край железного прута синей изолентой, он попробовал пустить в ход простое, но довольно грозное оружие. Детская рука крепко держала рукоятку. Прут со свистом рассекал воздух.
Пополудни того же дня Сергей нашел обидчика.
Здоровячок сидел за дощатым столом и перекидывался с друзьями в подкидного дурачка. Рядом примостились две конопатые хохотушки из подъезда, в котором жил Сергей Пономаренко. Едва завидев его, девчонки прыснули. Сергей шел боком, не подозревая, что в свое время именно так сходились дуэлянты.
Обидчик привстал с картами в руках.
— Эй, мелкий. Здесь пидарам проход без сигарет запрещен, — издевательски похохатывая, бросил он.
Обогаув стол, Сергей остановился напротив обидчика. Девчонки, заподозрив неладное, расступились. А ничего не подозревающий сын капитана милиции продолжал издеваться:
— Ну че, пацук, вылупился! Вафлю поймать хочешь? Щас дам…
Он наклонился. Его пальцы в издевательском жесте затеребили замок ширинки. И тут Сергей нанес первый удар.
Он ударил по вихрастой макушке обидчика. Тот от неожиданности присел, а стальной прут уже опускался ему на плечи. Спасаясь от ударов, здоровячок ринулся вперед, но Сергей успел нанести упреждающий удар. Он ударил железной арматуриной с ребристой поверхностью по коленным чашечкам врага. Обидчик рухнул на колени.
— Ну что, кто у кого возьмет? — сатанея от чувства собственного превосходства, прошипел Сергей.
Удары посыпались градом, пока чьи-то сильные руки не обхватили пацана. Сергей обернулся. Он смотрел белыми от ненависти глазами и не видел Бормана. А тот, сжимая мальчишку в объятиях, говорил:
— Хватит. Он свое отгреб. Замочишь ведь крысенка. Хватит, чертенок…
Вечером в квартиру Пономаренко ворвался капитан милиции. Он долго кричал, перемежая отборный мат угрозами. Сергей спрятался в ванной, откуда через щелку наблюдал за происходящим. К разъяренному отцу вышел Борман. Почесывая широкую грудь, на которой не было живого места от наколок, он веско и внушительно сообщил:
— Кончай кипеж, гражданин начальник. Твой губошлеп сам нарвался. Беспредельничал по-черному. Вот и схлопотал по сопатке. Подумаешь, устроили пацаны махаловку. Разве из-за таких пустяков надо кипеж разводить?
Капитан попробовал осадить Бормана. Багровея от натуги, заорал, пугая соседей:
— Ты, рвань лагерная! За кого заступаешься?..
Но сожитель резко оборвал его:
— Не бери глоткой, начальник. Пуганый. Лучше своего балбеса воспитывай. А обидишь мальчонку, со мной будешь дело иметь…
Подпрыгнув, словно его обдали кипятком, капитан скрылся за дверью.
Спустя полгода представители органов правопорядка наведались вновь. На сей раз претензии предъявили матери Сергея и ее сожителю. Мать обвинили в скупке краденого и содержании притона. Последнее обвинение было надуманным, а вот первое имело под собой основания
Старые приятели Бормана иногда сплавляли по дешевке украденные вещи. Мать, завязавшая с алкоголем, не отказывалась от них. К тому же у Бормана при обыске нашли спичечный коробок, наполненный высушенной травкой
Оперативник, участвовавший в обыске, спросил:
— Твой планчик?
Борман отказывался признаться, что наркотик принадлежит ему.
— Подбросили марафет. Туфтарь гоните, волки позорные. На понт Бормана хотите взять? — кричал он.
Но рецидивиста никто не слушал Мать и ее сожителя арестовали. Сергея отправили в детский приемник-распределитель.
С матерью он встретился уже взрослым. Несчастная, абсолютно седая старуха с потухшим взглядом произвела на Сергея отталкивающее впечатление. Ее бессвязное бормотание и слюнявые поцелуи вызывали омерзение.
А вот Бормана, у которого было чему поучиться, он больше никогда не видел. Рецидивист, получивший неподъемный срок, скончался в пересыльной тюрьме при невыясненных обстоятельствах.
В армии, где царили звериные законы, Иннокентий Ротов и Сергей Пономаренко сблизились. Они привыкли к враждебному окружению и умели играть по жестоким правилам. Издевательство «дедов» принимали как должное. Знали, что пробьет и их час.
Перейдя в разряд старослужащих, они, пожалуй, впервые в жизни ощутили вкус власти. Раньше ими командовали другие. Сейчас они сами отдавали приказы молодым запуганным солдатикам.
Тут же в армии проявились различия в характерах приятелей. Пономаренко, всегда мечтавший пристроиться на теплое место, стал каптерщиком. Эта должность открывала неограниченные, по армейским меркам, возможности.
В комнате, где хранилось личное имущество роты, можно было уединиться после отбоя. При удачном раскладе привести девчонок, которые, словно мотыльки, вились возле забора части. Выпить спиртного и спокойно распотрошить посылку, присланную сердобольными родителями какому-нибудь зашуганному «духу». В каптерке Пономаренко чувствовал себя королем, наведавшимся в государственную казну. Все было под рукой, и никто не смел его потревожить. Старшина роты требовал только одного: чтобы бушлаты, парадная форма и прочее имущество было развешано и разложено по полкам в идеальном порядке. И чтобы в бане количество комплектов сданного белья соответствовало количеству выданного.
Мармелад хотел большего.
Обладая неплохими физическими данными, он научился в армии метко стрелять и приходить первым на марш-бросках. На занятиях по рукопашному бою дрался с остервенением, пугающим даже видавших виды инструкторов.
Особенно он отличался на ночных стрельбах. Сам комбриг отмечал способности старшего сержанта бить в цель в кромешной темноте, когда мушка с фосфорной накладкой едва светится, а прицельная планка пляшет перед глазами зыбким болотным огоньком. Больше всего Мармелада привлекало холодное оружие.
Он мастерски владел штык-ножом и саперной лопаткой. На полигоне старший сержант устраивал настоящее шоу. Собрав у всего взвода саперные лопатки, он становился перед деревом и методично втыкал в ствол лопатку за лопаткой. При этом ни разу не промахнулся. Лезвия лопаток входили глубоко в ствол. Черенки образовывали лесенку, порой доходящую до самой макушки дерева. По этим черенкам, как по ступеням, он заставлял карабкаться молодых бойцов. Если под чьим-нибудь сапогом штык лопаты выскакивал из ствола, Мармелад страшно злился. Подбегал к упавшему морпеху и яростно орал:
— Чё, свинья, отъел на гражданке пузо? Подъем и бегом — марш! Буду суку гонять, как Сидорову козу, пока талию не сделаю.
Командир роты к художествам старшего сержанта относился снисходительно. Офицер полагал, что армейская система без дедовщины перестанет функционировать. Ведь не может офицер сутки напролет просиживать в казарме, гонять нерадивых маменьких сынков и ежесекундно следить за порядком. Кто-то должен брать на себя черновую повседневную работу. Однажды в порыве откровенности он так и сказал старшему сержанту:
— Ты, Кеша, молодых дрючь, как хочешь. Только не зверей. Главное, меру знай. Не дай бог кто-нибудь повесится или в бега ударится. Тогда ты первый под трибунал пойдешь.
После такого внушения старший сержант собрал «духов» в помещении, где сушились мокрые бушлаты, построил в шеренгу и авторитетно пообещал:
— Если какая-нибудь тварь вздумает голову в петлю сунуть, то пусть знает: этим дело не закончится. Я найду его семью и жестоко накажу родичей, произведших на свет такого салабона. Бог терпел и нам велел. Каждый из вас исполнит долг перед Родиной до конца. И я, старший сержант