Встретил как-то в трамвае Анну Ходасевич и удивленно спросил: «Как? Разве Вы не умерли?»
Его подпись была одной из первых под газетными некрологами Андрея Белого и Георгия Чулкова. Некрологи были составлены очень обстоятельно с большим знанием творчества, проникнуты высоким уважением.
Ходил быстро, решительно, твердой поступью. Таким оставался все сроки жизни. Не седел. Почерк был летящий, стремительный, разборчивый. Когда он сидел у меня в комнате, кресло под ним подпрыгивало, казалось, проносится вихрь.
Был смел. Не был призван на военную службу, т. к. в юности упал с лошади и повредил ногу. Работал на фронте военным корреспондентом. Метко стрелял.
В больницу, где он лежал с инфарктом, ему приносили вкусную еду. Он раздавал окружающим.
«Как Ваши личные дела? Я последние годы живу на тугом поводу». (Первый брак.)
«Не провожайте меня до двери, Вы простудитесь, холодно».
Говорил по телефону со Сталиным. Его спросили: «Чего Вы хотите?» — «Переводить Шекспира»[370]. — «Пожалуйста». Так он стал принцем Госиздатским.
Когда читал аудитории перевод «Генриха IV», сам в соответствующих местах хохотал и задумывался. Смотрел сосредоточенно вдаль. Говорил: «Хамский разговор Гамлета с Офелией».
Были и такие мнения о нем: «За перевод „Фауста“[371] Пастернака надо казнить».
Я отмечала звуковую какофонию его строк: «Пойдем в кабак к гулякам»; «Здоровье б поберечь»; «Ах, херувим». Он, очевидно, не замечал сшиба согласных.
Выслушав плохие стихи, не порицал, но молчал или заговаривал о другом.
Всегда сам порицал свои недостатки, порицал неверный поступок.
Был простодушен, не мог разобраться в каверзах Сергея Боброва, которыми тот его опутывал.
«Завел было дружбу с грузинскими поэтами, особенно с Тицианом Табидзе [372], а, глядь, их уж нет!»
Сказал при встрече с Димой [373]: «Ольга Мочалова — крупный поэт». А ведь он меня мало знал.
Высоко оценил возвращенного из ссылки Варлама Шаламова: «Какие сильные строфы»[374].
Прослушав чтенье стихов Георгия Оболдуева, обнял и расцеловал его. И Георгий Николаевич не понял — одобренье ли это или сожаленье?
«Когда Вы мне позвонили, я проходил по коридору, только потому и услышал звонок. Я один в квартире, все на даче, лежу с мучительным прострелом, приступом радикулита, спасибо, помощи не надо, я справлюсь».
«Я посмотрел переводы Маршака сонетов Шекспира [375]. Вижу, он соблюдает не точность, а поэтический смысл, и сам стал переводить так же».
Как-то Юрий Верховский прочел мне 5 переводов разных авторов одного и того же стихотворения какого-то республиканского поэта. Переводили: Верховский, Казин [376], Пастернак и кто-то еще. Переводили с подстрочника. Может быть, другие и были точней, но перевод Б. Л. оказался самым красивым, весь из горячих красок, смелых штрихов.
Сидя с Б. Л. в арбатском кафе, Маяковский сказал: «Вы любите молнию на небе, а я люблю ее в электрическом утюге. Это большая разница между нами».
Пастернака насильно затянули в группу ЛЕФ (Левый фронт)[377], от чего он решительно отбояривался.
В посвящении Марине Цветаевой самое определительное выражение — «лесная шишига»[378].
Власть имеющая жена 3. Н.[379] приказывала ему на даче: «Несите за мной корзинку, Вы — идиот». Слышали соседи в Переделкине. Он молчал и следовал за ней.
Был год и час, когда он стоял на коленях перед первой женой, им оставленной, с мольбой о прощении.
Последние годы был верующим, писал на евангельские темы.
Пленялся Галиной Улановой, особенно в «Ромео и Джульетте»[380]. Было стихотворенье.
Еланская [381], встретив Б. Л. в болшевском санатории, сказала ему: «Я Вас люблю». «Да, не за что», — ответил он.
«Доктора Живаго» считал оправданием и вершиной творчества.
К его приезду на Ольховскую я приготовила на подносе стакан чаю и две конфетки. (Голод.) Он сказал: «Спасибо, я его уже пил. Давайте лучше поговорим, через час я должен ехать за женой и везти ее домой из гостей».
Отзыв Жени Завадской (искусствовед): «Читаю его стихи по утрам, как молитву, и это создает тонус дня».
«Он читает так, что не успеваешь вникать в слова. Читает прекрасно, по комнате проносится освежительная гроза» (Варвара Монина).
«Его стихи бессвязны, непонятны. Но тут происходит особое явленье: не нравится произведенье (художественная недодержка), но очень нравится автор. Поток подхватывает с собой все, что попадается на пути: ил, водоросли, щепки, камни, песок». (О. М[очалова])
Как-то я ответила ему на письмо. Потом подумала и приложила записку: «Творческое лицо не определяется перечислением достоинств и недостатков. „Братья Земгано“ Гонкура — литературное совершенство, безупречное мастерство. Там всё пропорционально и строго обдумано, заинтересовывающий сюжет, яркие характеры, достаточное разнообразие человеческих типов, лирические переживания, психологический конфликт, пейзажные вставки, исторические оглядки. Вещь для любованья искусством умного пера. А что это дает? Читатель закроет книгу без волнующего воспоминанья о ней. У Достоевского много недостатков: навязчиво повторяющиеся во всех романах галереи однотипных героев, садистическое истязание нервов, длиннотные исступленные исповеди, отсутствие природы, психология под косым лучом заката. Но у него есть большое достоинство, мимо которого не пройдет никто — неутомимая глубинная жажда познания и утверждения высшего начала в человеке. Это решает всё. У Вас тоже есть большие достоинства». При следующей встрече Б. Л. благодарил за письмо и за «полоску».
Как-то он позвонил и спросил: «Как Вы поживаете?» Я ответила: «Все двери заперты, все места заняты, все корабли сожжены». Он застонал.
В годы путешествия «Доктора Живаго» по странам Федин говорил: «Люблю, но наши дороги расходятся».
На одном из литсобраний Асеев сделал замечание, что строфика Б. Л. бедна, однообразна. Заурядное четверостишие с перекрестными рифмами. Б. Л. бросился к Асееву на шею, начал его тормошить, шутить.
В последние годы в Переделкине Б. Л. жаловался: «Каждый гость приезжает с бутылкой вина, я не могу отказаться выпить, против желания — я пьян».
Был разговор, что молодежь восхищена чтением стихов Б. Л. и особенно стихами о зоологическом саде.
Б. Л. говорил: «Главное то, что пишется через тебя, как бы помимо тебя».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});