Громовым вообще про все забыла.
— Про все?
— Про учебу. Про Арину. Про меня.
В этот момент телефон в кармане моих джинсов вибрирует несколько раз подряд, оповещая о череде новых сообщений. Бо дергается и говорит:
— Гром пишет. Не посмотришь?
Меня снова душит неуместный смех. Я чуть наклоняю голову и утыкаюсь носом ему в загривок:
— Не посмотрю. Бо, я не пойму, ты ревнуешь?
— Бред.
Мне хочется сказать, что его нелепые обвинения — это бред. Но как-то чувствую, что не это ему сейчас нужно.
Поэтому я примирительно начинаю:
— Послушай, пожалуйста. Я тебя люблю, Бо. Ты — часть меня, а я — половинка тебя, и ничто в целой вселенной не способно это изменить. Мы с тобой вместе в этот мир пришли, вместе пройдем эту дорогу, и уходить, я уверена, тоже будем вместе. Кстати, если вдруг соберешься сделать это раньше меня, не вздумай, понял? Я тогда тоже умру, Богдан.
Брат рвано вдыхает и издает тихий смешок. Я откашливаюсь и перевожу дух, стараясь не расплакаться.
Продолжаю:
— Мы часто спорим и подкалываем друг друга, но я думала, ты знаешь, что ничто по-настоящему между нами не встанет. Кроме того, нам нужно понимать, что в нашей жизни появятся и другие люди, любовь, они будут отнимать наше время. И иногда, наверное, фокус внимания. Но это же нормально?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю точно, но мне так кажется. Тем ценнее будет наша с тобой связь и любовь, — я покрепче обнимаю его, — потому что так должно быть. Наши души навсегда повязаны, но тела у нас не случайно разные. Мы два отдельных человека. И, забрав на себя слишком много ролей друг для друга, нам пора ими поделиться с другими людьми.
К концу своего спонтанного монолога я понимаю, что плачу. Бо сегодня спит без футболки, так что слезы и тушь я размазываю прямо по его спине, задевая переносицей позвонки. Папа зря переживал за то, что мы часто ночуем вместе. Я ощущаю Бо не как мужчину, а действительно как часть своей души в другом теле.
Брат наконец разворачивается и порывисто меня обнимает, впечатывая носом в свою грудную клетку.
— Не реви, дурная.
— А чего ты обижаешься и ведешь себя как придурок? — бормочу сбивчиво.
— Прости.
Какое-то время мы молчим, просто напитываясь теплом друг друга. И Бо повторяет:
— Прости меня. Я правда ревную. Пока Гром на тебя не смотрел, эта история выглядела для меня безопасно.
— Чего?
— Ты всегда так его любила, у меня сердце щемило от твоих страданий, от того, как ты на него смотришь. Но еще я боялся, что если он когда-то поймет, какая ты замечательная, то… не знаю, сможет забрать тебя. Разве может остаться хоть какой-то ресурс для брата, когда ты так смотришь на другого мужчину?
Я снова всхлипываю и чувствую, как горячие слезы жгут веки:
— Ты идиот, никогда так не говори, понял?! Никогда.
Для верности бью его кулаком в плечо. Бо ойкает и смеется, разбивая атмосферу напряжения между нами:
— Ну вот, узнаю свою боевую Энж.
— Могу еще в нос заехать, чтобы ты ни с кем меня не перепутал.
Через паузу он снова начинает говорить, и в голосе я уже не слышу веселья, только знакомую твердость:
— Я тоже тебя люблю. Повел себя как дурак, но рад, что этим вытащил из тебя такие прекрасные слова. Все, иди к себе. Мы же два разных человека.
— Бо, — укоризненно ворчу, — снова начинаешь?
— Нет, — он фыркает и целует меня в лоб, — я просто и правда хочу спать, а ты сейчас будешь телефоном светить, пока своему парню отвечаешь.
Нехотя я поднимаюсь с его постели и иду к себе. Честно говоря, делать это мне совсем не хочется. Я уже пригрелась и пока сама не готова к сепарации, о которой только что так уверенно говорила. Задумчиво останавливаюсь посреди комнаты.
Говорю:
— Вообще-то мы это с ним еще не обсуждали.
— Что?
— Ну, встречаемся мы или нет.
— Ох, Энж, давай решать по проблеме за раз? — он снова отворачивается к стене и оттуда продолжает, — Но, если хочешь знать мое мнение, это не обязательно обсуждать. Вы постоянно вместе, вы прогуливаете уроки, целуетесь, он расстался со своей девушкой и через секунду прибежал к тебе на глазах у всей школы. Как еще это назвать? А если у него другое мнение, то придется набить ему морду. Но это уж то-о-очно не сейчас.
Я желаю брату спокойной ночи, тихо иду в ванную, чтобы смыть косметику и быстро сполоснуться. На этот раз все действительно спят, так что по квартире я крадусь как кошка. Сама радуюсь этому безмолвию, потому что разговор с Бо эмоционально меня опустошил, я только рада зависнуть во времени и пространстве, сосредоточившись на простых вещах, например, на том, как ватный диск убирает следы туши.
Интересно, когда брат встретит свою любовь, я буду так же спокойно говорить о том, что мы два отдельных человека? Не уверена, если честно. Но он прав. По проблеме за раз.
Переодеваюсь в пижаму и возвращаюсь в спальню. Останавливаюсь в дверях, прижимая к груди одежду. Слушаю дыхание своей второй половинки. На этот раз он и правда спит.
Максимально тихо я укладываюсь к себе и наконец беру телефон в руки. Там уже караван сообщений от Громова.
Громов Иван: Ты дома?
Громов Иван: Кажется, я уже скучаю, тренер.
Громов Иван: Завтра после уроков мне нужно будет в клуб, не знаю, насколько это затянется. Может быть, не получится увидеться.
Громов Иван: Но в школе позавтракаем вместе?
Громов Иван: Ау?
Громов Иван: Геля, я начинаю нервничать.
Субботина Ангелина: Извини, папа с братом требовали внимания.
Субботина Ангелина: Ничего страшного, езжай в клуб. К врачу или разговор с тренером?
Субботина Ангелина: Насчет завтрака — я за. Можем взять Абрикосову и Бо за твой неприкасаемый столик?
Громов Иван: Уф, я уж подумала, ты пересекла границу и выкинула симку. Можем. Я хотел побыть вдвоем, но против тусовки ничего не имею.
Субботина Ангелина: Кстати, насчет тусовки. Что там с той вечеринкой? Если вы с Бо идете, то и я тоже.
Громов Иван: Геля, нет.
Громов Иван: Блин, это не потому, что я не хочу идти с тобой. Это вообще все мутная история, мы впрягаемся ради Тараса. Тебе там делать нечего.
Я печатаю «я сама разберусь», на несколько секунд зависаю, разглядывая эту фразу. Потом стираю и пишу просто «спокойной ночи». Не знаю, почему вообще так зацепилась за эту