- Чего тебе?
- Сьер, рассветный колокол...
- Ах да, спасибо, - поблагодарил рыцарь так искренне, словно сам ничего не слышал. Он красиво встал с постели, преклонил колени и жестом приказал Маррону сделать то же самое.
- На этот раз постарайся думать о том, что делаешь, юноша.
- Да, сьер.
И Маррон старался и иногда полностью погружался в молитву, забывая о всех своих страхах. Мягкий голос сьера Антона вел его вперед и возвращал мысли Маррона к Господу всякий раз, как они принимались блуждать где-то далеко.
Поднявшись на ноги, Маррон подумал, что его отпустят сейчас же, и он еще успеет на завтрак. Успеет предстать перед фра Пиетом, покаяться, попытаться оправдаться, намолоть кучу ерунды и вранья и получить тяжелое наказание. Но сьер Антон имел свои виды на Маррона. Он указал на руку, которую Маррон прятал за спиной, и приказал.
- Расскажи-ка, что у тебя с ней?
- Сьер?
- После перевязки рана кровоточила, Маррон, а бинт выглядит так, словно потом его сняли и затянули снова. Но, по-моему, брат лекарь тут ни при чем. Я прав?
- Ну... да, сьер.
- Почему ты поступил так?
Последовало признание и робкие попытки оправдаться, которые были сразу же пресечены рыцарем.
- Так это моя вина - я заставил тебя перетрудить руку?
- Нет, сьер, вы не виноваты. Это... ну просто случилось, и все.
"Случается всякое..."
- Что ж, возможно, но я должен был быть осторожнее. Я ведь знал о ране. Промелькнувшая улыбка чем-то напоминала лучик света, скользнувший по мечу в то утро, когда Маррон был ранен. - Кто тебя лечил?
- Сьер, это был мальчик из конюшен...
- Один из шарайцев?
- Да, сьер.
- Почему?
- Я промывал рану, сьер, смывал кровь, а он увидел это и принес мне лекарство.
- Ах вот как? А что за лекарство?
- Мазь. Он сказал, что ею лечат лошадей, но людям она тоже помогает, сьер.
- Мазь для лошадей?
- Да, сьер.
На мгновение лицо рыцаря стало задумчивым, словно на него нахлынули воспоминания или же словно ответ вызвал в его голове другой вопрос. Но тут его брови дрогнули, и рыцарь произнес:
- Не сомневаюсь, что хуже от этого тебе не будет. Но расскажи об этом после завтрака своему исповеднику и попроси его отпустить тебя в лазарет. Это приказ, Маррон.
- Да, сьер...
- Ну так иди. А после лазарета придешь ко мне, как обычно.
Маррон вышел из комнаты, одолеваемый страхами. Когда в трапезной он сядет за стол рядом со своими братьями, никто не заговорит с ним, ибо преломлять и вкушать хлеб положено в молчании. Но и после еды никто не скажет ему ни слова. Все будут видеть в нем нарушителя, будут ждать гнева фра Пиета, и никто не встанет рядом с Марроном, чтобы не навлечь на себя кары. Никто, кроме Олдо но Олдо тоже не встанет рядом и не заговорит с Марроном, потому что уже который день избегает его.
Маррон останется в одиночестве среди своих братьев и будет одинок, как все эти дни. Фра Пиет распределит между остальными их обязанности, а Маррона отзовет в сторонку. Маррон встанет перед ним на колени, подобрав подол рясы, чтобы обнаженные ноги коснулись камня. Потом фра Пиет сомкнет руки на голове Маррона и сожмет их. Они посмотрят друг на друга - не отводя взгляда, глаза в глаза - и заговорят друг с другом перед лицом Господа. И ничто не останется тайной, и Маррон во всем покается...
С самого начала все пошло не так, как он ожидал. Фра Пиет, мрачный и зловещий, словно ангел мщения, встретил его у дверей трапезной.
- А, Маррон! Вижу, пес спешит на запах еды. Если бы ты задержался еще на час, тебя стали бы разыскивать по всему замку с собаками. Идем со мной.
Он пошел вперед, а Маррон следом, словно побитая собака. Они прошли по замку, по коридорам, которые казались уже не страшными, не угрожающими, а просто сумрачными, полными теней. Наконец они вошли в маленькую часовенку, куда в первый же вечер в Роке привели весь отряд Маррона и где он никогда больше не бывал. На алтаре горела лампа; фра Пиет на мгновение преклонил колена, и Маррон последовал его примеру. Встав, исповедник шагнул в промежуток между двумя колоннами,, где был выложен медный знак Господа, а юноша бросился к ногам фра Пиета.
Это было хуже, чем ожидал Маррон: каяться здесь, да еще на голодный желудок. Подобрав подол рясы, он встал на колени, дрожа от холодного прикосновения; фра Пиет положил кончики пальцев на щеки Маррона, и юноша почувствовал, что от них исходит не только холод.
- Что ж, начнем. Итак, брат, перед лицом Господа свидетельствую: ты без разрешения покинул своих товарищей и дважды пропустил святую службу. Расскажи, где ты был и что делал.
- Брат, сьер Антон, рыцарь, которому я должен служить...
- Да?
Говорить было очень тяжело - глаза фра Пиета жгли его, а всеведущий Господь слушал его. Маррон вспомнил о вине, о том, как хотелось спать, как он заснул под звуки смеха, как проснулся с головной болью, не понимая, где он, вспомнил даже о теплых мехах; он пытался заставить себя сказать правду, но не всю. Лучше уж гнев Господа, чем фра Пиета, подумал он...
- Он не отпустил меня, брат. Когда мы услышали в полночь колокол, у меня не было времени, чтобы присоединиться к братьям. Мы отслужили службу вместе у него в комнате, как делаем это каждый полдень, а потом он приказал мне остаться у него до зари, и на рассвете мы снова молились...
Жесткие искривленные ледяные пальцы крепче обхватили голову Маррона.
- Ты провел ночь в его комнате? В комнате сьера Антона?
- Да, брат исповедник. - Тут он снова мог солгать, отвлечь внимание фра Пиета мелким признанием: - Я знаю, я должен был спать на голом полу, но он дал мне меха со своей постели, и я спал на них...
- Что кроме этого?
- Я не понял, брат.
- Мы не спим на мягком, брат Маррон. Таково правило, но ты поддался искушению и нарушил его. Прекрасно. Что еще ты совершил из того, чего не должен был делать?
- Я... - Седалище Маррона чувствовало холод пяток, и он ухватился за это. - Я забыл свои сандалии. - Только бы он не спросил, где именно!
- Ты забыл свои сандалии. Что еще?
- Брат, я не знаю, в чем еще я провинился. - Эти слова по ритуалу полагалось говорить в конце исповеди. Он снова солгал; в желудке у него плескалось вино, и, когда фра Пиет пошевелил ноздрями, Маррон решил, что он все учуял. Но...
- Я не могу винить тебя за отсутствие, ибо ты повинуешься рыцарю; винить же его я не могу, ибо он выше меня. Но за то, что ты спал на мехах, ты воздержишься на сегодня от еды, брат. Ты ляжешь спать голодным, и это будет тебе наказанием. За потерю же сандалий, носить которые предписывает Устав, ты станешь ходить босым до тех пор, пока я не позволю тебе обуться.
- Да, брат.
Это был конец, и Маррон почувствовал одновременно радость и омерзение; он не лгал на исповеди с детских лет и теперь подозревал, что Господь пожелает уничтожить его молниями. Однако оставался еще один вопрос. "После завтрака", сказал сьер Антон, но завтрака у Маррона не будет. Лучше уж спросить сейчас и покончить с этим...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});