Ось мира проходит через Красную площадь. Через каменный цветок Василия Блаженного. Сквозь белоснежный стебель колокольни Ивана Великого. Эта несгибаемая ось укреплена надгробьями и алтарями, черным камнем брусчатки, золотым циферблатом курантов.
Ненавистники России хотят поколебать эту ось. Богоборчески разрубить каменную икону. Расчленить «белую» и «красную» истории Родины. Устроить у стен Кремля суетное торжище, срамные фестивали, бесстыдные кампании.
Икона России, как прежде, пишется, украшается драгоценными ризами, оснащается житиями и клеймами. Святомученическая эпопея «Курска» — есть еще одно житие, запечатленное в летописи русской славы. Как и подвиг Шестой десантной роты, легшей костьми в Аргунском ущелье. Место им — в Кремлевской стене. Этим они не просто прославят военный подвиг, не только освятят историю новой России, но и мистически соединят в себе «белую» и «красную» Родину. Окончательно и неразрывно вольют эти два рукава великой русской реки в единое русло.
К усыпальнице героев‑подводииков, к малиновой Кремлевской стене, что тянется вдоль набережной Москвы‑реки или таится в тени Александровского сада, станут приходить родные и близкие. Моряки всех флотов. Воины всех гарнизонов. Жители всех российских городов и селений. Все грядущие, еще не рожденные поколения, которые появятся у алых кремлевских святынь, чтобы освятить свой дух примером великих подвижников.
Пусть Держава, которой до последней минуты служили ее сыновья, внесет их прах в кремлевскую усыпальницу.
По молитвам старцев сгорело «Останкино»
Сентябрь 2000 г., № 35
Об испепелении сатанинской башни молились старцы в Оптиной пустыни, в Псковских Пещерах, в Киевской лавре и на Афоне. Молились отшельник в Костромских лесах, молчальник на Валдае, странствующий монах на Чуйском тракте. Бог внял молитве. Башня горела так, будто огромная ведьма в косматой юбке летала над городом. Дым был цвета и запаха преисподней. Огненные капли серы и фосфора окропляли место, где когда‑то было кладбище самоубийц, а ныне множество искусных садистов десять лет терзают народ. Впрыскивают в него внутривенное из трупных ядов, отчего народ покрывается пятнами, воет, сходит с ума, кидается с мостов, ведается на крюках, вскрывает себе вены. Однажды, осенью 93‑го, не выдержал и пошел штурмом на проклятую иглу, у которой его переколотили из пулеметов во славу хорошеньких дикторш с личиками смазливых вампиров, и телеведущих, косматых и страшных, как сон утопленника.
Что‑то не выдержало в природе вещей — в медном кабеле или в сердце ангела небесного. Быть может, последних мерзостей, которые вытворяло ОРТ с североморскими вдова ми. Или гадостей НТВ, которое показывало Хангу девственницам, натерев ее чесноком и ртутью. Башня дымила, превращаясь то в огромную Новодворскую, бранящую коммунизм, то в Киселева, воздающего хвалу войскам НАТО. Черным облаком из башни вылетал Попцов, изображавший уродами ветеранов войны. Дядюшка Познер, как пастор, верхом на метле, в кальсонах, носился вокруг иглы. Голова Сванидзе, пугая пожарных, одна, без щуплого тела, мерцала белками, держа в зубах туфлю Наины Иосифовны. И только Швыдкой, зацепившись за башню подтяжками, был невозмутим, как причинное место голого прокурора.
Когда замолчала эта огромная бетонная сука, как испугались олигархи, заверещали политологи, жалобно закурлыкали журналисты, завыли нечеловечьими голосами певички, загуркали активисты Еврейского конгресса, скукожились носатые куплетисты, заерзали хвостатые святоши. Еще бы — ведь сгорело их главное оружие, которым они погубляли народ. Лопнула электронная пушка, из которой расстреливали безоружных людей. Заклинило стенобитную машину, которой долбили Россию.
В эти дни, пока молчит чудище, легче воюется солдатам в Чечне, работается водолазам в Баренцевом море. Люди вдруг услышали, как растет трава, капает дождь, звенит гармошка. Как дядя Вася поет русскую песню, а девочка Тоня читает стих Пушкина.
Господи, сделай так, чтобы внутри башни вместо сгоревших кабелей вырос зеленый плющ до неба, а весь легион, населивший стекляшку «Останкина», остался навсегда без работы. Чтобы Доренко превратился в безвредного салонного сноба, а Киселев снова поступил на службу в Пятое управление, где подавал бы начальнику бутерброд к чаю. Ну зачем нам телевидение, Господи, ведь мы и так знаем, что Шнитке — самый великий музыкант, а Бродский — самый великий поэт, а Зиновий Гердт — самый великий актер, а Жванецкий — самый смешливый одессит, а Чубайс — самый способный электрик, а Гайдар — самый румяный людоед, а Глеб Павловский, поселившийся в Кремлевских курантах, немножко жульничает, ежесуточно переводя стрелки на три минуты вперед.
То горим, то тонем. То нас взрывают, то зарывают. Ельцин пропил и проел весь советский запас. Передал Путину пустой овин, где обитает большая тучная мышь реформ. Если эту мышь запрячь в карету Петра I, посадить вместо кучера Грефа, гикнуть и свистнуть, то как раз где сел, там и слезешь.
До слез жаль людей, гибнущих в пламени, в ледяном море, в подземных переходах метро. Жаль миллиона русских, ежегодно исчезающих из списка живых. Бог вырвал у мучителей останкинское жало. Теперь им нужно связать руки и ноги и кинуть в кратер Везувия.
Инопланетяне, опустившиеся на поле пшеницы под Витебском, подобравшие колоски, чтобы посеять их в других мирах, просили передать Президенту Путину, дабы прогнал Грефа, Кудрина и Клебанова, пригласил ну хоть Маслюкова, чтобы знал, как гайки подтягивать. А не то будет поздно. Уже тлеет коврик в Кремлевском дворце от папироски Касьянова, а огнетушителей нет. Когда Кремль реставрировали, вместе с другим добром унесли. Большой может случиться пожар. Пошибче останкинского.
«Крупный российский бизнес» — в прорубы
Июль 2000 г., № 30
После Окинавы Путин немного поспит, и его позовут за «круглый стол» крупного российского бизнеса. Покуда Путин на Окинаве вставлял Шираку японские палочки, в Москве «крупный бизнес» ушел из Думы, рассказал еврейский анекдот, слетал в Швейцарию, где на него заведено уголовное Дело, переманил к себе десяток губернаторов, объявил войну президенту, начал создавать антиправительственный холдинг, принялся ковать оппозицию, долечил остатки желтухи, подкинул деньжат Глебычу, помирился с Гусинским, пощекотал хвостиком ноздри генералу Семенову спустил в Кабардино‑Балкарии несколько селевых потоков и, утомившись от полезных дел, залез в мешок к Солохе, где уютно уснул, уткнув козлиные рожки в живот крестившего его отца диакона.
«Крупный российский бизнес» — это вид плесени, выросший на срубленном дереве российской государственности. Вакциной из этой плесени убили страну и могут убить весь мир.
«Крупный российский бизнес» нельзя сравнивать с английским капитализмом, родившимся под стук мануфактур и рев паровых машин. Нельзя сравнить с американской буржуазией, которая в драных портках, отстреливаясь из кольтов, добиралась до Клондайка и, царапая ногтями землю, отыскивала самородок. Нельзя сравнить с австралийским бизнесом, который, изживая в себе пирата и разбойника, в поте лица своего распахивал саванну, в великих трудах создавал край благонравия и благоденствия.
«Крупный российский бизнес» — это энергичная и преступная мразь, лишенная моральных основ, которая в сумерках перестройки торопливо, как мародер, обобрала убитую Родину, сдирая с хладеющего тела ожерелья, часы, нательные кресты, набивая ими пахнущие чесноком карманы.
Не ударив палец о палец, не создав ни одной машины, ни одной философской доктрины, банкиры и олигархи действовали, как шагающие экскаваторы. Прошли по стране и вычерпали все ее богатства, деньги, ископаемые, художественные и научные школы, перегнав за рубеж, оставив вместо страны жуткий, наполненный смрадом карьер. Они отдали ненасытному Западу плодоносные силы России, сулившие нам цветение в XXI веке, который благодаря мерзавцам становится веком стратегического поражения Родины. Это они, банкиры и олигархи, ответственны за русскую катастрофу, за исчезновение восьми миллионов жизней, за попрание уголовных законов и религиозных заповедей, за растление нескольких поколений.
За все это их следует казнить. Их казнь должна быть дантовой. Если тварь воровала нефть, ей через огромную клизму закачают в заднее отверстие тонну нефти‑сырца. Если мразь воровала алмазы, ее набьют через рот и ноздри якутскими и архангельскими алмазами, повесят на фонарный столб, чтобы сверкала, как бриллиантовые подвески. Если сволочь крала русскую древесину, выстригая, как бритвой, реликтовые леса Приморья, Сибири, Кавказа, ей забьют в задницу ствол столетнего бука, комлем вперед. Если поганец воровал деньги «Аэрофлота», его засунут башкой в сопло летящего «Ил‑68». Если извращенец и русофоб владел телевизионным каналом, его положат на всю жизнь в одну постель с Хангой и сутками станут играть свадебный марш Мендельсона.