Читать интересную книгу От первых проталин до первой грозы - Георгий Скребицкий

- Умница! - наконец сказала она.- А теперь, родной, я тебя вот что попрошу: помоги мне, голубчик, растолкуй этому олуху правила деления...- Иона ткнула концом линейки в спину всё ещё стоявшего на коленях Васи.- Иди, дурак, Митенька тебе

всё объяснит!.. А вы все,- обратилась она к остальным ученикам,- будете сейчас решать задачи.

Все сели по местам, а Вася мрачно поплёлся к Мите и сел рядом с ним на соседний стул.

Прошло ещё около часа. Все сидели молча, решая задачи. И вдруг среди тишины раздался звонкий Митин голосок:

- Елизавета Александровна, я не могу с Васей заниматься! Он меня совсем не слушает.

Лизпха подняла от книги глаза. В них горело бешенство и негодование.

- Ты что же это, подлец, выделываешь?!-задыхаясь от злости, крикнула она на Васю.

Тот встал со стула и уставился на Лизиху глазами, полными неприязни.

- Да он мне ничего не объясняет. Он сам не знает! - со злобой в голосе проговорил он.

- Кто не знает? Это Митенька-то? Ах ты, неблагодарная скотина! Он на тебя время тратит, учит тебя. А ты вместо благодарности...

- Ничего он не знает!-злобно перебил её Вася.- Он вам по шпаргалке отвечал и мне её переписать суёт. На кой она мне? Вот она!

И он, встав с места, подал Лизихе листок бумаги, мелко исписанный рукой самого Митеньки.

Елизавета Александровна небрежно взглянула на листок и отложила его в сторону.

- Это неправда! - взвизгнул от злости Митенька, вскакивая с места.- Это не шпаргалка, это конспект. Я в него и не заглядывал. Я для себя написал. Утром на свежую голову ещё разок повторить.

- "Утром, на свежую голову"!-передразнил его Вася.- А мне для чего совал, мне что сейчас говорил? Подлиза!

- Молчать! - заорала Лизиха.- Я тебя, негодяй, вон выгоню! Учу бесплатно, из милости, из жалости к твоей матери учу, а ты ещё разговаривать! Ну, погоди у меня...

Она вскочила со своего места, огромная, растрёпанная, как ведьма, схватила Васю за руку, потащила вокруг стола к своему креслу.

- На колени! На колени, подлец!-орала она, тряся за плечи перепугавшегося мальчишку. И так толкнула его вниз, что он упал, ударился локтем об пол и даже взвизгнул от боли.

- За что вы меня? - горько заплакал он.

- За что? За то, что учиться не хочешь! А ещё Митеньку оболгать хотел! Погоди, я твоей матери всё расскажу. Она с тебя дома шкуру спустит! Дармоед проклятый!

Вася уже ничего не говорил. Он только рыдал, не в силах больше сдерживаться.

Все в комнате притихли. Такая отвратительная сцена разыгралась при мне в первый раз. Я был так потрясён, что сидел будто в каком-то оцепенении.

- Ну, выучил таблицу? - злобно спросила Елизавета Александровна, обращаясь ко мне.

- Не выучил. Не могу,- запинаясь, ответил я.

- Это ещё что за новости?! Почему не можешь?

- Голова очень болит,- с перепугу ответил я.

- Ага! Сразу как учить, так и головка заболела. Иди сюда, встань столбом. Голова-то скорее пройдёт.

Я подошёл и встал вместе с другими около страшного Лизихиного кресла. Это было моё первое наказание.

"Если ударит, сейчас домой убегу!" - подумал я, с опаской поглядывая на крепкую дубовую линейку, которую бабка Лизиха держала в руках. Но она, видимо, устала от расправы с Васей и сидела в своём кресле не двигаясь и даже слегка прикрыв глаза. Какая она была противная, словно огромная сытая жаба! За что она била и мучила Васю? И сколько ещё придётся терпеть мне самому в этом ужасном, отвратительном доме?!

Когда мы с Серёжей пошли домой, я спросил его;

__ А что это за листочек Вася Лизихе отдал: шпаргалку или конспект?

_. Эх ты, мумочка! - рассмеялся Серёжа.- Конечно, шпаргалка.

_ А почему же Лизиха Митьку за неё не отодрала?

- Потому что он "Митенька, умница, утешение наше"! - ядовито ответил Серёжа.- Да и зачем его драть, когда она уже Ваську за него отлупила? А Васька - дурак, так ему и поделом!

- За что поделом?

- За то, чтоб не лез. Знает ведь, что Митенька - "радость наша, солнышко наше". А он хотел это "солнышко" за ушко да на солнышко, вот и обжёгся, вперёд умнее будет.

В эту ночь я долго не мог уснуть. Всё думал о случившемся в школе. Елизавета Александровна стала казаться мне ещё отвратительней. Она, значит, не только злобная, не только притворщица, а ещё и много хуже. За что она травит Васю? За то, что он бедный, что она его учит бесплатно, за то, что мать у него прачка и побоится вступиться за Васю.

Как всё гадко и подло! Мне хотелось заплакать и рассказать кому-нибудь об этой большой несправедливости. Но кому рассказать? Серёжа и так всё знает и не видит тут ничего особенного. А мама? И вот, пожалуй, первый раз в жизни я подумал, что и мама ничего тут не поймёт, а может быть, и не захочет слушать. Ведь она всё время твердит, что Елизавета Александровна нас всех очень любит, ради нас только и живёт. И мне стало так тяжело на душе, так одиноко... Напротив меня, у соседней стены, мирно спал и посапывал во сне Серёжа. А я лежал с открытыми глазами, смотрел в мутно белевший надо мной потолок и всё думал и думал о том, почему в жизни иной Раз так плохо бывает.

Я думал до тех пор, пока, ничего не придумав, под самое утро наконец заснул.

ИНОЙ РАЗ ХОРОШО И ПОБОЛЕТЬ

У меня заболело горло, поднялась немного температура. И мама сказала, что, как ни грустно, мне придётся несколько дней посидеть дома и не ходить в школу.

Не знаю, может быть, маме и было от этого грустно, но мне ни чуточки. Наоборот, я очень обрадовался, что хоть несколько дней не буду видеть этой отвратительной обезьяньей рожи и отдохну от постоянного крика, ругательств и колотушек.

Наступили хорошие дни. Утром Михалыч уходил на работу, Серёжа - в школу. И дома оставались только мы с мамой. Мама стряпала в кухне вместе с тёткой Дарьей, а потом что-нибудь шила или штопала Михалычу носки, которые он, по словам мамы, "просто нарочно каждый день продырявливал".

А потом, к двум часам, приходил Серёжа из школы, Михалыч - из больницы, и мы садились обедать. За обедом Серёжа всегда рассказывал последние школьные новости: кого сегодня драли, кто полдня на коленях стоял, у кого Елизавета Александровна изорвала в клочки тетрадку за то, что на неё села клякса.

Новости были обычно очень похожими одна на другую. В основном менялись только герои приключений. Сегодня Кольке попало, завтра - Ваське, а послезавтра - Ольге. Последней доставалось особенно часто, вероятно, за то, что она была уже взрослой и училась не по принуждению, а по доброй воле. Наверное, бабка Лизиха хотела её испытать, проверить, насколько действительно крепко сидит в ней желание учиться, а потом и самой стать учительницей. Бедная Ольга, самая большая, самая старшая из нас, уже совсем взрослая барышня, терпела от Лизихи великие муки! Обливаясь горючими слезами, вместе с нами, ребятами, она часами стояла на коленях, уча закон божий или правила грамматики. Наверное, её любовь к учению была действительно очень велика, а терпение и покорность собственной судьбе в образе злющей Лизихи прямо безграничны.

На третий день моей счастливой болезни Серёжа принёс очень интересную новость.

- Митеньку-то нашего вчера на улице камнем подшибли! - оживлённо рассказывал Серёжа.

- Кто подшиб? Как? Куда попали? - посыпались нетерпеливые вопросы.

- В самую морду, повыше глаза, всю бровь рассекли! Еще бы немножко - и глаз вон.

_ "в морду"! Ну кто же так говорит? - неодобрительно покачала головой мама.

- Простите, в личико,- с недоброй улыбкой поправился Серёжа.- Чуть всё личико на сторону не свернули и глазик не выбили.

- Да кто же бросил камень? - заинтересовался Михалыч.

- А это вот неизвестно,- весело сказал Серёжа и прибавил: - Елизавета Александровна прямо с ума сходит, хочет дознаться. Сегодня Ваську и Кольку весь день колотила. "Заживо, кричит, обдеру, а узнаю!"

- Почему же именно их? - спросила мама.

- На них думает. Только оба молчат.

- Да разве сам Митя не видел, кто в него камнем швырнул? - удивился Михалыч.

- Не видел. Вечером было, темновато. Шёл по переулку. Вдруг из-за угла -шлёп ему! -И Серёжа озорно рассмеялся.- Так ему, гаду, и нужно - не ябедничай другой раз!

- А он ябеда? - спросил Михалыч.

- Да ещё какая! - кивнул в ответ Серёжа.

- Тогда поделом,- охотно согласился Михалыч.- Доносчиков и в наше время лупили.

-- Ну уж извини, не камнем же в лицо! -возмутилась мама.- Так и кривым недолго остаться.

- А уж это его дело,- ответил Михалыч.- Фискалов жалеть не приходится.

Я молча слушал этот интересный разговор. И, кажется, первый раз в жизни был на стороне не мамы, а Серёжи и Михалыча. Я вспоминал, как Митенька всё время из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед Лизихой и порисоваться перед всеми нами. Вот теперь и дорисовался! Но кто же его бил? Неужели Вася или Коля?

После обеда я спросил Серёжу, что он об этом думает.

- А откуда я знаю! - небрежно ответил он.

Но мне вдруг показалось в его ответе что-то уж слишком небрежное. Может, он что-нибудь знает? Знает и скрывает от меня? Но почему же, разве я кого-нибудь выдавал? Наверное, он по-прежнему считает меня всё маленьким: свяжись, мол, с такими, ещё брякнет там, где не следует. Ну что ж, не хочет рассказать, и не нужно.