110. «Падает снег, плещется…»
Падает снег, плещется,вьется у самой форточки.В белой крупе мерещатся —точки,кружочки,черточки.Падают вниз на деревца,на травы, еще шумящие,снежинки! Сперва не верится,как будто не настоящие.Теряется лето, — где ж оно?Наново всё побелено.Солнечно и заснеженно, —сразу —белои зелено.А там, за Тбилиси, вьюжитсянад эвкалиптами зяблыми.Ловят белые кружевца,развеселившись, яблони.Лежит белизна рассветная.Под снегом теплеют озими.Дышит земля, согретаявиноградными лозами.Снежинки летят неслышные.В ущелье Боржоми — замети.Бакуриани лыжныерады зиме без памяти.Хожу по горе-лестнице,впервые зимой в Грузии.Летние дни и месяцымне горизонт узили.Впервые — тепло зимнее,впервые зима южная.Небо почти синее,солнце совсем вьюжное.Эта зима та самая,как прежде, до боли близкая,конькобежная, санная,родная моя, российская.Это я сам навстречу веснеслетаю лыжнею волглой.Это я сам,будто во сне,стою над родимой Волгой.
1965111. ЦИРК
По Тбилиси ходит пара,необычная на вид.Вдоль веселого бульвараоживление царит.Вроде парочки влюбленной,вроде нет, не разберем,или воин ослепленныйс девочкой-поводырем.
Вот афиши:«Цирк в Тбилиси!»Ну, понятно,погляди —эти двое в страшной высикувыркаются, поди.Непохожие, другие.Он идет, поет слова,бицепсы его тугиераспирают рукава.Он идет походкой веской,а она совсем не то —фея в шапочке жокейской,в черном кожаном пальто.Цокот этих ножек черных,светлый блеск веселых глазжителей высокогорныхостанавливают враз.Вон заходят в магазины —мы у входа постоим.Любят зрелище грузины,улыбаются двоим.
По Тбилиси ходят двое.Не видать со стороны,что звенящей тетивоюдвое те сопряжены.Что его томит усталость,что ее уносит ввысь.Это молодость и старостьпоздно за руки взялись.Что тоска их укачалаи прощаются сердца.Что у этого началане предвидится конца.
1965112. ПРОШЛОГОДНЕЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
На проспекте Руставелив галерее — тишина.Поглядеть мы захотели,чем порадует она.«Санитарный день, простите?Выходной? Переучет?Я приезжий, вы пустите».— «Что ж, приезжему почет,если так уже влечет».
Краски неба!Краски моря!Краски ночи!Краски дня!Настроенью жизни вторя,захватили вдруг меня.На стенах — впритык картины,примостившись на полу,прислонившись в уголке,чуть ли не на потолке.Коридор пустует длинный…Только трое,только троеходят у меня в тылу.«Не мешайте, посторонний», —говорит один из них.«Почему же посторонний,я ведь не потусторонний,я, товарищ, из живых!..»— «Вы шутник!» — сказал другой.Женщина сказала: «Фронда!Мы комиссия, а вы-то,вы, товарищ дорогой,из союзного худфонда?..»И застыла деловитоперед девушкой нагой,дробно стукая ногой.«А комиссия при чем,—спрашиваю, — что случилось?»— «Отбираем! Вот наивность!»И оттер меня плечом.«Но за что? Не верю всё ж.Отпираете, наверно?»Старший встрепенулся нервно:«Отбираем молодежь,отбираем, — говорит, —скоро выставка. Понятно?»И пошел, шепча невнятно:«перспектива»,«колорит»…У меня во рту горит.
Вижу —правда, отбирают.Как шоферские права.Запирают, как дрова.Милуют и презирают,отбирают без затей,привирают, попирают,отбираюту людей.Смотрит молодой народс бородами,без бородна комиссию с опаской,ни насмешки, ни мольбы.Пальцы вымазаны краской.Молча ждут своей судьбы.
Отбирают!Неужелиотберут и у меня,на проспекте Руставели,отберутсредь бела дня?!Я — назад, дрожа от страха,говорю себе: «Скорей!»На спине гремит рубаха.Вылетаю из дверей.Вот иду себе.В карманечую гирю кулака.
А навстречу Пиросмани,не отобранный пока.
1965113. ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ
Меня волненье обуяло,подумал — робость выдаю.Но подошел, и просто стало,он подал руку,взял мою.Давно. А помню, как впервые.И после удивлялся вновь:как молоды глаза живые!Таким глазам не прекословь.Он был из собственных, из здешних,но чувствовались в нем века.Он это понимал,насмешник,счастливый баловень стиха.Как будто праздничный и праздный,как будто бы и ни при чем.А сам,уйдя от зрелищ разных,к столуклонился всем плечом.И заставало его утрос волшебной строчкой огневой.Потом ужвесело и мудрошел по Тбилисисам не свой.Глазами, как у Льва Толстого,прицеливался под обрез,в бородке вида не простогосмеющийсягнездился бес.Веселость древняя, пастушья,была здоровьем на сто лет.Мальчишеское простодушье —защитоюот всех сует.Каким тяжелым оказалсяслед,незаметный вгорячах,когда он в гору поднималсяна наших сгорбленных плечах.Входил в бессмертье,как решил он,вдруг оборвав свои пути.Что его в жизни устрашило?Ты его, родина, прости!И шел народ ошеломленный,обиженный его виной.ГалактикаГалактионавзошла в поэзии родной.
1965114. РАБОЧИЙ ДЕНЬ
Со мною случилось что-то,случилось,что-то особенное произошло,когда сквозь летку сталь просочиласьи потекла,искрясь тяжело.Завод мой,как мне тебя не помнить!Тяжелые, в стальной синеве,маслом пахнущие ладонименя погладили по голове.Завод мой,я вспомнил тебя в Рустави,на металлургическом,в сердце огня.Здесь я увидел в потоках сталидни и ночирабочего дня.Завод мой,зачем я ушел когда-то?Ты провожал меня верой простой.Было нехитрое сердце сжатоголовокружительнойвысотой.Я твой —доверчивый и прямодушный,Я —разделивший твою судьбу.Иногда из ямы воздушнойвыходил с синяком на лбу.Было, рабочее слово сталодевицам на выданье резать слух,пело романсы, стихи шепталополчище литературных старух.И бледнолицый певец манерный —«Откуда вы?» — вопрошал тогда.Пока не пробилоапломб фанерныйпростым вопросом: «А ты куда?»Менялись звания и названья.И мы оказывались не в чести…Завод мой,в час моего свиданьяты умолчанья мои прости.Завод мой,я вспомнил тебя в Рустави.Гудят расплавленные миры,идут перегруженные составыот Волгидо трудовой Куры.Стихи не раз меня вызывалив Рустави —в Комсомольск на Куре.Стоят грузинские сталевары,как виноградари на жаре.В расцвете сил мастера проката.Я снова с ними,не стал иным.Всю землю — если она поката,обручем опояшем стальным.Хожу и хожуи горжусь законно.Вся жизнь, всё будущее видней.Завод мой,я возвращусь.Я дома —в поэзии этих рабочих дней.
1965115. ГИМН СОЛНЦУ