сверхкомпетентный ответный удар, требовался ловкий рипост[43], на который моя руководительница была неспособна. Она, конечно, знала, что в компании никто не работает в таких условиях, следовательно, исключительность моего положения лишь подчеркивала факт оказания на меня давления. Если бы даже кто-то еще из работников корпорации оказался в таком же положении, что и я, то и о нем можно было бы сказать, что он тоже подвергается давлению. Любой возможный ответ руководительницы на первую часть моего вопроса был бы для нее проигрышным. Что же касается должностной инструкции, то я уже изучил ее и знал, что в ней нет ничего, представляющего для меня опасность. Мне требовалось лишь проверить, имеет ли руководительница представление о том, что в ней написано (я был уверен, что не имеет, тем более что сами эйчары, видимо, не считая этот документ важным, забыли дать мне должностную инструкцию на подпись). Если бы мы начали изучать этот документ совместно с руководительницей, мы бы выяснили, что при формальном подходе к делу половину всех задач, которые она когда-либо ставила передо мной, я не обязан был выполнять. Более того, в соответствии с должностной инструкцией, для выполнения этих задач я должен был выходить на связь с коллегами и делать соответствующие запросы, однако этой возможности я был лишен, так как руководительница запретила мне общаться с кем-либо и как-либо. На ноутбуке с момента его получения я занимался только работой, никаких личных файлов на нем не хранил, поэтому у меня не было ни малейшего опасения, что руководительница увидит что-то лишнее на общем мониторе. При этом я понимал, что такой интенсивный контроль с ее стороны неизбежно увеличит вероятность того, что она или обвинит меня в некорректном выполнении задач, или нагрубит, или придумает еще что-то. Я же, зная, что постоянно нахожусь под ее наблюдением, не смогу вовремя проконсультироваться с К.
Руководительница фактически проигнорировала мой вопрос. Она повторила, что я буду подключать компьютер к общему монитору на весь день, чтобы она могла мне помогать (как мило!), а должностную инструкцию я могу запросить в отделе кадров. Я же повторил, что своими действиями она оказывает на меня давление, так как никаких объяснений в связи с моими вопросами я не получил. В этот момент у руководительницы зазвонил телефон, и она вышла из комнаты. Было 09:48. Больше в тот день я ее не видел: в нашу переговорку она не возвращалась.
Что это было? Эмоциональный взрыв, желание наказать меня вынужденным одиночеством? Зачем нужно было так долго рассказывать про неустанный контроль и требовать, чтобы я в течение всего рабочего времени постоянно находился в одном помещении с ней, если в этом не было ни малейшей необходимости: восемь из девяти рабочих часов я провел в переговорке один. Снова хаос, суета, непоследовательность. Задач у меня не было, я занимался планированием своих следующих оборонительных шагов, продолжая переписываться с К. Звонить ему я не решался: у стен есть уши и глаза – в переговорной, пленником которой я стал, было три камеры видеонаблюдения.
Продолжая фиксировать нарушения и эмоциональные порывы руководительницы, я после ее побега первым делом написал ей такое письмо: «Сегодня вы сказали мне, что я обязан с этого дня (был такой-то день) находиться в переговорной комнате и не покидать ее пределов в рабочее время; мой личный рабочий компьютер должен быть всегда (в течение всего дня) подключен к общему монитору в переговорной комнате, чтобы вы в любой момент времени могли видеть то, что открыто у меня на компьютере. Подтвердите, пожалуйста, верно ли я все понял?» Если она проигнорирует это сообщение, то факт, письменно зафиксированный в нем, не пропадет. Если ответит, что все так и есть, то это станет прямым подтверждением нарушения ею правовых норм, что может пригодиться мне во время судебного процесса. Если же ответит, что ничего такого не было, то это явная ложь, а фиксирование явной лжи – тоже предмет для последующего анализа и использования.
Так как никаких задач передо мной не стояло, в течение почти всего времени, проведенного мною в офисе, я занимался подготовкой своего увольнения; это практически и стало моей основной деятельностью. Руководительница же так или иначе должна была продолжать свою работу, связанную с нашими проектами. Я же, отказываясь уволиться по собственному желанию, ей страшно мешал. Вынужденная из-за меня заниматься еще и разбирательством каких-то никому не нужных, по ее мнению, юридических и правовых тонкостей, она испытывала гнев и раздражение.
А ведь она уже давным-давно могла бы быстро и дешево расстаться со мной, однако выбрала другое: решила сломать меня и теперь была вынуждена тратить на это и свое рабочее, и даже личное время, а также призвать себе в помощь еще и эйчар, и юриста. И все эти бессмысленные трудовые затраты, естественно, оплачивала компания. Удобно и эффективно, ничего не скажешь.
Днем я получил очередное сообщение от руководительницы, продолжавшее переписку, начатую днем ранее и посвященную моей последней задаче с контрактами. Оно гласило: «Я правильно понимаю что вы отказываетесь выполнить задачу поставленную мною. У вас со вчерашнего дня была 1 задача которую вы не сделали в полном объеме. Подтвердите что вы не готовы дальше ее делать. Спасибо». По тону письма и по «спасибо» в конце сообщения я понял, что руководительница с кем-то советовалась при составлении столь искусного сочинения. Теперь, борясь со мной, она решила действовать, соблюдая необходимые формальности. Думаю, что рассуждала она примерно следующим образом: если теперь, когда ее действия формально безупречны, ее нерадивый сотрудник официально откажется выполнять свои задачи, то это еще более усугубит его служебные прегрешения, которые и так должны наказываться увольнением. Руководительница, наверное, считала меня идиотом, думая, что я откажусь работать (из нашей переписки, кстати сказать, никак нельзя было сделать вывод о том, что я не желаю выполнять предлагаемые мне задачи). Самое смешное, наверное, состояло в том, что я по-настоящему хотел работать независимо от ситуации, в которой находился, меня же постоянно пытались убедить в обратном. Так чего же хочет моя руководительница? Догадаться об этом было нетрудно: либо создать мне столь невыносимые условия, что я буду вынужден уйти сам, либо подловить меня на чем-то, что позволит официально уволить меня «по инициативе работодателя». Но я постараюсь воспрепятствовать ее планам. Не уволюсь сам и не дам повода для официального увольнения. На это потребуется время, но рано или поздно даже человек с интеллектом и воспитанием моей руководительницы должен был понять: вместо того, чтобы пытаться всеми правдами и неправдами уничтожить