В зеленых глазах Мойзы вспыхнули недобрые огоньки.
– На ужин соберутся окрестные адигены?
– Ага.
– Очень хорошо, – зло усмехнулся Пачик. – Уберем всю мразь одним ударом.
Он нашел на ком сорвать злость. А что касается Зопчика – журналюга заплатит после, обязательно заплатит.
– Только аккуратно, Мойза, – попросил Мика. – Не нужно давать старшему брату Помпилио повод для войны.
– Лингийский союз и пальцем не шевельнет ради одного адигена, – пробубнил Майер.
– Ты плохо знаешь адигенов, Рене, – не согласился Мика. – Если Антонио взбесится, он поднимет своих вассалов и помчится мстить. А остальные дары будут вынуждены его поддержать, у них так принято.
Лингийцы с удовольствием грызлись между собой, но в случае внешней угрозы мгновенно забывали распри и встречали врага сомкнутым строем. Первым об этой милой особенности лингийских адигенов узнал Эдуард Великий, который планировал легкую прогулку, а получил кровавую баню и еле унес ноги. После чего лингийцы не раз демонстрировали, что чужаков не любят гораздо больше, чем друг друга. Если Антонио примет решение мстить за брата, остальные дары поддержат коллегу хотя бы из вежливости. А военный флот Лингийского союза считался одним из самых мощных в Герметиконе, пара его доминаторов без труда возьмет Альбург под полный контроль.
На судьбу трудовиков Пачику было плевать, однако появление на Заграте лингийцев развеет планы Компании в дым, поэтому Мойза постарался ответить еще более уверенно, чем раньше:
– Я гарантирую, что не оставлю следов. Всем известно, что власть рушится, и нападение разбойников на богатое поместье не вызовет подозрений. А ваша, Зопчик, газета, назовет случившееся ответом возмущенных народных масс на многовековую тиранию короля. Всё понятно?
– Ага, – подтвердил Ян, необыкновенно довольный тем, что вывел из себя рыжего. – Сделаю.
«А ты, адигенское отродье, заплатишь за свою наглость!»
* * *
Чем дальше от Ожерелья, тем менее заселенными становились миры, тем дешевле ценилась в них жизнь и тем чаще ее приходилось защищать с оружием в руках. Для жителей таких планет, как Вуле или Кумра, пираты с работорговцами были не персонажами приключенческих романов, а подлыми тварями, с которыми приходилось частенько сражаться. Однако к военным из развитых миров отношение было немногим лучше: богатые планеты Герметикона альтруизмом не страдали, защищать угнетенных просто так у них не было ни сил, ни желания, а признавать себя колониями маленькие, но гордые миры не спешили. Вот и получалось, что рассчитывать жители Пограничья могли только на себя. И ничего удивительного, что каждый мальчишка на Вуле или Кумре умел обращаться с оружием и мечтал стать бамбальеро. Но не всякому мальчишке эту мечту удавалось осуществить, а потому Феликс Вебер являл собой образец настоящего счастливого случая.
Отец Вебера, богатый скотопромышленник с восточного континента Вуле, тщательно заботился о безопасности своих вложений. Ребята на него работали отчаянные, ружьями и пистолетами пользовались умело и спуску пиратам с грабителями не давали. Кроме того, Вебер-старший не пожадничал, нанял парням толкового тренера – однорукого бамбальеро Штерна, который и разглядел у маленького Феликса талант к Высокому Искусству. И не просто разглядел, а пришел к папаше и выложил карты на стол: «Сынок ваш вполне может вырасти в бамбадао. Поверьте, добрый синьор, я в таких делах разбираюсь». Вебер-старший инвалида выслушал, несколько минут размышлял, пытаясь припомнить, каким по счету сыном был сопливый альбинос – пятым или шестым? – после чего кивнул: «Значит, судьба у него такая» и купил перспективному ребенку билет до Химмельсгартна. Который, вкупе с коротким отцовским благословением, и составил всё наследство Феликса.
Нравы на суровых планетах суровые, и даже дети там серьезны не по годам, а потому отправленный на другой конец Герметикона Вебер воспринял жизненные перемены со спокойным удовлетворением. Сердце маленького Феликса не замирало при мысли, что он окажется в легендарном оплоте Хоэкунса, в мире, куда мечтают попасть все мальчишки Герметикона. Начисто лишенный романтизма Вебер ехал учиться, а потому оказался готов к тяготам, что поджидали его в Химмельсгартне.
Рекомендательное письмо однорукого Штерна привело Феликса в Сунгарскую академию Высокого Искусства, где на него посмотрели, сделали похожий вывод: «Перспектива есть» и отправили на кухню. Поскольку оплачивать обучение то ли пятого, то ли шестого сынули Вебер-старший не собирался, Феликсу пришлось не только учиться, но и работать. И лишь через два года, после того как его заметили скауты «Братьев Нури», Вебер смог уделять обучению всё свое время – он заключил контракт, обязавшись отслужить в частной армии братьев пять лет. На тот момент договор показался Феликсу приемлемым.
В общей сложности Вебер провел в Химмельсгартне восемь лет. Дважды уезжал – в армии братьев Нури было принято обкатывать новичков в боевых условиях, возвращался ожесточенным и продолжал обучение. Как именно его «обкатывали», не рассказывал, не хотел. Да и друзей, говоря откровенно, у мрачного вуленита не водилось.
Добившись титула бамбадира, Феликс покинул Химмельсгартн – так требовал контракт, – и долгих четыре года отрабатывал обучение в армии «Братьев Нури». Охранял торговые представительства и рудники на дальних планетах, сопровождал грузы и делал кое-что еще, о чем никому и никогда не рассказывал. Работал на совесть, потому что дал слово, однако продлевать контракт, несмотря на щедрое предложение, не стал. Ушел и забрал с собой четверых вуленитов, которым братья оплатили обучение только до уровня бамбини.
С тех пор Вебер числился вольным художником огнестрельного искусства и мечтал вернуться в Химмельсгартн, дабы попытаться стать бамбадао.
– Купите травы, добрый синьор.
– Не курю.
– Вы ведь вуленит, да? – парнишка прищурился на шляпу Вебера. – У меня есть замечательный порошок с вашей родины. Неужели вы не нюхаете?
– У меня насморк.
– А жигу жуете?
– Зубы берегу.
Назойливый парнишка начал раздражать. Феликса вообще раздражали произошедшие в Альбурге перемены. Раздражала бессильная полиция, раздражали борзеющие на глазах бандиты. Девки, бесстыдно предлагающие себя прямо на тротуарах – раньше они таились в переулках, орудующие среди бела дня грабители и толпы продающих наркоту подростков. Тихая и мирная Заграта катилась в тартарары, люди окунались в дерьмо, как в карнавал, и Феликс, который не раз и не два видел, чем заканчивается подобное «веселье», с трудом прятал раздражение под маской мрачного равнодушия.