шефовой секретарши расплывается в улыбке, а слезы умиления дрожат в уголках ее глаз.
Без десяти минут шесть вечера, он уже стоял у не очень большого — в семь окон по фасаду, но весьма уютного и красивого с небольшими по обхвату дорическими колоннами, двухэтажного дома. Говорят, что точность — вежливость королей. Захария, резонно считая, что пунктуальность хороша только в служебной обстановке не стал причислять свою скромную персону ни к одному из королевских домов, поэтому просто вломился в незакрытую дверь. Просторная и светлая прихожая встретила его ароматными запахами от пекущихся пирогов с обещанной черникой, следовательно, его ждали. Гавриил в спортивных трениках и майке с пятном на пузе от черничного сока, улыбаясь, раскинул руки, готовясь обхватить ими в объятия долгожданного гостя, встретил подчиненного, так как будто стоял у окна в его ожидании. «Ну вот, а я выряжался» — с досадой подумал Захария, скорчив донельзя приветливо свою физиономию.
— Эй, мать! — гаркнул иерихонской трубой Гавриил. — Иди быстрей сюда! Смотри, кто к нам пришел!
На его возглас вошла, нет, вплыла, как колумбовская каравелла под всеми парусами хозяйка дома, вытирая на ходу руки об фартук и улыбаясь своим широким добродушным лицом.
— Захария! — воскликнула она. — Пришел! Вернулся! А я то, все ждала!
Захария с занятыми руками слегка растерялся, как ему поступить, но ему на выручку пришел сам шеф, авторитетно заявив:
— Бабе — цветы! Дитям, то есть мне любимому — мороженое! — раскусив, что подарки в пакете не только для жены. Захария, смеясь, тут же одной рукой вручил букет Олимпиаде, и та, смущаясь, как девочка, погрузила в него свое лицо, вдыхая аромат так любимых ею цветов. Освободившись от букета, полковник, смущаясь не меньше хозяйки, вытащил на свет большую шкатулку, так же протягивая ее красной, как девица на выданье бывшей своей сослуживице. Та, охнула:
— И это тоже мне?! — и тут же заметалась, забегала, срочно ища, куда бы пристроить букет. Наконец нашла подходящую вазу, быстренько сунула туда цветы, мысленно приказав себе не забыть, потом налить туда воды. Когда это было сделано, она опять уже с какой-то робостью подошла, к все еще протягивающему ей шкатулку, Захарии.
— Вот, — смущаясь не меньше хозяйки, выдавил он, — подбирали всем отделом магазина. Сказали, что это должно подойти к вашему имени…
Приврал, конечно, но как-то само вырвалось. Дрожащими от волнения руками она кое-как отщелкнула застежки на шкатулке и тут же, как будто солнечный свет с яркостью прожектора ударил ей в лицо, и оно засияло отраженным светом. Зрелище было настолько восхитительным по своей красоте, что все присутствующие замерли в оцепенении. Великолепие подарка поражало. Гавриил с немым восторгом переводил взгляд с чудесных камней на не менее чудесно преобразившееся лицо своей супруги. Оно вдруг помолодело и стало юным и беззащитно одухотворенным, как тогда, когда он встретил ее молодой и красивой гречанкой. По ее лицу тоже было видно, что сейчас она находится далеко-далеко, во времени и пространстве, там, где ласковое море шуршит галькой у ног и Солнце золотит кожу своим прикосновением.
— Электрон! Камень моей родины — Греции! — с придыханием прошептала она и слезы счастья и благодарности бриллиантами засверкали в уголках ее глаз. — Захария, милый! Ты даже не представляешь, что ты сделал для меня! Неужели ангелы действительно есть на свете?! — с этими словами она потянулась к нему и крепко поцеловала прямо в тут же подставленную щеку.
Гавриил, стоявший справа от нее гыгыкнул:
— А ты мать сомневалась в этом?!
Жена медленно оглядела мужа, особенно его торчащий из штанов животик, которого у него не было до женитьбы, с пятном на майке и, вздохнув, произнесла:
— Да какие из мужиков ангелы?! Так, видимость одна. Но теперь я знаю, что есть исключения и из этого правила, — переведя взгляд на Захарию, медленно проговорила она.
Гавриил, перехватив взгляд супруги, задержавшийся на его естественной выпуклости, правильно все понял, и попытавшись приосаниться, обиженно шмыгнув носом проворчал:
— Сначала раскармливают до безобразия, а потом претензии какие-то предъявляют…
Чтобы хоть как-то скрасить неловкость момента, Захария снова полез в пакет и достал оттуда одну коробку с коньяком.
— Ну-ка, ну-ка, — в нетерпении от того, что, наконец и до него дошла очередь запотирал ладошки архангел, — что это там у нас такое?! Ба-а-а! Да это никак коньяк?!
— Так оно и есть! — подтвердил Захария.
Вынув бутылку из коробки, Гавриил отставил ее от лица подальше, чтобы как следует прочесть надписи на этикетке. С возрастом зрение архангела несколько ослабло и стала проявляться старческая дальнозоркость, но он старался не показывать этого своим подчиненным, а идти на коррекцию зрения, откровенно говоря, боялся, потому что был отчаянным трусишкой и в медицину не особенно верил. Гавриил хорошо разбирался в марочных элитных напитках, поэтому разглядев этикетку, ахнул:
— Батюшки! Это сколько же деньжищ ты на нее ухлопал!? Совсем с ума сошел! Да за такую цену он нам с тобой в глотку не полезет!
— А и не надо! — осклабился подчиненный. — Пусть он у вас в шкафчике постоит! А мы другую разопьем, — и он вытащил вторую коробку из пакета.
Изумлению шефа не было предела. Он только делал хватательные движения губами, как рыба, пытающаяся заглотить наживленного на крючок червя. Когда же хлопанье губами перешло в речь более-менее понятную для слуха, Захарий смог разобрать слова:
— Где брал?!
— В «Сувенирах». На углу Крестовоздвиженской и Водопьянова, — охотно подсказал он шефу.
— Был там пару лет назад, — кивнул тот, — приценивался, да духу не хватило взять. Как Липочку свою представил со скалкой, так и не хватило. Это ж полугодовая моя зарплата!
— Деньги — зло! И нам ангелам, как можно быстрее надо с ним расставаться! — со смехом возразил он архангелу.
— Ой, да что же мы тут стоим?! — закудахтала семипудовая Липочка. — Ровно нехристи какие! Идите, мужики, в зал, а я сейчас живо там накрою. А ты, — обратилась она к мужу, — хоть бы оделся ради такого случая. Срам смотреть на тебя! Вона погляди, как путевые то люди одеваются, — указала она на полковника.
— Сама виновата! Знала же, что к шести придет. Почему не дала мне ничего надеть? — стал неловко оправдываться архангел за свой затрапезный вид.
— Ох ти ж мне, бедной! Может еще и одеть тебя надо было самой? — замахнулась она на него шкатулкой.
— А хоть бы и так! Я мужчина солидный. В летах. В начальниках хожу. Мне ли думать о мирском и приземленном?! — гордо выпятив пузо, пророкотал он.
Так, переругиваясь в шутку, они и вкатились в большой с высоким потолком в готическом