлого века, а может, позапрошлого – в общем, еще до Завоевания, – так увлекся описанием отравления мышьяком своей героини, что почувствовал все признаки этого самого отравления, а другой… Он и сам не мог бы объяснить, откуда все это знает… Так вот, другой почувствовал, как его персонажа убивают фруктовым ножом, и потерял сознание. Когда его нашли и стали приводить в чувство, у него в том месте, куда ударили в романе его героя, имелся синяк, и единственное, что он смог сказать: «Как больно убивает нож…»