По словам Омари, принятие ислама Тармаширином содействовало оживлению торговых сношений между Мавераннахром и другими мусульманскими областями; но тот же факт увеличил отчуждение между Мавераннахром и восточными областями чагатайских владений. По словам Ибн Баттуты, существовал обычай, по которому хан раз в год ездил на восток, в области, пограничные с Китаем, где был Алмалык, все еще считавшийся столичным городом; между тем Тармаширин четыре года кряду оставался в областях, смежных с Хорасаном. Тармаширин отнюдь не отказывался от войн с мусульманскими государствами из преданности исламу; в самом начале своего царствования, в 1326 году, он совершил неудачный поход на Хорасан, после чего персидские монголы взяли и разграбили Газну; в 1329 году он вторгся в мусульманскую Индию и дошел почти до Дели. Но во внутреннем управлении он, как видно из приведенных выше слов Ибн Баттуты, был нарушителем монгольского обычного права (ясака) даже независимо от принятия им ислама. Нарушителем ясака называет Тармаширина и мусульманский анонимный автор начала XV века, хорошо знавший степные предания.
Вследствие этого в Туркестане возобновились смуты, продолжавшиеся до 1346 или 1347 года и окончившиеся фактическим уничтожением ханской власти в Мавераннахре и полным отделением Мавераннахра от восточных областей. Как происходили военные действия и отразились ли они на дальнейшем упадке городской жизни, не может быть установлено; рассказ о военных действиях мы находим только у Ибн Баттуты, и этот рассказ как по хронологическим датам, так и в других отношениях находится в полном противоречии с рассказами историков. Несомненно, что в ближайшие годы после низложения и убиения Тармаширина местопребывание хана вновь было перенесено на восток и что вместе с этим на некоторое время уменьшилось влияние ислама. При хане Джен-кши[190] (до 1338 года), монеты которого чеканились и в Мавераннахре, католические миссионеры смогли построить около Алмалыка прекрасную церковь. По словам мусульманского анонима, Дженкши «советовался о делах с бахшиями», то есть буддийскими жрецами. Антимусульманская реакция, однако, не могла иметь прочного успеха, и уже в начале 1340-х годов в Мавераннахре был возведен на престол один из шейхов тюркского происхождения, очевидно считавшийся потомком Чингисхана. Этот шейх, потом сделавшийся султаном, был некоторое время наставником известного бухарского святого Беха ад-дина Накшбенда[191]. В биографии этого святого рассказывается, что он видел во сне тюркского святого Хаким-Ата (сам Беха ад-дин, несомненно, был таджиком) и этот сон был истолкован ему в том смысле, что его наставником будет дервиш из тюрок; когда Беха ад-дин встретил тюркского дервиша Халиля, этот дервиш произвел на него сильное впечатление, и он понял, что предсказание относилось к нему. Беха ад-дин оставался при Халиле и после возведения его на престол; после смерти Халиля он понял ничтожность земных благ и стал вести жизнь подвижника.
В исторических сочинениях среди имен чагатайских султанов мы не находим имени Халиля; у Ибн Баттуты упоминается среди правителей смутного времени Халиль, сын чагатайского царевича Ясавура; ему будто бы удалось победить Бузана[192], первого преемника Тармаширина (ни Дженкши, ни другие ханы, о которых говорят историки, у Ибн Баттуты не упоминаются), и взять не только Алмалык, но даже Каракорум и Бешбалык; впоследствии он заключил мир с китайским императором и вернулся в Самарканд и Бухару. Его главным сподвижником был владетель Термеза Ала аль-Мульк, сейид, носивший титул Худавенд-заде; впоследствии Халиль по наущению клеветников из тюрок казнил Ала аль-Мулька, и этот поступок был причиной утраты им власти; он был взят в плен гератским владетелем Хусейном и будто бы жил в плену еще весной 1347 года, когда Ибн Баттута покинул Индию.
Несмотря на фантастичность рассказа, существование Халиля доказывается монетами с именем султана Халилаллаха, чеканенными в Бухаре в 742 и 743 годах хиджры (1342–1344). Историки знают только одного султана из сыновей Ясавура, Казана[193] (монеты с его именем мы также имеем), жившего подобно Кебеку и Тармаширину в долине Кашкадаарьи, построившего для себя дворец Зенджир-сарай, в двух стоянках от Карши, и погибшего в 1346 или 1347 году в борьбе с восставшими главарями кочевников. Пока нет ответа на вопрос, можно ли признать имена Казан и Хал ил аллах двумя именами одного и того же хана.
Власть в Мавераннахре после смерти Казана перешла к тюркским эмирам; так они называются в персидских источниках; в том же значении тюрками употреблялось слово бег, иногда также монгольское нойон. Первым из таких эмиров был Казаган[194]; его зимним местопребыванием было место Сали-Сарай на Амударье (ныне селение Сарай, выше Термеза); вероятно, оно имело такое же значение при чагатайских ханах; по словам анонима начала XV века, в Сали-Сарае был похоронен хан Казан. Судя по названию, там был ханский дворец; берег Амударьи издавна был местом зимовки для кочевников, в 1220–1221 годах там проводил зиму Чингисхан. Летом Казаган переходил в горную местность около города Мунка, или Бальджуана.
Казаган и его преемники возводили на престол подставных ханов, сначала из рода Чагатая, потом также из рода Угэдэя; монеты с именами этих ханов чеканились только в Мавераннахре, от Термеза до Отрара и Исфиджаба, или Сайрама, включительно. Мы знаем, что власть эмиров Мавераннахра распространялась и на северную часть Афганистана, но нумизматических доказательств этого факта, по-видимому, нет. Восточные области бывшего чагатайского ханства политически совершенно отделились от Мавераннахра; там были свои ханы и свои верховные, или улусные, эмиры, некоторое время возводившие на престол ханов. Дальнейшая история Средней Азии сложилась так, что в Мавераннахре эмиры держали власть в своих руках; из их среды вышла такая исключительная личность, как Тимур, создавший обширную державу, которую наследовали, хотя и в меньшем размере, его потомки, постепенно отказывавшиеся от обычая прикрывать свою власть подставными ханами. С другой стороны, на востоке возникла династия ханов, постепенно лишивших всякой власти эмиров. Первый из этих ханов, Туклук-Тимур[195], родился в 730 / 1329–1330 году и сделался ханом 18 лет от роду, то есть в 748 / 1347–1448 году. Это хронологическое совпадение заставляет предполагать причинную связь между низложением Казан-хана и возведением на престол Туклук-Тимура, хотя в источниках никаких указаний на такую связь нет и вообще время окончательного распадения бывшего чагатайского государства не определяется. Нет точных данных и о том, когда произошло политическое отделение Алмалыка от Мавераннахра; миссионер Мариньолли[196], проезжавший через Алмалык в 1341 году, говорит, что он там построил церковь и свободно проповедовал, несмотря на гибель нескольких миссионеров незадолго перед этим, но не приводит имени хана, которому тогда принадлежал Алмалык. После гонителя христиан, царевича из потомков Угэдэя Али-султана (впрочем, его называют жестоким тираном и мусульманские историки), правил Мухаммед-Пулад; есть монета с именем «Мухаммед», чеканенная в Алмалыке в 1345 году (шабан 746 года хиджры). Насколько известно, это последняя монета из Алмалыка. Имена всех этих ханов впоследствии настолько были забыты монголами, что пользовавшийся монгольскими преданиями в XVI веке Мухаммед-Хайдар[197] называет Туклук-Тимура сыном Эсен-Буки, едва ли бывшего в живых после 1318 года.
В более ранних источниках отцом Туклук-Тимура назван другой сын Тувы — Эмиль-ходжа; чтобы примирить разногласие источников, Абулгази предполагает, что Эмиль-ходжа, или, как он пишет, Иль-ходжа, носил также прозвание Эсен-Бука. Как по более ранним, так и более поздним источникам о ханском происхождении Туклук-Тимура ничего не было известно; его мать после смерти своего мужа-царевича или, по другим известиям, еще при его жизни вышла за какого-то эмира; Туклук-Тимур вырос в доме этого эмира и считался его сыном. Очень вероятно, что рассказ о ханском происхождении Туклук-Тимура был придуман тем эмиром из рода дуглат, которым он был возведен на престол, за отсутствием в восточной части Чагатайского улуса подлинного отпрыска ханского рода.
По всей вероятности, мы совершенно не могли бы представить себе, даже в самых общих чертах, строй жизни Средней Азии в XIV–XV веках, если бы не такое историческое событие, как образование империи Тимура, вызвавшее, отчасти по почину самого Тимура, обширную историческую литературу. Рассказы о походах Тимура заключают в себе большое число имен его сподвижников, с указанием, из какого рода они происходили, где жили они сами и их предки; известия о словах и действиях самого Тимура, его друзей и врагов также дают ценный материал для характеристики той среды, из которой вышел Тимур.