на работу короткой дорогой через центр. Но женщина ничего не замечала. Она курила, смеялась, и округлялась.
У Эрика родилась сестрёнка, и Бьёрн снова был счастлив. У него возникло ощущение полноты, словно ему удалось воссоздать свою старую семью, вместо того, чтобы построить новую. Но по ночам, лежа в кровати, Эрик желал маленькой сестрёнке смерти.
Всё это на самом деле не так странно, как может показаться. Ни один человек не может бесследно исчезнуть — даже камень, брошенный в море, оставляет круги на воде. Всё, что происходит в мире, имеет последствия, и всякий конец — это начало чего-то нового. Исчезновение Бритт-Мари наложило отпечаток на судьбу Эрика, и эхо этого события было слышно ещё многие годы спустя. Судьба матери стала его наследием, точно так же, как судьба Элси была наследием Бритт-Мари. А от наследия никуда не денешься, как и от себя самого.
Одиннадцать лет спустя после исчезновения Бритт-Мари Болотный Убийца вновь свершил акт неукротимой ненависти, которая искала выхода. Ещё одна молодая женщина приняла смерть от его рук.
И всё началось заново: охота на зло, на Болотного Убийцу. Поиски Бритт-Мари, исчезновение которой всё ещё было покрыто тайной.
Длинная тень прошлого, как часто случается, оказалась более существенна, чем событие, отбросившее её. Несмотря на то, что годы шли, раны так до конца и не затянулись, и зло неумолимо прорастало сквозь пространство и время.
В мире ничего не менялось, а его обитатели считали, что он подвержен постоянным переменам. Им казалось, что жизнь простирается перед ними подобно свежей, нехоженой тропе.
Но история имеет свойство повторяться, она циклична — словно желает цапнуть саму себя за хвост.
Американский президент Рональд Рейган совершил визит в Женеву вместе со своей супругой Нэнси. В Женеве Рейган встречался с лидером Советского Союза Михаилом Горбачёвым. Это был первый робкий шаг на пути к окончанию холодной войны и новому, быть может, менее жестокому, миропорядку.
В новостях почти каждый день сообщали о росте озоновой дыры над Антарктидой. А если речь не шла об озоновой дыре, то говорили о новой болезни — СПИДе, которую считали Господней карой для грешников.
Тем временем над Эстертуной сгущался мрак.
Однажды холодным туманным декабрьским днем в 1985 году, Ханне Лагерлинд-Шён впервые ступила на порог полицейского управления в Стокгольме. Она не обратила внимания, как внезапно замолчали трое полицейских, обсуждавших что-то стоя у входа, и как уставилась на неё молодая женщина за стойкой рецепции.
Она так привыкла к подобной форме внимания, что давно перестала реагировать.
У Ханне было всё, чего не смогла достичь Бритт-Мари. У неё было высшее образование (в её копилке был экзамен по социальной антропологии и свежая докторская степень по бихевиоризму). А ещё на свете было очень немного людей, которые осмелились бы хоть как-то недооценить или принизить её навыки. К тому же, буржуазное происхождение подарило Ханне природную уверенность в себе, которую нельзя развить искусственно. Эта уверенность — словно доспех, надев который можно спокойно вращаться в любых кругах общества.
А ещё Ханне была красива, и этот факт тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Даже если она сама не придавала этому значения, это влияло на её ближайшее окружение. И не всегда шло на пользу: Ханне, к примеру, никогда не могла пройти где-то незамеченной или принять участие в мероприятии, не оставив у каждого из участников неизгладимого впечатления о себе. И ещё она не могла избежать зависти. Не единожды коллеги шушукались у неё за спиной, якобы академическими успехами Ханне была обязана, в том числе, своей молодости и красоте.
Но Ханне этого не знала, а даже если бы и узнала — её это вряд ли взволновало бы: она болела душой за свою работу и была уверена в собственной компетентности.
Если бы кто-то поинтересовался её взглядами на красоту, Ханне, вероятно, заблудилась бы в пространных рассуждениях об эстетике. Она стала бы утверждать, что красота культурно обусловлена и что стремление к красоте нередко ограничивает женщин, которые вынуждены подгонять свои тела под навязываемый обществом идеал. Потом она, вероятно, упомянула бы об имевших место в истории практиках бинтования женских стоп, намеренного откармливания женщин и даже о калечащих вмешательствах в женскую физиологию. Но охотнее всего она стала бы рассказывать, как инуитские женщины тысячелетиями украшали себя, татуируя на своих лицах линии, коими отмечали важные вехи в жизни, например, рождение детей.
Такова была Ханне — жадная до знаний и историй.
Она была полна оптимизма и уверена в собственных силах, но очень молода.
Она так многого ещё не знала о жизни в целом. Конечно, не знала она и о Болотном Убийце. Она не подозревала, как быстро может иссякнуть и обратиться в прах душевная сила. Как страсть, которой она так долго была одержима, может превратиться в оковы. Как любимая работа может стать тягостной обязанностью, и как собственное тело, которому она привыкла всецело доверять, может изменить в тот самый момент, когда она будет нуждаться в его постоянстве сильнее всего.
Ханне во многом походила на Элси и на Бритт-Мари.
И точно так же, как они, Ханне лишь начинала подозревать, какой непроглядной была наползающая на город тьма.
19
— Чем я могу вам помочь? — поинтересовалась одетая в форму женщина за стойкой.
Ханне сняла вязаную шапочку и, проведя по волосам рукой, выпустила на волю водопад длинных рыжих локонов.
— У меня назначена встреча с комиссаром Робертом Хольмом, — пояснила Ханне, вытирая замёрзший нос.
— Я ему сообщу, — ответила женщина.
Пока Ханне ожидала встречи, холод постепенно ослабил свою хватку и онемение мало-помалу сошло с её пальцев, носа и ушей, к которым вернулась кровь. Оттаявшие ладони жгло, а с шапки капало.
Ханне прокручивала в голове свой позавчерашний разговор с Робертом Хольмом. После краткого обмена любезностями он сразу перешёл к делу, поинтересовавшись, не хотела бы Ханне помочь в расследовании убийства. Бывший научный руководитель Ханне, профессор Шёвалль, невзирая