которая настолько мне незнакома.
У раздевалки Ваня догоняет меня. Молча помогает надеть куртку, смотрит внимательно, изучающе, очень цепко. Я же все время отвожу глаза. Кажется, мне очень страшно.
— Опять вы? — говорит дядя Сережа, убирая в сторону телефон с очередным сериалом.
— Так уроки кончились! — вырывается у меня со смешком.
Охранник грозит мне пальцем и самодовольно выдает:
— У тебя — нет! Я посмотрел, Субботина.
Бубню обиженно:
— Угу, с чего такая честь?
Он же почему-то смеется. Берет свой телефон и запускает видео. Уже не глядя, машет нам рукой:
— Идите, горемыки. Шучу я. Семь минут до звонка, что ж я, мариновать вас буду?
Мы выходим на крыльцо, и становится очевидным то, что нужно наконец открыть рот, и что-то сказать. Даже если не обсуждать наши отношения напрямую, то хотя бы фоном должно звучать то, в какой мы сейчас точке.
И я действительно поворачиваюсь к Ване, чтобы что-то произнести, но телефон в кармане джинсов вибрирует, и я малодушно хватаюсь за эту возможность. А когда читаю сообщение, меня и вовсе накрывает колючим холодным ужасом.
— Что случилось? — спрашивает Ваня.
— Стефане плохо, просит приехать.
Глава 37
Из такси я вылетаю пулей и по лестнице взбегаю, практически не касаясь ступеней. Только по топоту за спиной понимаю, что Ваня следует за мной. Изо всех сил жму на звонок, даже не потому, что он плохо работает, а просто потому что паникую.
Дверь распахивается довольно быстро. Так же быстро мне становится очевидно, что Стефаня в порядке. На ней ее парадное шелковое кимоно, расшитое золотыми птицамии, в руке уже привычный мне огромный вейп. Пахнет на этот раз арбузом. Волосы собраны в два пучка и подвязаны красной банданой.
Проходит несколько секунд, когда мой ошалевший мозг обрабатывает увиденную картинку. Ваня в это время догоняет и напирает на меня со спины.
Стефа же глубоко затягивается и выпускает в воздух клубы арбузного дыма.
— Привет! — выдает невозмутимо.
Я отмираю и возмущенно повышаю голос:
— Ты с ума сошла?
— Что за вопли?
— А как мне не вопить, Стефаня?! Ты зачем написала, что тебе плохо?!
Она снова затягивается и заинтересованным взглядом окидывает Громова за моей спиной. Я раздражаюсь еще сильнее.
Она переводит взгляд на меня и подает плечи вперед, изображая недоумение:
— Я разве писала, что мне плохо?!
Я столбенею. Потом бросаюсь доставать из кармана куртки телефон. Попадаю, разумеется, не сразу, слишком злюсь.
Открываю наш диалог в мессенджере и поворачиваю смартфон экраном к Стефане. Она жестом фокусника извлекает из кармана кимоно очки с толстыми стеклами, водружает их на нос. Все это, разумеется, неспешно.
Говорит:
— Так ты почитай внимательнее.
— Мне перечитывать не нужно! Ты написала «Геля, чувствую себя плохо, можешь приехать?».
— Нет, Ангелок. Я написала «Чувствую себя не очень. Когда заедешь в гости?». Вот же.
— Это то же самое!
— Ну, — Ваня склоняется над моим плечом, нажимает пальцем на экран телефона, пролистывая диалог, — по правде говоря, это вообще не то же самое.
— Ты на чьей стороне? — огрызаюсь хмуро. — А почему ты написала, что тебе «не очень»?
Стефа невозмутимо убирает седую прядь под бандану:
— Потому что ты меня спросила.
— Я?
Ваня все еще не убрал руку, поэтому сам прокручивает чуть выше, на то место, где я действительно утром отправляла ей сообщение. Кажется, поцелуй с Ваней начисто стер мне память. И, возможно, отключил часть мозга, потому что я действительно психанула на ровном месте.
Он тихо смеется, толчками выдыхая воздух носом, и я плечом чувствую вибрацию его грудной клетки. Внутри все приятно теплеет от того, что теперь мы можем просто стоять вот так близко.
— Здравствуй, Ваня, — тем временем говорит Стефаня с таким достоинством, как будто на приеме у королевы. И королева тут, разумеется, одна — в кимоно и с вейпом.
— Здравствуйте, Стефаня. Давно вас не видел, кажется, вы помолодели.
— Ой, это все прическа, — хихикает она, — ну что, проходите, раз пришли!
Молча захожу и разуваюсь, стыдливо опустив голову вниз. Жутко неловко за свою глупость. Развела панику, Ваню еще сюда притащила.
Пока раздеваюсь, Стефа уже отправляет Громова мыть руки. Специально мешкаю в коридоре, перебираю косметику на маленьком столике. Трогаю старую пудреницу, открываю помаду, выкручиваю и нюхаю. Пахнет Стефаней.
Наконец тоже иду в ванную и в дверях сталкиваюсь с Ваней. Делаю шаг в сторону, освобождая ему проход, но он все равно скользит ладонью по моей талии. На выдохе вскидываю взгляд к его голубым глазам. Там добрые смешинки. Он подмигивает и идет на кухню.
Я прикрываю дверь и включаю прохладную воду. Обстоятельно мою руки, потом прикладываю мокрые ладони к щекам, аккуратно, чтобы не испортить макияж. Снова набираю воды, протираю шею, убираю волосы от лица. Укладка портится, да и черт с ней, зато мне становится легче. Ладно, подумаешь, сглупила. Не хотелось просто выглядеть дурочкой в глазах Вани. Но гораздо легче было притворяться идеальной со стороны, когда мы встречались только в коридорах школы. Сейчас как будто нужно позволить ему увидеть чуть больше.
Так что я глубоко вздыхаю и тоже иду в кухню. Громов уже сидит за столом, под прицелом взгляда Стефы, окруженный тарелками с едой. С аппетитом жует оладьи, окуная их сначала в сметану, а потом в сливовое варенье.
Занимаю стул рядом и с покорным вздохом накладываю себе все, что вижу. В этом доме иначе нельзя. Либо ешь до полной отключки, либо…да нет, второго варианта тут не бывает.
— Ну что, Ваня, как дела?
— Прекрасно, — отвечает Громов с набитым ртом.
Стефа довольно щурится, она обожает, когда едят с аппетитом. Постукивает вейпом по столу и якобы беспечно спрашивает:
— Как же так вышло, что вы с Ангелиной вдвоем приехали?
— Э-э, — он проглатывает, мешкает с ответом, косясь на меня, — да мы вместе из школы вышли.
— Понятно.
— Угу, — зачем-то подтверждаю невнятно.
— Что же вы, дружить стали?
Пользуясь старым приемом, заталкиваю в рот целый оладушек. Не собираюсь отвечать, пусть сам выкручивается. Мне эти семейные подколы и так поперек горла.
— Да мы, вроде бы, и так никогда не ссорились.
— Нет, я имею ввиду, дружить, — она делает ударение на последнем слове, подразумевая, что в ее словаре оно имеет особое значение.
Чувствую, что вот-вот покраснею, но тем не менее заинтересованно пялюсь на Громова.
— Ну, — он вытирает масляные губы, смотрит на меня, а потом совершенно по-пацански ухмыляется, — вроде того.
Уголки моих губ ползут вверх, и я сначала по привычке стараюсь остановить это движение, ведь нельзя, чтобы он догадался,